Ахилл не удержался и издал нечто среднее между смехом и фырканьем.
— Прошу прощения? — Роуэн выгнула бровь. — Вы хотите что-то сказать?
Мимолетная катарсическая фантазия:
«Да, у меня и в самом деле есть вопрос, мисс Роуэн. Может, вас вся эта хренотень возбуждает, а? Вы там не течете, когда без всяких причин зажимаете информацию такой важности? Должны. В смысле, какого черта тогда было перестраивать меня чуть ли не на молекулярном уровне? Зачем? Вы с помощью биоинженерии превратили меня в образец честности и неподкупности, но стоило вам облажаться, и вы решили, что Ахиллу-то доверять не стоит. Вы же знаете меня, Роуэн. Я неподкупен. Я не смогу действовать в своих интересах, даже если от этого будет зависеть моя жизнь».
В повисшей тишине Лерцман коротко и панически кашлянул, прикрыв рот кулаком.
— Извините. Нет. Никаких вопросов. — Дежарден постучал пальцем по запястнику, безопасно сложив руки под столом, и схватился за первый заголовок, выползший на экране имплантата. — Просто, знаете, забавное название. Бетагемот. Оно откуда?
— Библейское, — ответила Роуэн. — Мне оно никогда не нравилось.
Впрочем, Ахилл не нуждался в ответах на невысказанные вопросы. Он и так понял, что у корпа были весомые причины скрывать информацию; разумеется, она прекрасно знала, что он не может пойти против общего блага.
Зато сама Роуэн могла.
Для Кларк выбор между акулами и людьми оказался не так уж прост. Сделав его, она заплатила свою цену: теперь Лени скучала по темноте.
Ночь, пусть даже безлунная и облачная, пасовала перед возможностями рифтерских линз. На земле существовало очень мало мест, способных ослепить их. Светонепроницаемые комнаты. Пещеры и морские глубины, где нет биолюминесценции. И нигде больше. Роговичные накладки обрекли Кларк на вечную зрячесть.
Разумеется, она в любое время могла их снять. Довольно простая процедура, едва ли отличающаяся от замены обычных контактных линз. Но Лени уже очень смутно помнила, как выглядят ее глаза от природы: они были бледно-голубыми настолько, что зрачки почти сливались с белками. Вроде как смотреть в морской лед. Ей говорили, что взгляд у нее холодный и сексуальный.
Кларк не снимала линзы почти год. Она носила их рядом с друзьями, врагами и любовниками. Не снимала даже во время секса и не собиралась сбрасывать сейчас, перед незнакомцами.
Если ей хотелось оказаться во мраке, то приходилось закрывать глаза. В миллионной толпе беженцев это было не так-то просто сделать.
Лени нашла пару квадратных метров пустоты. Бежи съеживались под одеялами и хлипкими навесами поблизости, спали или трахались в темноте, которая им приносила хоть какое-то уединение. Как и говорил Амитав, они оставили ее в одиночестве и даже предоставили ей больше пространства, чем давали друг другу. Кларк лежала на крохотном пятачке песка, на своей собственной территории, и закрывала глаза, спасаясь от блистающей тьмы. Шел легкий дождь; гидрокостюм не промокал, но капли стекали по лицу, словно ласкали.
Лени уносило прочь. Ей показалось, что в какой- то момент она задремала, но, когда над головой дважды пролетели «оводы» — темные бесшумные эллипсы, слишком тусклые для невооруженных глаз, — Кларк их видела и каждый раз готовилась ринуться к океану, но дроны ее не замечали.
«Нет приказа, — подумала она. — Они видят только то, на что запрограммированы».
А может, Лени зря боялась, и сенсоры ботов не отличались особой тонкостью настройки, не видя ее имплантаты. То ли у тех была слишком слабая аура, то ли машины летели высоковато. Может, «оводы» не настолько глубоко проникали в электромагнитный спектр, и Лени суетилась зря.
«В тот первый раз я была совсем одна, — думала Кларк. — Весь пляж закрыли. Могу поспорить, в этом и дело. Они реагируют на посторонних...»
Как и Амитав. Он начинал ее серьезно беспокоить.
***
Старик появился у циркулятора на следующее утро с мертвым «оводом» в руках. Тот немного походил на панцирь черепахи, который Лени когда-то видела в музее, только его брюхо усеивали отверстия и торчащие инструменты. Бота раскололо по экваториальному шву, вдоль разлома шли черные кляксы.
— Вы не можете его починить? — спросил Амитав. — Хотя бы частично?
Кларк покачала головой:
— Я ничего не знаю об «оводах».
Но панцирь все же подняла. Внутри под слоем сажи гнездилась сожженная электроника.
Лени провела пальцем по маленькой выпуклости, под слоем грязи ощутила шершавость составных линз визуального узла. Какие-то детали казались смутно знакомыми, но...
— Нет, — подытожила Кларк, кладя рухлядь на песок. — Извините.
Амитав пожал плечами и сел, скрестив ноги.
— Я и не ждал. Но человек всегда питает надежду, а вы, кажется, очень близко знакомы с машинами...
Она слабо улыбнулась, по-новому чувствуя имплантаты, теснящиеся в грудной клетке.
— Я думал, вы отправитесь к ограждению, — сказал индус, немного помолчав. — Там вас пропустят, когда увидят, что вы — одна из них.
Лени посмотрела на восток. Там, вдалеке, из тумана человеческих тел и вытоптанных кустарников вздымались пограничные башни. Она слышала, что между ними были натянуты высоковольтные линии и колючая проволока. До нее доходили слухи о беженцах, отчаявшихся настолько, что они даже успевали взобраться на семь или восемь метров вверх, прежде чем умирали от тока и множества ран. Изувеченные останки оставляли гнить на проводах то ли в качестве устрашения, то ли от простой халатности. Истинных причин никто не знал, но так гласила история.
Кларк понимала, что все это сказки вроде крокодилов в канализации. В такую хрень не верил никто старше тринадцати лет, а у людей здесь, несмотря на все их количество, не хватило бы воли даже гаражную распродажу устроить, не говоря уж о том, чтобы укрепления атаковать. Какое там слово использовал Амитав?
«Покорные».
Но было даже немного жаль. Лени никогда не видела ограждений, и посмотреть на них хотела.
В жизни признанного мертвым куча мелких недостатков.
— У вас же есть дом, куда можно вернуться. Вы же не хотите остаться здесь, — принялся подстрекать Амитав.
— Нет, — ответила она на оба вопроса.
Он принялся ждать. Кларк тоже.
Наконец индус встал и посмотрел на мертвого «овода».
— Понятия не имею, почему этот рухнул. Обычно они очень хорошо работают. Вы же видели, как парочка тут пролетала, да? У вас пустые глаза, но они не слепы.
Кларк выдержала его взгляд, но промолчала.
Он пнул обломки носком ботинка, а потом бросил:
— У этих такие же.
И ушел.
***
То была дыра во тьме: окно в иной мир. Оно находилось на высоте детских глаз и выходило на кухню, Кларк не видела ее уже лет двадцать.
Окно к человеку, которого она не видела почти столько же.
Перед ней стоял на коленях отец, пригнулся, смотря Лени прямо в глаза с высоты взрослого. Выглядел он серьезно. Схватил за запястье одной рукой; в другой что-то держал, оно покачивалось, свисая.
Она ждала знакомой тошноты, подкатывающей к горлу, но та не пришла. Видение принадлежало ребенку, но зритель уже давно стал взрослым, загрубел, приспособился и привык к таким испытаниям, по сравнению с которыми детское насилие превращалось в банальное клише.
Кларк попыталась осмотреться: поле зрения меняться отказывалось. Мать она не видела.
«Ну естественно».
Рот отца двигался, только из него не долетало ни слова. Изображение оказалось полностью немым, световой пыткой без всякого саундтрека.
«Это сон. Скучный сон. Пора проснуться».
Она открыла глаза. Видение не исчезло.
Правда, за ним присутствовал другой мир, высококонтрастный пазл света и тени. Кто-то стоял рядом, на песке, но его лицо застилала греза из детства. Та парила перед Лени невозможной картинкой в картинке. Реальность смутным фоном мерцала позади.
Кларк закрыла глаза. Настоящее исчезло. Прошлое — нет.
«Уходи. Я с тобой покончила. Убирайся».
Отец по-прежнему держал ее за запястье — или не ее, а то хрупкое существо, глазами которого Лени смотрела на призрачный мир, — но она ничего не чувствовала. А потом взгляд сам по себе остановился на качающейся штуке в другой руке отца. Неожиданно испугавшись, Кларк резко открыла глаза, даже не успев рассмотреть, что же там было; но образ вновь последовал за ней в реальность.
Здесь, пред бесчисленными обездоленными ордами Полосы, отец протягивал Кларк подарок. Ее первый запястник.
«Пожалуйста, уходи...»
— Нет, — раздался голос совсем рядом. — Не уйду.
Амитав. Кларк, парализованная, тихо заскулила, как животное.
Отец рассказывал про возможности новой игрушки. Она не слышала, что он говорил, да это и не имело значения; видела, как отец голосом активирует маленькое устройство, перебирает функции доступа к Сети (она вспомнила, тогда они еще называли это «Сетью», единственной и неповторимой), указывая на маленькую антенну, соединяющую гаджет с фоновизорами.
Лени тряхнула головой. Видение даже не покачнулось. Отец аккуратно застегнул запястник у нее на запястье.
Она знала, на самом деле это не подарок, а первоначальный взнос. Символический обмен, бесполезный жест в компенсацию всего того, что он ей сделал за прошедшие годы и что хотел сделать прямо сейчас, того...
Отец наклонился вперед и поцеловал какое-то место прямо над глазами, которые Лени не могла закрыть. Погладил голову, которую Лени не могла почувствовать. А потом, улыбаясь...
Оставил ее одну.
Вышел в кухню, оставив играть.
Видение рассеялось. Внутрь хлынула Полоса, заполняя освободившееся пространство.
Амитав воззрился на нее:
— Ты ошибаешься. Я — не твой отец.
Кларк с трудом поднялась на ноги. Пропитанная водой почва превратилась в грязь, они находились недалеко от береговой линии. От станции, расположившейся дальше по пляжу, тянулся прерывистыми полосами галогенный свет. На склоне тут и там виднелись скопления неподвижных тел. Поблизости никого из беженцев не оказалось.