— Лени... послушай, я не знаю, чего вы хотите...
— Да ну? — Она еще никогда в жизни не чувствовала себя настолько сильной. — А я вот точно знаю, чего хочешь ты, кусок дерьма.
Он покачал головой:
— Послушайте, просто отпустите Трейси, хорошо? Что бы там ни было, ее втягивать не надо...
Кларк сделала шаг вперед, и хныкающая девочка врезалась ей в бок.
— Значит, ее втягивать не надо? Поздновато для этого, урод. Слишком поздно, тварь.
Монстр замер на мгновение. А потом медленно, словно его осенило:
— Ты что... ты думаешь, я...
Кларк засмеялась:
— Оригинально.
Трейси рванулась прочь:
— Папа, помоги!
Лени удержала ее:
— Все хорошо, Трейси. Он тебя больше не обидит.
Монстр сделал шаг:
— Успокойся, Огневка. Она просто не поним...
— А ну заткнись! Заткнись, сволочь!
Он не остановился, шел, подняв руки ладонями вперед:
— Хорошо, хорошо, только не...
— Я все понимаю, мразь. И гораздо лучше, чем ты думаешь.
— Да это безумие какое-то. Лени! Да ты посмотри на нее! Просто посмотри! Она что, меня боится? Она выглядит так, будто хочет, чтобы ее спасли? Глазами воспользуйся! Ради всего святого, с чего ты вообще решила...
— Думаешь, я не знаю? Не помню, каково это, когда ничего другого и не знаешь? Думаешь, если промыл дочери мозги, заставил ее думать, будто это совершенно нормально, то я...
— Да я ее в жизни не трогал!
Трейси вырвалась и побежала. Кларк, потеряв равновесие, потянулась за ней.
Неожиданно на ее пути оказался Гордон.
— Ах ты психопатка чертова! — рявкнул он и со всего размаха ударил Лени в лицо.
В основании челюсти что-то хрустнуло. Кларк покачнулась. Теплая соленая жидкость залила рот. Через секунду последует боль.
Но пока ее охватил неожиданный, парализующий страх из начала времен, внезапно возродившийся.
«Нет, — подумала она. — Ты сильнее его. Он никогда не был таким сильным, как ты, да ты ни секунды больше не должна мириться с этой сволочью. Преподай ему урок, который эта мразь не забудет никогда: просто вонзи дубинку ему в живот и смотри как он взор...»
— Лени, нет! — закричала Трейси.
Отвлекшись, Кларк посмотрела в сторону.
В голову, сбоку, ей врезалась гора. Почему-то дубинки в руке больше не было: та по сумасшедшей параболе полетела прочь, а мир закрутился неудержимой спиралью. Грубый деревянный пол хижины встретил лицо Лени занозами. В какой-то неизмеримо далекой части вселенной девочка кричала: «Папа».
— Папа, — пробормотала Кларк распухшими губами. Прошло столько лет, но он все-таки вернулся. Как оказалось, ничего так и не изменилось.
***
«Это моя вина, — отрешенно подумала она. — Я сама напросилась».
Если бы ей позволили хоть один момент своей жизни прожить заново, она знала: все бы пошло как надо. В этот раз Лени не выпустила бы дубинку, заставила бы его заплатить, «прямо как того копа в Саут-Бенде его-то я достала как у него тело взорвалось суп ошметками да кровавый позвоночник скрепляющий две половинки он-то наверное любил давить на людей и глянь как мало осталось когда надавили на него ха-ха...».
Но это все было тогда. А теперь огромная грубая рука схватила ее за плечо и перевернула на спину.
— Психованная дрянь! — ревел монстр. — Ты тронула мою дочь, и теперь я тебя убью!
Он протащил ее по полу и ударил о стену. Девочка кричала где-то в отдалении, его родная кровь, но, разумеется, ему было плевать, он лишь хотел...
Лени извернулась, скорчилась, следующий удар пришелся уже в плечо, и тут она неожиданно высвободилась, открытая дверь возникла прямо перед ней, и вся эта темнота за порогом, безопасность, «монстры в темноте не видят, но я вижу...».
Она обо что-то споткнулась, упала, но не остановилась, удирая, словно краб, у которого оторвали половину ног, а папочка орал и грохотал, мчался за ней по пятам.
Лени, оттолкнувшись рукой от земли, что-то нащупала...
«Дубинка она улетела сюда а теперь она у меня есть я ему покажу...»
...но не показала. Лишь схватила ее и понеслась прочь, Кларк чуть ли не рвало от страха и собственной трусости, она ринулась в объятия ночи, где луна окрасила мир в яркий серебряно-серый цвет. Прямо к озеру, забыла даже запаять лицевой клапан, пока весь мир не превратился в брызги и лед.
Вниз, царапая воду, как будто та тоже превратилась во врага. Не прошло и нескольких секунд, как показалось дно, в конце концов, это было всего лишь озеро, ему не хватало глубины, далеко не убежишь, а папочка выйдет на берег и дотянется до нее голыми руками...
Лени билась о придонный ил. Вокруг клубился раскисший от воды мусор. Она атаковала камень днями, годами, а какая-то отдаленная ее часть качала головой, дивясь собственной глупости.
Наконец не осталось сил даже на панику.
«Я не могу здесь сидеть».
Челюсть не двигалась, сустав опух.
«В темноте у меня есть преимущество. Пока не наступит день, из хижины он не выйдет».
Рядом лежало что-то гладкое, искусственное, почти скрытое осевшим илом. Дубинка. Наверное, уронила ее, когда запечатывала капюшон. Лени засунула инструмент обратно в ножны.
«Правда, в последний раз особого толку от нее не было...»
Кларк оттолкнулась от дна.
Вспомнила, что на стене хижины висела старая топографическая карта с другими домиками, разбросанными вдоль маршрута патруля лесопожарной службы. Скорее всего, большую часть времени они пустовали. Один располагался на севере, рядом с — как там его — Найджел-Криком. Лени могла сбежать, оставить монстра далеко позади.
«...и Трейси...
Боже мой. Трейси».
Она вырвалась на поверхность.
Рюкзак лежал на берегу там, где Кларк его бросила. Хижина припала к земле на дальнем конце лесосеки, дверь ее была плотно закрыта. Внутри горел свет; шторы задвинули, но по бокам просачивалось яркое сияние, видное даже без линз.
Лени поползла прочь от озера. От возвращения к привычной гравитации каждый орган в теле заболел по-разному. Но ей было все равно, она не сводила глаз с окна. До дома было слишком далеко, и она не могла увидеть, как отошел край шторы, совсем немного, только чтобы украдкой посмотреть наружу. И все увидела.
Трейси.
Кларк не спасла ее. Еле сумела уйти сама, а Трейси... Трейси по-прежнему принадлежала Гордону.
«Помоги ей».
Прежде это казалось так просто. Если б только она не потеряла дубинку...
«Так теперь она у тебя есть. Вот, висит в ножнах. Помоги ей, ради всего святого...»
Перехватило дыхание.
«Ты же знаешь, что он делает с ней. Знаешь. Помоги ей...»
Лени поджала колени к груди, обняла их, но плечи по-прежнему трясло. На серебряной полянке всхлипы звучали слишком громко.
Но в закрытой, безмолвной хижине ее, похоже, не услышали.
«Помоги ей, предательница. Хватит бояться. Бесполезный кусок дерьма. Помоги ей...»
Лени сидела так очень долго, потом взяла рюкзак, поднялась на ноги и ушла.
Около месяца Кен Лабин ждал смерти. Никогда его жизнь не казалась такой полной, как сейчас.
На острове постоянно дул ветер и вырезал в скалах затейливые фрески с кучей шпилей и каменные ячейки, похожие на соты. Чайки и бакланы ютились в нишах сводчатого песчаника. Яиц не было — очевидно, осенью птицы не неслись, — но мяса, по крайней мере, хватало. Со свежей водой тоже проблем не возникло: Лабину достаточно было нырнуть в океан и включить опреснитель в груди. Гидрокостюм все еще действовал, хотя его и потрепало. Поры пропускали дистиллированную воду, промывая хозяина и удаляя вторичные соли. Купаясь, Кен дополнял рацион ракообразными и водорослями. Он не был биологом, но улучшения для выживания имел самые передовые; если какой-нибудь токсин не чувствовался на вкус, то наниматели, скорее всего, уже сделали Лабина невосприимчивым к этой отраве.
Он спал под открытым небом, и то настолько полнилось звездами, что их сияние затмевало туманный свет, сочащийся из-за горизонта на востоке. Мерцала даже местная фауна. Поначалу Кен этого не понял; линзы лишали темноты, превращали тьму в бесцветный день. Однажды ночью он устал от этой неумолимой ясности, снял накладки с роговиц и увидел, как от колонии тюленей, расположившихся ниже по берегу, исходит голубое мерцание.
Их тела усеивали опухоли и нарывы. Лабин не знал, то ли это было уже естественным состоянием животных, то ли следствием жизни в такой близости к отходам двадцать первого века. Правда, одно Кен понимал прекрасно: раны не должны светиться. А эти светились. Ярко-алые наросты постоянно кровоточили, но вот ночью ихор сиял, как фотофоры глубоководных рыб. И не только опухоли: когда тюлени смотрели на человека, даже их глаза походили на мерцающие сапфиры.
Какая-то часть сознания Лабина попыталась найти этому правдоподобное объяснение: биолюминесцентная бактерия, недавно мутировавшая. Горизонтальный перенос генов от микробов, которые разжигали огни святого Эльма, пока им не пришлось собрать вещички из-за свирепствующего ультрафиолета. Молекулы люциферина флюоресцировали из-за контакта с кислородом: это вполне объясняло сияние в открытых ранах, да и в глазах тоже, ведь там полно капилляров.
Хотя, по большей части, Кен просто удивлялся тому, что рак вдруг стал прекрасным на вид, и думал, насколько же это абсурдно.
***
Раны Лабина затягивались быстрее, чем у обыкновенного человека; ткани соединялись и росли почти как опухоли. Кен воздавал хвалу искусственно увеличенному количеству митохондрий, тримерным антителам, макрофагам, лимфокину и производству фибробластов, разогнанному в два раза по сравнению с нормой для млекопитающих. За несколько дней вернулся слух, поначалу звуки были прозрачными и красивыми, но потом угасли, так как размножающиеся клетки барабанных перепонок — ускоренные десятком ретровирусных манипуляций — не останавливались, а когда наконец вспомнили, что пора завязывать, то больше напоминали конструкции, вырезанные из ДСП.