Больше всего мужчину интересовал порез над глазом Вив. Она получила его от Кларк? Насколько близким был их контакт? Вив отделывалась банальными отмазками со столь же банальным лесбийским подтекстом, но в глубине души уже начала по-настоящему волноваться. Мужчина не запугивал, не угрожал, не злорадствовал, не говорил, сколько синапсов придется перепаять, чтобы превратить ее в послушного гражданина. В его голосе слышалась лишь глубокая печаль по поводу того, что Авиве хватило глупости ввязаться в это дело с Лени Кларк.
Глубокая печаль, так как — хотя мужчина ни разу не сказал об этом вслух — он уже ничего исправить не мог.
Лу сидела на столе в белой, такой белой комнате, и ее била дрожь, а потом она обмочилась.
Это Патриция Роуэн. Кен Лабин подключился к кабинке в конце коридора. Пожалуйста, скажите ему, что я хочу видеть вас обоих. Я в зале заседаний на административном этаже, комната 411.
Он не доставит вам хлопот.
Тридцать шесть часов четырнадцать минут.
И в самом деле, Лабин подсоединился к терминалу у лестницы. По-видимому, никто и не думал интересоваться, почему он здесь.
— Что делаешь? — спросил Дежарден, встав позади.
Кен тряхнул головой:
— Пытаюсь позвонить. Нет ответа. — Он снял шлемофон.
— Роуэн здесь. Она... она хочет нас видеть.
— Хорошо. — Лабин вздохнул и встал на ноги. Его лицо осталось абсолютно бесстрастным, но в голосе слышалась решимость: — Задержалась она.
***
Две модульных операционных, каркасные кубы, ярко освещенные прожекторами из-под потолка. Стенки, если смотреть под определенным углом, радужно переливались, как мыльные пузыри. В остальном же казалось, что вся техника внутри — фиксаторы, операционные столы, многорукая машинерия, зависшая наверху, — ничем не отделена от пространства комнаты. Грани каждого куба выглядели столь же условными и бессмысленными, как политические границы.
Правда, стены конференц-зала тоже еле заметно мерцали, заметил Дежарден. Все помещение покрыли изоляционной мембраной.
Между дверью и модулями, спиной к свету стояла Патриция Роуэн.
— Кен, рада снова тебя видеть.
Лабин закрыл дверь:
— Как вы нашли меня?
— Тебя выдал доктор Дежарден, естественно. Но полагаю, ты не слишком удивлен. — Ее линзы фосфоресцировали от поступающей информации. — Учитывая твою небольшую проблему, ты сам, вероятно, подтолкнул его в нужном направлении.
Лабин сделал шаг вперед.
— Есть многое на свете, друг Горацио... — протянула Роуэн.
Кен как-то изменился, по его телу прошел еле заметный спазм, а потом он расслабился.
«Триггер-фраза», — понял Дежарден. Какая-то подпрограмма только что активировалась в мозгу Лабина. Не успел рифтер вздохнуть, как его цель изменилась...
«Поведение мистера Лабина зависит от условного рефлекса, реагирующего на угрозу, — вспомнил Ахилл, — он навряд-ли сочтет вас угрозой, если только не решит...
О, господи. — Дежарден сглотнул и неожиданно почувствовал, как сильно пересохло у него во рту. — Она его не запустила, а отключила. Он хотел меня убить».
— ...это было делом времени, — говорила тем временем Роуэн. — В Калифорнии произошло несколько вспышек, которые не укладывались в общую схему. Полагаю, ты провел какое-то время на некоем острове близ Мендосино?
Лабин кивнул.
— Нам пришлось его сжечь. Так жаль — сейчас осталось не так уж много мест с естественной фауной. Едва ли можно так запросто их лишаться. И все-таки. Ты не оставил нам выбора.
— Минуту, — встрял Дежарден. — Он заражен?
— Разумеется.
— Тогда я уже должен был умереть, — сказал Лабин. — Если только у меня нет иммунитета...
— У тебя его нет. Но ты невосприимчив к Бетагемоту.
— Почему?
— Ты не совсем человек, Кен. Это дает тебе преимущество.
— Но... — Тут Ахилл замолк. Мембрана не изолировала Роуэн. Несмотря на предосторожности, они все дышали одним воздухом.
— Но у вас иммунитет есть, — закончил он.
Она склонила голову набок:
— Потому что во мне от человека осталось еще меньше, чем у Кена.
***
Ради эксперимента Лабин просунул руку сквозь одну из граней. Мембрана, похожая на мыльный пузырь, разошлась вокруг его плоти и плотно облепила кисть, ярко мерцая в месте соприкосновения, но, когда Кен замер, померкла. Лабин хмыкнул.
— Чем раньше начнем, тем раньше закончим, — сказала Роуэн.
Лабин прошел внутрь. На секунду вся поверхность куба пошла масляными радугами, но, как только рифтер оказался в операционной, мембрана расчистилась, восстановив целостность.
Патриция взглянула на Дежардена:
— Множество белков — особенно энзимов — плохо работают на больших глубинах. Мне говорили, что от давления их структура меняется.
При запуске стерилизационного поля куб слегка потемнел, как будто его стенки уплотнились. Разумеется, так лишь казалось; мембрана, как и прежде, сохраняла толщину в одну молекулу, но повысилось ее поверхностное натяжение. Сейчас Лабин мог броситься на нее всем своим немалым весом, но она не открылась бы. Поддалась бы — растянулась, исказилась, дошла бы под действием чистой инерции где-то до середины комнаты, словно резиновый носок с камнем внутри. Но не порвалась бы, а вернулась спустя несколько секунд в исходное двумерное состояние. И Лабин по-прежнему сидел бы внутри.
Дежардена это даже немного успокоило.
Роуэн слегка повысила голос:
— Кен, разденься, пожалуйста. Одежду оставь на полу. Там висит шлемофон. Ты можешь им воспользоваться во время процедуры.
Она повернулась к Дежардену:
— Перед отправкой на рифт нам приходится модифицировать наших людей. Мы им вживляем гены глубоководных рыб.
— Элис говорила, что глубоководные белки... скажем так, жесткие, — вспомнил Дежарден.
— Да, они труднее распадаются. А так как в теле сера содержится именно в белках, то у рифтера украсть ее труднее. Но мы укрепляем только наиболее чувствительные к давлению молекулы, и Бетагемот может легко добраться до других. Ему просто нужно больше времени для разрушения всего клеточного механизма.
— Если только все не заменить.
— Ну все мелкое. Под удар попадают молекулы, в которых меньше пятидесяти—шестидесяти аминокислот. Это как-то связано с сульфидными мостиками. Разумеется, существуют индивидуальные различия, носители могут не испытывать симптомов месяц, а то и больше, но единственный путь — это... — Она пожала плечами. — В общем, я стала наполовину рыбой.
— Русалкой, — образ был совершенно абсурдным.
Роуэн наградила Ахилла еле заметной улыбкой и продолжила:
— Кен, ты знаешь процедуру. Ляг лицом вниз, пожалуйста.
Операционный стол был наклонен под двадцатиградусным углом. Лабин, голый, с лицом, скрытым шлемофоном, оперся об него, словно собирался делать отжимания, а потом лег.
Воздух замерцал и зажужжал. Кен тут же обмяк. И тогда насекомоподобная над ним выпустила свои ужасающие конечности с бесчисленным количеством суставов и принялась кормиться.
— Да твою же мать, — не сдержался Дежарден.
Лабина пронзило в десятках мест. Ртутные нити змеями проникли ему в запястья, погрузились в спину. Катетер скользнул в анус, второй пронизал пенис. Что-то медное заползло в рот и нос. Провода кишели на лице, червями заползали под шлемофон. Даже из стола неожиданно выскочили тонкие иглы: Лабина зафиксировали на месте, словно насекомое, которое вдавили в проволочную щетку.
— Все не так плохо, — заметила Роуэн. — Благодаря нейроиндукционному полю он почти не чувствует боли.
— О, господи. — Второй куб выжидательно пустовал, сверкая, словно пыточная. — А меня тоже...
Патриция поджала губы:
— Сомневаюсь, что это потребуется. Если только вы не заразились, а это маловероятно.
— Я находился с ним рядом два дня, почти три.
— Доктор, это не оспа. Если вы не обменивались с этим человеком телесными жидкостями и не использовали его фекалии в качестве удобрения, то вы, скорее всего, здоровы. Осмотр у вас в квартире ничего не показал... хотя вам, наверное, следует знать, что у вашей кошки глисты.
«Они обыскали мой дом. — Дежарден попытался выжать из себя хоть какое-то подобие ярости, но ощутил только облегчение: — Я не заболел».
— Тем не менее вам все равно придется пройти курс генной терапии, — продолжила Роуэн. — Чтобы вы в дальнейшем ничего не подхватили. К сожалению, процедура довольно сложная.
— Насколько?
Она прекрасно понимала, о чем он спрашивает:
— Настолько — у нас нет возможности иммунизировать девять миллиардов человек. По крайней мере вовремя: большая часть населения даже не прошла секвенирование. И если б даже мы успевали, остаются другие виды. Мы не можем заново воссоздать всю биосферу.
Ахилл ожидал такого ответа, и все равно это стало для него ударом.
— Поэтому локализация и сдерживание — это единственный вариант, — тихо продолжила она. — И кто-то, как вам наверняка известно, очень сильно старается нам помешать.
— Ага. — Дежарден взглянул на нее. — Только зачем?
— Мы хотим, чтобы вы это выяснили.
— Я?
— Мы уже дали задание нашим людям, разумеется. И состыкуем вас с ними. Но вы уже по всем пунктам превысили наши технические показатели, и именно вы, в конце концов, нашли связь.
— Я всего лишь наткнулся на нее. В смысле ее бы не заметил только слепой, стоило лишь понять, куда смотреть.
— В этом и проблема, понимаете? Мы не туда смотрим. Да и с чего бы? Кто бы стал тралить Водоворот в поисках имен мертвых рифтеров? А теперь выясняется, что все, кроме нас, знают о Лени Кларк. У нас лучшие в мире средства сбора информации, а любой пацан с ворованным запястником теперь знает больше нас. — Женщина глубоко вздохнула, словно поправляя какой-то огромный груз, лежащий на ее плечах. — Как до такого дошло, на ваш взгляд?
— Спросите пацана с запястником, — ответил Дежарден и мотнул головой в сторону Лабина, дергающегося в пузыре. — Если у вас есть еще такие, как он, вы все узнаете за две секунды.