– Нет, воин, не касайся завязок, ибо кто знает, что произойдёт, если меч обнажить в стенах дома?
– Хорошо, хорошо, – согласился Хардкастл, – но если вскоре этот клинок всё равно будет обнажён, то что за вред от того, если его обнажат сейчас?
Впрочем, он отнял руку от оружия, положив его на стол перед собой.
Осберн огляделся и увидел, что дома остались только они двое, а все остальные ушли посмотреть на поле для сражения. Поэтому юноша тихо спросил:
– Воин, прав ли я: мне кажется, на сердце у тебя дурные предчувствия?
Хардкастл ничего не ответил, и Осберн продолжил:
– Я вижу, что это так, и думаю, для тебя будет лучше, если эта битва не состоится. Послушай, почему бы нам не заключить мир таким образом: ты останешься здесь на этот день, сохранив уважение к себе, и по всей чести покинешь нас завтра, и мы одарим тебя тем, что пожелает твоё сердце? Так ты избежишь позора, и все наши разногласия будут забыты.
Хардкастл покачал головой:
– Нет, парень, нет. Слух разнесётся, и вскоре позор настигнет меня. Мы должны встать на поле сражения друг против друга.
И с мрачной усмешкой добавил:
– Не так давно ты угрожал убить меня с помощью того косоглазого болвана, а теперь ты стоишь предо мной без оружия, а у меня под рукой лежит твой меч. Может, ты боишься того, что я могу с тобой сделать, если уж обдумать твои слова?
– Нет, я не боюсь, – возразил Осберн. – Ты можешь быть дурным человеком, но ты не настолько низок.
– Это верно, – заметил Хардкастл. – И вновь я скажу, что ты доблестный юноша. Слушай, бери обратно свой меч, но скажи, какие доспехи будут у тебя в этой битве?
– Никаких, кроме моего щита, – ответил Осберн. – Там, на стене, висит ржавый стальной капюшон, но в нашем доме нет ни одной кольчуги.
Хардкастл сказал:
– Что ж, вот что я могу сделать для тебя: я оставлю все свои доспехи здесь и отправлюсь к месту битвы только с мечом в руке, ты же возьмёшь свой щит. Но берегись: Весельчак – хороший клинок.
Осберн улыбнулся:
– Я знаю, что если тебе удастся нанести мне хотя бы один верный удар, то мой щит мало поможет против Весельчака. И всё же я принимаю предложение и благодарю тебя за него. Но вот ещё что пришло мне на ум: ведь если ты переживёшь этот день, ты опять вернёшься к высокомерию и жадности и будешь творить неправые дела, подобные тем, которым мы все были свидетели вчера вечером и сегодня утром.
Хардкастл грубо рассмеялся:
– Что ж, парень, думаю, ты прав. А потому убей меня сразу же, если сможешь, и избавь от меня мир. Но слушай, я совсем не стыжусь своих дел, хотя люди и называют некоторые из них подлыми, – пусть их называют.
Тут в зал вошёл Стефан и дал знать, что место выбрано. Он больше не косил.
Глава XVIIГибель Хардкастла
Втроём они спустились на луг. Там уже собрались все остальные. Дед малодушно ёжился, Мрачный Джон был бледен и беспокоен, женщины скорбно жались друг к другу, и бабушка голосила. Проходя мимо, Стефан коснулся бабушки и спросил:
– Ты видела когда-нибудь маленького Давида?
– Нет, – всхлипнула она.
– Тогда смотри туда, – сказал он, – и увидишь его своими глазами.
И вот двое противников вышли на выбранное место. Было два часа до полудня. Обещая первый зимний снег, небо затянули тучи. В этом году снега ещё не было, и земля оставалась сухой и жёсткой. Хардкастл первым обнажил Весельчака, а за ним и Осберн снял с пояса Широкого Косаря и развязал завязки. Одно мгновение он стоял неподвижно, пристально глядя на врага, который закричал:
– Поспеши, парень, я хочу поскорее с этим покончить.
Тогда Осберн вынул клинок, и показалось, будто серость зимнего дня, окутывавшая всё вокруг, отступила. Как рассказывали те, кто стоял тогда ближе всех к месту схватки, когда Широкий Косарь обнажился, пронёсся громкий гул, и Осберн, надев на руку щит, закричал:
– Теперь ты, воин!
И сразу же Хардкастл прыгнул в его сторону. Осберн ждал его с поднятым мечом и, легко увернувшись, сделал Широким Косарём выпад вперёд, коснувшись бока противника, и зрители увидели, что клинок немного обагрился в крови. Быстро и свирепо Хардкастл повернулся к юноше, но тот, оказавшись на расстоянии удара от разбойника, уже держал наготове, у груди, Широкий Косарь, и лезвие его вонзилось в бок Хардкастла, и рана была так глубока, что Харкастл даже опустил свой меч. Тогда Осберн вскричал:
– Что такое? Ты же хотел стащить с меня штаны, разве нет? Но, похоже, это я задам тебе трёпку.
А в это время Косарь нанёс широкий косой удар и с быстротой молнии вернулся в исходное положение, а в боку Хардкастла и на месте ягодицы осталась огромная дыра, и на землю полилось море крови. Когда же Хардкастл, шатаясь и дико озираясь, с усилием поднял меч, Осберн отразил его удар щитом и пронзил его грудь, Косарь целиком, словно в тесто, вошёл в тело противника. Хардкастл же, рассечённый чуть ли не пополам, соскользнул с меча на землю, спиной вниз.
Осберн глядел на противника и молчал. Подбежал Стефан и, опустившись на колени, пощупал запястье Харкастла и положил руку ему на грудь, затем он обернулся и посмотрел на Осберна, который теперь тоже встал на колени рядом с ним и стирал подолом куртки убитого кровь с Широкого Косаря. Наконец, Осберн поднялся, вложил клинок обратно в ножны и завязал все завязки. И тогда с уст его сорвалась песня:
На размеченном поле
Встретились меч и меч,
Значит, скатится вскоре
Голова с чьих-то плеч.
И от радости пляшет
Славный Косарь в руках,
Кто-то замертво ляжет
В землю сырую, в прах.
Меч помогает юноше, жестокий, верный меч
Теснить врага ударами, рубить, колоть и сечь!
Вот и кончилась битва,
И отдыхает клинок,
Наступил для молитвы
И для веселья срок.
Вниз и вверх по долине
Песня течёт рекой,
День окончился мирно,
Впредь даровав покой.
Не прокрадётся ворогом полночный страх в дома,
Лишь вьюжит, длится, тянется спокойная зима.
Затем он воскликнул:
– Подойдите ближе, хозяин и хозяйка! И вновь вступите во владение домом и землями Ведермеля, как было прежде наступления вчерашнего дня!
Хозяин подошёл к нему и поцеловал, смиренно и искренне поблагодарив. Женщины же, приблизившись, кинулись обнимать отрока. А вот Мрачный Джон ускользнул сразу, как только увидел падение своего хозяина, и когда теперь о нём вспомнили и начали искать, он был уже маленькой точкой, быстро направлявшейся в сторону нижней долины. Увидев его, все разом рассмеялись, и смех этот облегчил их сердца, и они почувствовали себя свободными и счастливыми.
– Так, – сказал Стефан, – что мы будем делать с этим павшим воином, ещё утром таким яростным и свирепым?
Осберн ответил:
– Мы предадим его тело земле здесь, не снимая с него одежды, ведь он пал смертью мужа, хотя, возможно, и жил словно зверь. Но меч его я отдам тебе – в награду за то, что ты верно следовал за мной и в этот раз, и раньше.
Стефан сходил за мотыгой и киркой и вырыл для воина могилу как раз посередине того места, где свершился бой. Там Хардкастла и погребли, насыпав над могилой небольшой курган из камней. И по сей день место это зовут низиной Хардкастла, а чаще короче – просто Хардкастлем.
И сделав это, все пошли в дом, веселясь и радуясь.
Глава XVIIIЭльфхильд узнаёт об убийстве
Два дня спустя наступил назначенный день, в который Осберн должен был увидеть свою подругу с другого берега. Он почти спокойно отправился на встречу и, подойдя к реке, увидел Эльфхильд над водой напротив. Девочка спросила, не случилось ли с ним за эти дни чего нового.
– Многое, – ответил отрок, – ибо я совершил дело не по своим годам, не по детским плечам: я убил человека.
– Ну и ну, – удивилась она, – и ты можешь спать после этого?
Осберн сказал:
– Да, и без снов. Ведь, скажу я тебе, правда была на моей стороне.
Эльфхильд спросила:
– И что же такого он сделал, что ты должен был убить его?
Осберн ответил:
– Он заносчиво вошёл в наш дом, собираясь присвоить себе всё наше добро, а нас выставить на улицу или обречь на неволю.
Эльфхильд вновь спросила:
– Но скажи мне, как ты убил его? Он был пьян или спал?
– Нет, – ответил Осберн, – я вызвался стать защитником деда, и грабитель взял в руку меч, а я другой, и мы сражались, и я одолел его.
Девушка спросила:
– Он был малодушным, трусом или не умел обращаться с оружием?
Осберн покраснел:
– Он был крепким мужем, храбрым человеком и, говорят, обладал большим умением по части сражений.
Эльфхильд, бледная, с потупленным взором, застыла в молчании.
Осберн же спросил:
– В чём дело, Эльфхильд? Я-то думал, ты будешь расхваливать меня за мой поступок. Знаешь ли ты, что этот человек был чумой для всей округи и я освободил мирных людей от проклятья?
– Не гневайся на меня, Осберн, – ответила девочка. – Я и в самом деле как в воду опущенная, ибо теперь вижу, что ты больше не можешь быть моим другом, ты станешь мужчиной прежде времени и будешь искать того, что желают мужчины, и тебе больше подойдут стройные расцветшие девы, а не такой нелепый оборвыш, как я.
– Послушай, Эльфхильд, – произнёс Осберн, – зачем бежать навстречу беде? Неужели я стал хуже, чем был в прошлый раз?
– Нет, – ответила она. – Я вижу в тебе славного воина, и с твоей стороны так любезно приходить сюда, не пропустив ни одну из наших встреч.
– Вот теперь ты мила, – сказал Осберн, – не сделаешь ли что-нибудь мне на радость? Не созовёшь ли дудочкой овец?
– Нет, – ответила девочка, – не созову, я не хочу скакать, словно дурочка, показывая тебе свои худые костлявые ножки. Была бы я взрослой женщиной, то не обнажила бы ног и до щиколотки. Кроме того, ты смеёшься над тем, как я скачу и прыгаю среди этих глупых комков шерсти, а я не хочу, чтобы ты надо мной смеялся.