г. Барон смотрел на Осберна, дивился и, наконец, произнёс:
– Что ж, парень, если ты когда-либо окажешься в трудном положении, приходи в Дальнюю долину, и мы найдём, чем тебя занять. Да здравствует столь славный воин!
Но вот чего сэр Медард не открыл барону, так это то, что Осберн был в числе тех молодцов, что доставили его сюда прошлым вечером. Однако барон как-то проведал об этой истории. Уж и не знаю, как и через кого.
Глава XXVIIIМир с бароном Дальней долины
Война теперь была окончена, ибо на следующий день барон Дальней долины подписал мирный договор, передававший торговому городу Истчипингу всё, из-за чего начался раздор. Но и за самого себя ему пришлось уплатить небольшой выкуп. Какой в точности, мой рассказчик не знает, но думает, что вряд ли люди барона стали бы попрекать его каждой монетой, выплачивая выкуп, подобающий за освобождение властителя обширных земель, городов, пошлинных округов да рынков.
Когда выкуп был уплачен, или, по меньшей мере, некая его часть, а в скорой уплате остального давно было получено поручительство, барон, находясь не в худшем расположении духа, отправился восвояси, и вскоре всем стало ясно, что жители Истчипинга больше не испытывают нужды в наёмниках и тех, кто служил по своему долгу, а потому их распустили по домам. В их числе были и жители Дола. Но прежде их всех богато одарили, сверх того, что должны были уплатить за воинскую службу, а Осберна и Стефана Едока в особенности. В канун отправления гильдия мясников славного города преподнесла Стефану (и это кроме прочих даров) большого упитанного белоснежного быка: рога его позолотили, шею украсили цветочными гирляндами, а между рогов повесили табличку с изящно выполненной надписью: «Бык Едока». Подарок был сделан от всего сердца, и Стефан принял его с такой же искренней радостью, и много чаш было распито над ним. Перед тем как все разошлись, Стефан сказал:
– Послушайте, жители Истчипинга, хоть это и мой бык, но он не будет быком едока, ибо я никогда не забью его. Пусть он в память о наших друзьях из Истчипинга живёт долго-долго, до тех пор, пока я смогу покупать, выпрашивать или красть для него траву.
Осберн же, накупивший в торговых лавках много милых маленьких вещиц работы мастеров золотых и других подобных дел, чтобы переправить их своей подруге через Разлучающий поток, не захотел принять иных даров, кроме нескольких великолепных доспехов работы мастеров Дальней долины. Но они были трофеем, а не подарком, как сказал сэр Медард, ибо Осберн заслужил их по справедливости.
Все любили Осберна, а сэр Медард больше других. Он бы с радостью сделал из юноши рыцаря, но Осберн не желал подобной судьбы, отговариваясь тем, что это не было в обыкновении у его пращуров, да тем, что он никогда не думал уходить из Дола далеко и надолго.
– И даже если мне не придётся там жить, – говорил он, – я надеюсь там умереть.
Тут юноша сильно покраснел, и глаза его забелели. Но Медард сказал:
– Где бы ты ни жил и где бы ты ни умер, ты проживёшь жизнь храброго мужа и умрёшь как подобает воину. Но вот о чём я прошу тебя: если когда-нибудь тебе понадобится друг, чтобы указать путь в мир славных деяний, когда тебе придётся выбирать, скрываться от кого-либо или что-либо искать, приходи ко мне, и будь уверен, что я тебя не подведу.
Осберн поблагодарил его от всего сердца, они поцеловались и расстались. Улица, ведущая к западным воротам, куда направились воины Дола, была переполнена горожанами, выкрикивавшими похвалы и благословения. Изо всех окон выглядывали женщины, они осыпали проходящих мимо воинов цветами, приговаривая, что без таких мужественных защитников не сохранить бы им города да не растить детей и что столь славные друзья достойны большей благодарности. Так жители долины выехали из Истчипинга.
Из двух сотен и шести человек, вышедших некогда из Дола, недоставало сорока двух, погибших в сражениях или же столь тяжело раненных, что они больше не могли сражаться. Впрочем, к ним присоединилось ещё шестнадцать мужей, поодиночке, по двое или по трое, так что отряд возвращался почти тем же числом.
Глава XXIXОсберн со своим отрядом возвращается в Ведермель
И вот ясным октябрьским вечером, незадолго до заката, отряд воинов Дола прибыл туда, где чёрные скалы и множество камней венчали испещрённый оврагами склон, с которого открывался вид на запад, на долину реки. Последние три часа воины громко и весело общались друг с другом, но теперь радость предстоящей встречи наполнила их сердца, и они не могли вымолвить ни слова. Наконец, преодолев путаницу скал, они увидели Ведермель, и не было того, что помешало бы им любоваться поросшими травой склонами холмов и широкую долину, разрезанную полосой Разлучающего потока. Теперь, разглядев в прозрачном воздухе серые дома Ведермеля, жавшиеся друг к другу, поднимающийся дым очагов, разожжённых вечером для приготовления пищи, кучно пасущихся под присмотром троих пастухов толстых овец, коров, бредущих к коровнику, а рядом и женщин, так вот, теперь, в самом конце пути к домашнему очагу, увидев открывшуюся пред ними картину, воины, все как один собиравшиеся, как только достигнут вершины холма, пришпорить коней и весело поскакать к Ведермелю, натянули поводья и замерли, словно неожиданно столкнувшись лицом к лицу с неприятельским войском. А были и такие, скорее из числа самых старых, чем самых молодых, которые, не сдерживаясь, заплакали, то ли от радости, то ли от печали, то ли от того и другого сразу – и не разобрать.
Осберн не плакал. Признаться, буря надежды и страха, поднявшаяся в его сердце, осушила слёзы, что он готов был пролить пред домом своих предков. Он выехал вперёд и, возвысив голос, звучно и ясно благословил долину и её обитателей, а затем шагом поехал вниз по склону, и воины, всё ещё сохранявшие молчание, последовали за ним. Когда же они приблизились, то каждая живая душа – мужчины, женщины и дети – помчалась со двора им навстречу. И воины больше не сдерживали своей радости. Их, спешившихся, ласкали женщины и крепко обнимали мужчины. Повсюду стоял гул голосов и раздавался смех.
Осберна первым встретил Николас, дед. Обняв и поцеловав внука, он уступил место бабушке и кормилице, и обе женщины заключили юношу в долгие объятия.
Все засуетились, кинувшись накрывать на стол для такого огромного отряда, ведь о большей радости, чем приютить воинов на ночь, жители Ведермеля и не могли мечтать. Вскоре всё было готово. Вернувшихся с войны расхваливали на все лады, и каждое их слово или дело казалось обитателям Ведермеля чудом.
Наконец, стол был накрыт, и в пиршественном зале собралась такая толпа, что больше и не вместить, все, радостные, принялись за еду. А когда с ней было покончено, столы унесли, чтобы освободить место для бочек. После первой чаши, выпитой в честь Спасителя, и второй – в честь всех святых, осушили третью – за вернувшихся с войны. Но тем, кто оставался дома, этого показалось мало, и они подняли ещё одну – за Осберна, капитана воинов. Когда же и с ней было покончено, взгляды всех в доме обратились к самому капитану. Он поднялся со своего места, щёки его алели, глаза сверкали, и, почувствовав, что слова льются из его уст, запел:
Мне было видение: бог войны
Стоял в исполинский рост,
И с кличем в долину ринулись мы,
Путь воина груб, непрост,
Путь воина каменист, остёр.
Под градом свистящих стрел
Прошли далеко мы: войны костёр
До звёзд разрастись успел.
Мечом и щитом собираем снопы
Под песню надёжной, тугой, тетивы.
Уж солнце отжило свой долгий век,
Когда началась игра,
И в поле, на воинов павших и снег,
Светила, бледнея, луна.
Пора была святок, за крепкой стеной
Мы славили прочный мир.
Вино разливалось бурлящей рекой,
Гремел, продолжался пир:
Заздравные кубки, кольчуги, шлема.
В упорной борьбе отступала зима.
И сердце сильнее забилось весной:
Живому цвести, расти,
Но встали некошеной сорной травой
Битвы. Венков не плести
Девушкам на лугу, не петь
С сужеными в свой черёд.
В поле гуляет и пляшет смерть,
Гадает: умрёт – не умрёт.
Башни теснятся, гремят небеса,
В полночь ковром выпадает роса.
Мы бились всё лето до той поры,
Пока, созревая, зерно
К земле не склонилось. Мечи, топоры
И стрелы – всё в дело шло
У нас и врагов, как тисками они
Сжимали, теснили нас,
Но мудрости ярко светили огни
В полночный, кромешный час.
Во тьме непроглядной сверкают клинки,
Но воина руки сильны и крепки.
Окончилась битва, счастливый мир
Добыт, мы идём домой,
И нас ожидают весёлый пир
И слава, суровой зимой
Заздравная чаша и новый сказ
О подвигах и войне.
Как славили дедов, прославят нас
В родной, дорогой земле.
По бражному залу сказанье рекой
Прольётся: мы в битвах добыли покой.
Раздались громогласные радостные крики. Все решили, что песня правдива до последнего слова и что тот день лучший из дней с тех пор, как возник Ведермель. И до поздней ночи, пока все не отправились спать, в пиршественном зале царило веселье. Так вот изменились порядки Ведермеля, обитатели которого славились когда-то своей скаредностью. И кто бы подумал, ведь сделано это было одним только юношей.
Глава XXXОсберн отправляется к условному месту
На следующее утро, не дожидаясь, пока солнце поднимется высоко, довольные гости разъехались по домам. Осберн с жителями Ведермеля, благословив, проводили их в путь.
Когда же непривычная суматоха стихла, Осберну показалось, будто он очнулся ото сна, и в сердце его поднялась буря надежды и страха. Юноша не находил себе места в ожидании часа, когда он окажется у Излучины, и не думал ни о чём, кроме как о подарках из Истчипинга, которые хотел передать девушке; он не взял с собой никакого оружия, только лук со стрелами: они нужны были для того, чтобы переправить подарки через поток. Надел юноша прекрасно смотревшийся на нём, купленный ещё в Истчипинге ярко-зелёный плащ с цветочной золотой вышивкой. Шёл он очень быстро, лицо его пылало, губы раскрылись, дышал он горячо и от смешанных тревожных и радостных предчувствий слегка сдвинул брови. По дороге он мучился тем, что за время его отсутствия многое могло случиться, многое изменилось и, может быть, он не увидит на заветном месте Эльфхильд. Он терзал себя тем, что она могла заболеть, умереть или выйти замуж, и наконец, его мужественное сердце отринуло эти мысли, и Осберн решил, что не приключится с ним подобное зло, пока он верен своей любви и не поддаётся печали.