аза широко расставленными. Словом, он выглядел так, будто служил у какого-нибудь торговца.
Осберн ожидал, что незнакомец пройдёт мимо, и немного посторонился, но мужчина и не думал продолжать путь. Он остановился и произнёс:
– О знаменитый воин, может ли недостойный муж сказать тебе несколько слов этим полднем?
– Почему бы нет? – улыбнулся Осберн, ибо никак не мог привыкнуть к обычаю великих отвечать простолюдинам кратко и грубо. Незнакомец продолжил:
– О великий воин, я рискнул обратиться к тебе, ведь сегодня ты вдали от своего войска, и в лице твоём нет признаков гнева, но нет и радости.
Осберн ответил:
– На сердце моём лежит печаль, и я уже многих заставил узнать о ней.
– Не поделишься ли и со мной своей печалью? – спросил незнакомец. – Может, я окажусь последним, кому тебе придётся рассказывать о ней.
Осберн, взволнованный, с сомнением посмотрел на незнакомца, но наконец сказал:
– Слушай. Пять лет назад у меня украли девушку, и с тех пор я повсюду ищу её, но ещё не слышал ничего, что могло бы помочь в моих поисках.
Человек ответил:
– Ты помнишь битву на перекрёстке у площади в великом Граде? Помнишь ли ты воина под твоей могучей рукой, что умолял тебя пощадить его жизнь, обещая взамен рассказать о судьбе этой девушки? Помнишь, как ты уже хотел отпустить его с миром, но прежде чем ты смог принять его под свою защиту, его убил один из ткачей?
– Да, – сказал Осберн. – Помню.
– Послушай, – продолжил простолюдин. – Не буду делать из этого тайны, но признаюсь тебе сразу: этот воин был братом моего господина, которому я служу, и у меня есть к тебе от него поручение. Он говорит, что знает тайну своего брата, и даже немного больше. Девушка твоя ещё жива, и он может рассказать тебе, как найти её, если ты желаешь. Он здесь, неподалёку.
Осберн дико посмотрел на собеседника, схватил его за руку и вскричал:
– Добрый друг, сей же час отведи меня к нему, и я вознагражу тебя.
– Нет, – ответил простолюдин, – кое-что требуется сделать прежде. Мой господин торговец, и живёт он продажей, а не дарением. И прежде чем он расскажет, что знает, он возьмёт с тебя две сотни ноблей. Я назову их вергельдом* за убийство его брата.
– Хорошо, – согласился Осберн, – но я не ношу в своём кошельке две сотни ноблей.
– Что ж, – сказал простолюдин, – если хочешь, я могу прийти сюда завтра или послезавтра.
– О нет-нет, – ответил Осберн. – Жди тут, я сбегаю в замок и принесу тебе золото.
– Славно, – согласился простолюдин, сел на обочину и, достав из заплечного мешка еду и флягу с вином, приступил к обеду.
Осберн же помчался с такой скоростью, на которую только способен пеший, и вскоре был в замке. Он вошёл в сокровищницу, достал золото, положил в сумку и поспешил назад. Простолюдин сидел на том же самом месте, где Осберн оставил его.
– А ты быстроног, – сказал он. – Возможно, тебе не следует часто бегать так живо. Ты запыхался. Не присядешь ли на минутку, чтобы прийти в себя?
– Нет, – кратко ответил Осберн. – Я пойду сейчас же.
– Хорошо, – ухмыляясь, согласился простолюдин. – В таком случае позволь мне нести твою сумку.
– Бери, – сказал Осберн и протянул сумку.
Простолюдин взял её со словами:
– Какие тяжёлые нобли, милорд. Если здесь и в самом деле всего две сотни.
– Там больше, – сказал Осберн. – Ибо там ещё и подарок для тебя. Ну веди же меня скорее.
Простолюдин повёл Осберна, и они шли около двух часов, всё лесными тропами, а потом услышали звук небольшого водопада. Тогда простолюдин сказал:
– Мой хозяин обещал меня ждать на дне этого ущелья.
С этими словами он начал спускаться. Спуск был довольно крутым, ведь стены ущелья заросли кустами и деревьями. Осберн последовал за ним. Когда же они добрались до дна, то оказалось, что это приятное место, ровное, поросшее зелёной травой. Чуть выше журчал водопад. Впрочем, никто их там не ждал.
– Где же твой хозяин, добрый друг? – удивился Осберн.
– Вряд ли он далеко, – ответил простолюдин. – Я позову его.
С этими словами он вложил два пальца в рот и пронзительно засвистел.
Осберн сильно устал, пока бегал в замок и обратно, а потом ещё два часа шёл через лес, и хотел пить, а потому он опустился на колени, чтобы глотнуть воды из чистого маленького пруда под водопадом. День подходил к концу, высокие деревья над головой почти закрывали небо, и в ущелье стоял полумрак. Кроме того, когда Осберн утолял жажду (а он не спешил), стоя лицом к водопаду и спиной к ущелью, звон и плеск воды заглушали все звуки, кроме разве что особенно громких. Так он пил, не подозревая ничего плохого, как вдруг почувствовал острую боль в левом боку, и прежде чем он смог сказать, что понял, что его ранили, его ударили снова и снова. Юноша покатился по поляне и стих, а рядом с ним стояли трое мужчин: простолюдин-вестник, ещё один такого же рода и третий, в белых доспехах.
– Конец Рыжему Воину! – изрёк вестник.
– Нет ещё, – сказал второй простолюдин. – Вытащи меч и отруби ему голову, милорд, чтобы уж наверняка.
Рыцарь наполовину вытащил меч из ножен, но остановился, произнеся дрожащим голосом:
– Нет-нет! Уйдём отсюда. Разве вы не видите? Там около него кто-то сидит!
– Это всего лишь куст в сумерках, – возразил другой. – Дай мне твой меч.
Но рыцарь вместо ответа кинулся вниз по ущелью, ибо рядом с раненым юношей и в самом деле сидел некто в алой котте и ярком стальном шлеме*. Двое простолюдинов побежали вслед за своим хозяином, и все они полезли по откосу вверх.
Примерно в миле отсюда на полянке в лесу стояло уединённое жилище отшельника. Когда уже совсем стемнело, в дверь постучались. Отшельник отворил её. Перед ним стоял высокий муж благородного вида в алой котте и блестящем стальном шлеме. На руках он держал другого мужа, мёртвого или серьёзно раненного. Высокий воин спросил:
– Знакомо ли тебе искусство врачевания?
– Да, – ответил отшельник. – Им я овладел в совершенстве.
– Тогда смотри – вот воин, он серьёзно ранен, но не мёртв. Я сделал для него всё, что мог, своим искусством я остановил течение крови, но я знаю, что ему необходимо долгое лечение, прежде чем он окончательно поправится. Я не могу войти под твою крышу, поэтому возьми его, положи на свою постель и смотри за ним, и сделай всё, что можешь. Если ты вылечишь его, то обретёшь счастье, а если нет, то познаешь горе.
– Достойный сэр, – произнёс отшельник, – мне не нужны ни обещания, ни угрозы, ибо с помощью Божией и всех его святых я излечу его, если это вообще возможно.
Отшельник, будучи крепким человеком, легко взял Осберна из рук Железноголового, положил его на постель, а затем раздел. Он осмотрел раны юноши по всем правилам искусства врачевания и вскоре, подняв голову от раненого, произнёс:
– Раз уж он до сих пор не умер, то я полагаю, раны его не смертельны. Думаю, я сумею его исцелить с помощью всех святых.
Железноголовый произнёс:
– Друг мой, твои уста произносят неведомые мне святые слова, но я благодарю тебя, и если ты и в самом деле излечишь моего товарища, я буду называть тебя святым. Теперь же я ухожу, но завтра, ещё прежде полудня, я вернусь сюда, чтобы справиться о нём.
– Иди с миром, да сохранят тебя Господь и все Его святые, – сказал отшельник.
– Да, да, – ответил Железноголовый. – Мы не спорим об этом, но я бы предпочёл сохранить себя сам.
С этими словами он ушёл в ночь.
Осберн долго ещё лежал между жизнью и смертью, но через некоторое время начал исцеляться, пришёл в сознание и вспомнил предательские удары в ущелье. Но о помощи Железноголового он ничего не знал, ибо тот наказал отшельнику не говорить о нём больному ни слова. Отшельник был добрым, честным человеком и умелым знахарем, и через некоторое время Осберн быстро пошёл на поправку. Он мог бы исцелиться и быстрее, но сердце его ныло от того, что так внезапно обретённая надежда оказалась ложной, и юноша решил, что надеяться ему больше не на что. Впрочем, Дол и Ведермель тянули его к себе с прежней силой.
Глава LIIВстреча Осберна с Эльфхильд
Наконец, недель через шесть после ранения Осберн поднялся с постели и даже мог гулять неподалёку от жилища отшельника, подумывая о том, чтобы вернуться домой, в Лонгшоу, а оттуда с верным проводником и в Дол. Отшельник не запретил бы ему это, хотя сила ещё только возвращалась к юноше.
В привычное время он вышел из кельи, подпоясанный Широким Косарём на случай, если наткнётся на что-нибудь дурное. В этот раз он ушёл несколько дальше обыкновенного. Закат уже пылал. Теперь был конец мая, и ветви деревьев зеленели, небо было чистым, голубым, птицы пели, подобно ангельскому хору, и Осберн решил, что вокруг слишком хорошо, чтобы торопиться назад, в тёмную хижину. Так он прошёл немного дальше, а потом ещё дальше, пока пред ним не открылась поляна, на которой кто-то стоял, Осберн подошёл ближе и увидел, что это пожилая дама, если судить по годам, прямая и высокая, и одетая не в лохмотья, а в изящное чёрное платье и белый чепец. Тем не менее, как говорится, обжегшись на молоке, будешь дуть на воду, так было и с ним, и Осберн, отступив, хотел было дать ей пройти, но она не собиралась уходить, а поприветствовала его:
– Приветствую тебя, о благородный сэр, откуда ты?
Голос её был звонкий и приятный, и, взглянув ей в лицо, Осберн решил, что в нём нет зла, скорее, оно казалось добродушным, и юноша ответил:
– Приветствую тебя, о дама. Я с постели больного, куда уложили меня ложь и предательство.
– Что ж, – сказала она, – но в мире, кроме лжи и предательства, есть ещё кое-что, разве не так?
– Не знаю, – коротко ответил юноша.
– Я же встречалась с этим кое-что, и не раз, – сказала женщина. – Я видела в человеке правду, и доверие, и постоянство, и надежду, не жаждущую вознаграждения, и всё это жило в его сердце целых пять лет.
– Ха, – усмехнулся Осберн, – это был муж? Воин? Кажется, я знаю одного такого, вот только в отношении надежды ты не права.