ка, сидящего у входа в пещеру. Но, всмотревшись, они ничего там не заметили, правда оба услышали будто бы чей-то голос, звуки которого складывались в слова: «Верни мне её». Осберн спросил:
– Ты слышала это?
– Да, – ответила Эльфхильд. – Мне показалось, что я что-то слышала. Как же нам поступить?
Юноша сказал:
– Почему бы нам не вернуть ему дудочку?
Эльфхильд предложила:
– Давай посмотрим, что будет, если мы бросим её.
– Хорошо, – согласился Осберн. Он взял дудочку и метнул её со всей силы в сторону пещеры, но дудочка начала падать в воду, не долетев до противоположного берега довольно большое расстояние.
Правда, воды она так и не коснулась: в тот самый миг, как это должно было произойти, влюблённые увидели, что её, словно порывом ветра, подхватило и понесло ко входу в пещеру, где она и исчезла почти мгновенно. И тогда от воды вновь донёсся тихий голос: «Вы исполнили мою волю, да пребудет с вами удача».
Юноша с девушкой сели на берег, дивясь всему, что только что произошло с ними, и несколько минут молчали. Наконец, Эльфхильд произнесла:
– А теперь давай я, как раньше, расскажу тебе что-нибудь.
Осберн ответил:
– Было бы славно.
И девушка начала говорить. Её сказание было чудесным и затейливым, совсем не таким, как те страшные приключения, что произошли с ними двумя в то время, когда они были разлучены потоком. Оно длилось долго, а день стоял жаркий, и поэтому двое влюблённых, чтобы скрыться от палящего солнца, перебрались к кустам, росшим недалеко от Разлучающего потока. Там они и сидели, пока тени не начали удлиняться, а потом поднялись и, держась за руки, отправились назад, в Ведермель, той же дорогой, что и пришли.
Глава LXVIIДруг в беде
С того дня прошло около трёх лет, и однажды в долину пришли какие-то вооружённые люди. Услышав об их появлении, Осберн взял свой меч и отправился им навстречу. Он увидел их в тот момент, когда они, усталые и побитые, медленно спускались с холма. Взглянув туда, где они шли (а было их всего трое), он узнал в их предводителе не кого иного, как рыцаря Лонгшоу. Тогда Осберн, подбежав к другу, обнял его, поцеловал и спросил, что случилось. Рыцарь со смехом ответил:
– Случилось со мной то, что обычно когда-нибудь случается с большинством из нас: меня одолели, и, боюсь, враги идут за мной по пятам.
– И много их? – спросил Осберн.
– Для первого раза немного, – отвечал рыцарь.
– Тогда, – сказал Осберн, – я пойду соберу несколько человек, чтобы выпроводить их из Дола.
Он обернулся и, держа за руку рыцаря Лонгшоу, крикнул Стефану Едоку, чтобы тот собирался в путь. Через час или около того у него было достаточно людей, чтобы дать бой. К этому времени доспехи преследователей уже блестели на склоне холма, а потому Осберн и его воины, собравшись вместе, стали ждать их прихода. Когда же неприятель подошёл достаточно близко, чтобы услышать обращённые к нему слова, Осберн крикнул:
– Зачем вы явились сюда с оружием? Мы мирный народ.
Один из преследователей ответил:
– Нам ничего от вас не нужно, только тело преступника и предателя по имени рыцарь Лонгшоу.
Осберн рассмеялся в ответ:
– Вот он стоит рядом со мной. Подойдите и возьмите его!
Неприятелей было до шести десятков, и все верхом, поэтому они без дальнейших разговоров перешли в атаку, но у них ничего не вышло, ибо воины Ведермеля, вооружённые копьями да алебардами, не подпускали их к себе. Впрочем, ни Осберн, ни рыцарь Лонгшоу своих мечей ещё не обнажали.
Тогда неприятели остановили атаку, и один из них сказал:
– Послушайте, жители верхней долины, если вы не отдадите нам этого человека, мы сожжём ваши дома.
– Что ж, – заметил Осберн, – у вас на это целый день, так что не откладывайте. Или вы никогда не слышали обо мне?
Воины ответили:
– Нет, не слышали.
Тогда Осберн скинул с себя свой алый плащ, обнажив сверкающую кольчугу, вытащил Широкий Косарь и резко закричал: «Рыжий Воин! Рыжий Воин!», а остальные подхватили за ним. И враги побежали вверх по склону, а Осберн произнёс:
– Быстроногие воины Ведермеля, у меня есть для вас работа: пусть никто из этих людей не сбежит из Дола.
И воины бросились в атаку, рубя изо всех сил, пока не перебили врагов, не оставив в живых ни единого.
Тогда Осберн вернулся к рыцарю Лонгшоу и сказал:
– Смотри, господин, это имя ещё творит чудеса. А что ты теперь намерен делать? Хочешь ли набрать себе людей здесь, в Доле? Ты найдёшь у нас десятков двадцать или около того лучших воинов, как тебе нужно.
– Нет, – ответил рыцарь, – мне не требуется так много воинов, да и не хочу я уводить от детей и жён твоих добрых верных людей, ведь, сдаётся мне, уж скоро судьба поставит предел моим подвигам.
С этими словами рыцарь с Осберном зашли в дом, где весело провели время вместе.
Глава LXVIIIРыцарь Лонгшоу собирает войско
Рыцарю Лонгшоу нравилось гостить в Ведермеле. Он любовался красотой Эльфхильд и наблюдал за той простой, прекрасной жизнью, что вели обитатели Дола. Но вот, наконец, он сказал:
– Настала мне пора стряхнуть лень, а это значит, что нам следует попрощаться.
– Как же? – спросил Осберн.
– Да, – ответил рыцарь, – ибо я отправлюсь в Истчипинг, где наберу людей, чтобы ещё прежде, чем истекут три месяца, под моим началом было войско, готовое выступить в любой момент.
– Хорошо, – сказал Осберн.
И вот через два дня рыцарь и двое его воинов, прибывших с ним в Дол, покинули Ведермель. Они направились в Истчипинг, и Осберн поехал с ними. На подъезде к Истчипингу рыцарь сказал:
– Теперь настало время прощаться.
– Нет, нет, – возразил Осберн. – Совсем нет. По крайней мере, на этот раз. Я помогу тебе набрать воинов, а когда у нас будет войско, поведу его в бой. Не запрещай мне этого.
Рыцарь сказал:
– Но это невозможно. Если ты не вернёшься домой, то и я никуда не отправлюсь.
– Почему же? – спросил Осберн.
– Ты, должно быть, слеп, раз не видишь этого, – сказал рыцарь. – Я пришёл к тебе и понял, что ты счастлив как никто другой. У тебя прекрасная жена, ты любим своим народом, крепкими, мужественными людьми, они почитают тебя превыше всего. И что-то подсказывает мне, что если ты последуешь за мной, то я приведу тебя к смерти. Я видел – и во сне, и наяву одно и то же видение: вначале, как ты живёшь в Ведермеле, а потом, как погибаешь в поле близ Града Разлучающего потока.
Осберн спросил:
– Разве это не позор – то, что ты предлагаешь?
– Нет, – ответил рыцарь, – в чём же здесь позор? А кроме того, ты не поверишь, но если раньше я был без тебя как без рук, то теперь у меня появилось три-четыре товарища, которые явятся на мой зов, как только узнают, что я снова выставил в поле своё знамя, так что я вполне смогу обойтись без тебя. Послушай: либо ты идёшь против меня, своего друга, либо отправляешься домой, и мы остаёмся друзьями, а я буду как прежде считать тебя своим воином.
Тут Осберн увидел, что выбора у него нет. И, прослезившись, он распрощался с рыцарем Лонгшоу и отправился домой. Шесть месяцев спустя в Ведермель пришли верные вести о рыцаре: он собрал войско, напал на своих врагов и теперь наслаждается миром и покоем. Впрочем, в нашем сказании ни слова не говорится о том, встретился ли Осберн за свою жизнь лицом к лицу с рыцарем Лонгшоу ещё раз или нет.
Следует также поведать, что раза четыре в год Осберн отправлялся в ту самую лощину, где он впервые увидел Железноголового, и тот приходил к нему каждый раз, и они беседовали вместе. Хотя лицо Осберна и менялось из года в год, лицо Железноголового оставалось неизменным, таким же, каким Осберн увидел его впервые. Но это была крепкая дружба.
Вот и всё, что можно рассказать о Разлучающем потоке и жителях его берегов.
Ранние рассказы
Повесть о неведомой церкви
Зодчий и каменотёс, более шести веков назад я возводил церковь; двести лет уже минуло с той поры, как храм этот исчез с лица земли; он разрушился полностью – так, что не сохранилось ничего, даже могучих столпов, что поддерживали башню на перекрещенье, там, где хоры соединяются с нефом. Никто не ведает теперь, даже где находилась эта церковь; только осенью, если знать место, можно заметить некоторые неровности, оставленные погребёнными руинами на плавных волнах золотого пшеничного поля, так что и ныне место, на котором стояла моя церковь, имеет облик столь же прекрасный, как и тогда, когда она высилась на нём во всём великолепии. Я не слишком хорошо помню край, где стояла она, я позабыл самое имя его, только знаю, что был он прекрасен; вот и теперь, когда я подумал о нём, потоком хлынули давние воспоминания, и я едва ли не вижу её вновь – такую прекрасную прежде землю! Смутно вырисовывается она в моей памяти весной, и летом, и зимой, но отчётливей всего я вижу её осенью, да, всё ясней и ясней, – светлую, яркую и великолепную! И всё же она была прекрасна и весной, когда бурая почва только начинала покрываться зеленью; прекрасна и летом, когда голубое небо становилось особенно синим, после того как мне удавалось заключить кусочек его в рамку свежестёсанного белого камня; прекрасна торжественными звёздными ночами, торжественными буквально до муки – ибо трепет и счастье даровали они своей великой красой. Но из всего великолепия прежних времен я хорошо помню одну только осень… Прочие воспоминания являются ко мне частями, я могу думать лишь о каких-то деталях, но осень целиком передо мной. Однако из всех осенних дней и ночей один запомнился мне наиболее чётко. В тот осенний день было уже недалеко до завершения стройки, и монахи, для которых мы возводили тот храм, и люди из ближнего городка нередко окружали нас, чтобы посмотреть, как камень превращается в резные рельефы.
Огромная церковь и строения Аббатства, где жили монахи, находились в трёх милях от города, который высился на холме над богатым осенним краем; город опоясывали огромные стены с нависающими парапетами, и по всей длине их то тут, то там поднимались башни. Часто замечали мы с церковного двора или из сада Аббатства блеск шлемов и копий, неясное трепетание знамён, когда знатные рыцари расхаживали взад и вперёд по стенам; ещё мы видели в городе три шпиля над тремя церквями; шпиль над кафедральным собором, самый высокий из трёх, был целиком позолочен, и ночью на нём светил великий фонарь, подвешенный посередине между крышей храма и крестом на самом верху. Аббатство, где мы возводили церковь, было ограждено не каменными стенами, а кольцом тополей, и пролетавший над ними ветерок заставлял листья трепетать даже своим лёгким дыханием, а когда набирал силу, деревья сгибались и клонились к земле. Прикасаясь к листьям, ветер поворачивал их кверху серебряным низом, а потом отпускал, превращая деревья то в зелёные, то в белые. Ну а за кронами и стволами тополей угадывалось безбрежное море золотых колосьев, ходивших волнами под дуновением на лиги и лиги*. Среди золотых хлебов пылали алые маки и синели васильки, настолько яркие, что они как бы светились собственным светом. Море колосьев ниткой пронизывала синяя речка, изгибам её следовали зелёные луга и цепочки высоких тополей. Старая церковь, стоявшая на этом месте, сгорела, вот почему монахи наняли меня строить новую. Строения Аббатства были возведены одновременно со сгоревшей церковью – более чем за век до моего рождения; он