Ибо лёжа я снова увидел – столь же отчётливо, как и пять лет назад – комнату в старинном доме и Ристон в самом разгаре жаркого и солнечного весеннего дня. Чёрные, украшенные резьбой дубовые панели, облитые солнечным светом, пляшущие в окне молодые липовые листья, огромное окно с растрескавшимся каменным столбиком посередине, шелест жёстких магнолиевых листьев под свежим порывом западного ветерка; сад с клумбами весёлых жёлтых нарциссов возле стволов акаций за открытым окном, а за всем этим – искрящуюся на солнце могучую равнинную реку, пробирающуюся между ив и клёнов к морю.
Она сидела у камина, но в тот день в нём не разжигали огня. Она сидела у холодного очага, спиной к окну, положив на колени длинные ладони и чуточку склонившись вперёд – словно бы пытаясь разглядеть нечто далёкое… Так сидела она, увенчанная короной тяжёлых, гладких, иссиня-чёрных волос, белолицая и полногубая королева с огромными глазами, полными дремлющей страсти. Лёгкий ветерок чуть шевелил складки её платья, однако она оставалась недвижной и невозмутимой, словно древняя египетская статуя, многие тысячелетия хранящая свой предельный покой – чтобы лучше понять степень собственного величия; куда более безжизненная, чем серые фигуры Святых, под дождём, ветром и солнцем стоявшие в портиках Аббатства, глядевшего сверху вниз на речные воды.
А вот и тот, кто смотрит на неё от двери: молодой человек – длиннорукий, горбатый и бледный урод, с головы которого свисают тусклые чёрные пряди. Да, лицо его бледно всегда, но сегодня оно бледнее обычного… Он бел, как мертвец; случайный свидетель мог бы услышать его сердцебиение, холодный пот выступает на его лбу. Наконец, он делает шажок в сторону дамы, становится перед ней, поднимает руку, опускает на каминную доску. Нетрудно заметить – руки его дрожат; он стоит, считает до двадцати, но она ни разу ещё не глянула на него. Потом полузадушенным голосом он говорит:
– Мейбл, мне нужно кое-что сказать тебе; пожалуйста, удели мне минутку.
Она оглядывается, сперва спокойно и безразлично, но потом в уголках её рта появляется презрительная улыбка. Бледный юноша говорит:
– Ах! Я ведь всё уже сказал тебе.
Ибо он знает, что означает эта улыбка… И было это пять лет назад.
И пока я жив, не забуду их – тех слов, которые она мне сказала тогда, не забуду и единой чёрточки на её прекрасном и жестоком лице, каким было оно пять лет назад. Пусть весь мир умоляет меня… Не хочу, не могу более браться за работу. Кажется, явившись к этой речке, я имел какую-то цель, но я уже позабыл о ней. Я вернусь в Лондон и, наверное, всё вспомню тогда… Словом, там, под грабами, я пал, я забыл о решимости, с которой прожил пять лет, и был побеждён, раз и навсегда… О сопротивлении больше не могло быть и речи.
Да и забывал ли я тот день и слова, которые она мне сказала? Нет, ни на мгновение. В горькой горечи прожил я эти годы, и каждое мгновение их приносило мне предельную горечь и скорбь. Такова с тех пор была моя жизнь. А какой станет смерть, не смею сказать – я боюсь даже подумать о ней.
И тогда я бежал от мира; никому из прежних почитателей не ведомо, что со мной сталось, а люди, с которыми я теперь живу, называют меня человеком, лишённым воли и цели.
Да, хотелось бы знать, какой будет смерть. Я знаю, что Юра у Лувье* глубока, она торопится к Сене мимо ткацких фабрик.
Лувье! Лувье! Что говорю я? Где я вообще? О Боже! Я держу в руке запечатанное письмо – письмо Фрэнка, – и печать только что надломлена. Восемь лет! Восемь лет! Всего два часа назад голова моя лежала у её ног, и за это время я как бы прожил целых восемь лет. Значит, я ещё не знаменит, но и не забыт; значит, я ещё не сидел под грабами у Чизуэлла, а она, возможно, ещё не ушла из обшитой дубом комнаты.
Как странно всё это, странно и страшно: вот письмо Фрэнка, вот рукопись, вот чернила на ней, побуревшие за годы труда и страстных стремлений. Вот, неподалёку, стремится к морю широкая река, и ветер негромко шелестит среди ивовых веток в солнечный весенний день.
Что же мне делать теперь? Я знаю, воля моя крепка – невзирая на неудачу в том сне, от которого я пробудился. Я знаю, конечно, что «Венцом печали является память о прошлом счастье»*. Следует ли мне носить эту корону, пока я живу на земле, или же всё забыть, быть отважным и сильным? Ах! Должно быть, это великолепно, когда коронуют? Если не золотом или самоцветами, то – что лучше – речными цветами или терновником. Носить ли мне этот венец или сбросить его с головы? Ветер всё перебирал ветви ивы, словно пытаясь что-то сказать.
«Добрый и верный, отважный и преданный, всегда любезный, увенчанный мудростью в прежние дни. Таким он и был… таким, и более того. Верь своему другу, Хью; другу, который так любил тебя, хотя ты и не догадывался об этом, – верь и прими корону воспоминаний».
– Да, я возложу её на свою голову, а ты, друг мой, пославший мне сон ради науки, помоги мне, молю об этом, ибо я знаю, каким тяжёлым будет этот венец. Да, я буду носить его, а потом, хотя никогда не забуду Мейбл, может быть, и обрету свою долю счастья.
И всё же не могу даже представить себе, как может случиться подобное.
О Мейбл! Если бы ты только могла полюбить меня…
О Господь и Бог мой, да не оскудеет моя память!
Комментарии
К роману «Воды Дивных Островов»
«Воды Дивных Островов» (The Water of the Wondrous Isles) – один из последних романов Уильяма Морриса, впервые вышел в свет посмертно в 1897 году в издательстве «Келмскотт-пресс» (Kelmscott Press). Текст печатался на пергаменте и бумаге ручного производства шрифтом, разработанным ранее самим Моррисом. В том же году книга вышла и в более дешёвом варианте в «Лонгман, Грин и Ко» (это название издательство «Лонгман» носило с 1880 по 1926 г.).
…ни один божий человек не доверял святым настолько, чтобы выстроить себе в том лесу келью.
Келья – не только отдельная жилая комната в монастыре, но и стоящее обособленно жилище монаха.
…там, вероятнее всего, обитель эльфов – тех, что коварны и злобны.
Эльфы – в наиболее общем смысле духи мифологии германских народов.
Она… извлекла оттуда новенькую золотую монету нобль.
Нобль – старинная золотая монета, равная шести шиллингам и восьми пенсам или десяти шиллингам; имела хождение в XIV–XVI вв.
Горница оказалась достаточно просторной.
Горница – парадная комната. Этимология славянского слова указывает на размещение комнаты на верхнем этаже, горницей в народе также часто называлась чистая половина избы.
Ло, друг мой
Ло (Lo!) – архаическое восклицание, привлекающее внимание («Смотри!»).
…мяса самого отборного, или пулярку, если найдёшь, уже приготовленную и приправленную.
Пулярка – откормленная холощёная курица.
…местами она достигала целого фарлонга.
1 фарло́нг – мера длины, равная 201,17 метра.
…малютка, что отныне и впредь зваться будет Заряночкой.
Своё имя главная героиня получила (как далее в тексте объясняет её устами сам Моррис) в честь птицы зарянки, также называемой в народе малиновкой. Зарянка – перелётная птица, широко известная в Западной Европе и на Британских островах. В литературе часто воспевается красивый голос зарянок, которые звонко поют именно на заре – рано утром и в сумерках.
…неведомых созданий в человеческом обличии, дьяволов, или проклятое ныне божество, или деву народа Фаэри.
Фа́эри (или фейри) – собирательное название мифических существ как доброй, так и злой природы из кельтского и германского фольклора. Английское слово «fairy» (или «faery») было заимствовано из старофранцузского «faerie» и стало использоваться для обозначения эльфов и прочего волшебного народца. В русских текстах слово «fairy» часто переводят как «фея».
…фритиллярии близ устья нашего ручья.
Фритилля́рия – цветок, называемый у нас рябчиком, был завезён из Южной Азии в Европу только в середине XVI в. Большинство современных сортов выведены в Голландии с XVIII в.
…можешь называть меня Абундией.
В старофранцузских рыцарских романах (например, в «Романе о Розе») упоминается «госпожа Абундия» (Domina Abundia, Dame Habonde) – доброе, благожелательное сверхъестественное существо, дарующее людям успех и изобилие. Возможно, этот персонаж восходит к Абунданции (лат. Abundantia), древнеримской богине изобилия, спутнице Цереры.
…чтобы не изгваздал его какой-нибудь зверь.
Изгва́здать – испачкать, замарать (разговорно-сниженное).
Ведьма… уселась на банке.
Банка – скамья для гребцов на вёсельном судне.
…колдунья… поводила рукою туда-сюда над форштевнем.
Форште́вень – деревянная или стальная балка в носу корабля, на которой закреплена наружная обшивка корпуса и которая в нижней части переходит в киль.
Называй меня Аврея… а вторая моя сестра зовётся Виридис, а третья – Атра; так сложилось согласно цветам наших одежд.
Аврея – от лат. aureus «золотой, золотоносный». Виридис (Виридея) – от лат. viridi «зеленеющая, свежая». Атра – от лат. ater «чёрный, тёмный».
Что же это такое, таны мои?
Тан (англ. thane) – исторический дворянский титул в Средние века в Шотландии, Скандинавии и англосаксонской Англии: рыцарь, феодал, лорд.