Вот квартира Настоящего Интеллектуала, подумал Бонд.
– А семья, простите…? – крикнул Джеймс на кухню.
– На море, отдыхают, – крикнул в ответ Лоринков.
Вернулся в комнату с двумя стаканами, снял с подоконника виски, разлил.
– А вы, собственно, кто? – сказал он.
– Бонд, – сказал смущенно агент, вспомнив цель визита.
– Ну, Джеймс, – сказал он.
– Потрясающе, велкам, – сказал Лоринков.
Мужчины выпили. Врукопашную могу и не справиться, подумал Бонд. Хорошая форма Лоринкова стала для него неприятным сюрпризом.
– А что это вы такой… широкий, – сказал он.
– А разве с местными туземцами по-другому можно? – скзаал Лоринков, пожав плечами и потрогав с удовольствием бицепс.
– Верно, – сказал, вспомнив туземцев, сказал Бонд.
– Буду краток, – сказал он.
– Это фраза российского политика Путина, – сказал Лоринков.
– Пардон, – сказал Бонд.
– Не нужно французского, – сказал Лоринков.
– Дерридов этих, – сказал он с брезгливостью.
– Вы тоже их не любите? – сказал Бонд с радостью.
– А кто еще их любит? – сказал Лоринков.
Бонд кивнул. Королеве было бы приятно, подумал он. Способный молодой человек, подумал он. Да и порнорассказы тачает что надо! Жаль…
– Я прибыл Вас убить, – сказал он с огорчением.
– Бывает, – сказал Лоринков.
– А кто заказал, – сказал Лоринков.
– О-о-о, – сказал Бонд.
– Небось, Главного Общества Властителей Нашей Ойкумены? – сказал Лоринков.
– Что? – сказал Бонд.
– Так я ведь в курсе, – сказал Лоринков.
– Откуда.. – сказал Бонд.
– Что про… – сказал Бонд.
– Я по.. – сказал Бонд заплетающимся языком.
– Метопроциклодол, – сказал Лоринков.
– Мышцы немеют от него, – сказал Лоринков.
– А язык ведь тоже мышца! – сказал он.
Бонд, не успев объясниться, упал лицом вниз.
* * *
…очнулся Бонд, глядя в синее небо. Внизу шумели машины. Рядом стояли лыжи, трехлитровая стеклянная банка с чем-то прокисшим, велосипедное колесо, и печатная машинка «Ятрань» без каретки. Балкон, понял Бонд.
– Извините, Джеймс, – сказал Лоринков, сидевший рядышком на стуле.
– На балконе не так слышно, – сказал он виновато.
– Что вы собираетесь сделать? – сказал Бонд с улыбкой.
– Начать читать мне часовую речь о том, как вы раскусили наше ГОВНО, и сумели опередить меня? – сказал он.
– За мной придут миллионы, – сказал он.
– У нас длинные руки, – сказал он.
– Ну? – сказал он.
– Да, – сказал Лоринков.
– Я и правда собрался прочитать вам часовую речь про то, как раскусил ваше общество, и сыграл на опережение, – сказал Лоринков.
– Все злодеи одинаковы, – сказал Бонд.
Улыбнулся, кивнул и начал слушать, осторожно распутывая веревки на руках. Лоринков прокашлялся, отпил коньяку – зря, не стоит смешивать, подумал Бонд, – поставил бутылку на пол, вынул из-под коробки пистолет и выстрелил агенту 007 в лицо. Наступил на подергивающиеся ноги, с отвращение отвернулся, и, не глядя, еще раз выстрелил. Обернулся, лишь когда Бонд затих. Выпил еще, набрал номер.
– Дорогая, – сказал он…
–… Дорогая, – сказал он спустя час после того, как женский голос в трубке умолк.
– Я только что убил Джеймса Бонда, – сказал он.
– Что еще за хрен? – сказал голос с недоумением.
– У меня никогда не было парня по имени Джеймс Бонд, – сказал голос растерянно.
– Но все равно, я ценю… мой ревнивый Отелло, – сказал голос довольно.
– Гос-с-с-поди, это шпион, он собирался меня убить, – сказал Лоринков.
– А, – сказал голос, утратив интерес к трупу на балконе.
– Я надеюсь, в доме будет чисто, милый? – сказал голос.
– Не пей там много, – сказал голос.
Лоринков покачал головой и выпил еще. Снова набрал номер.
– Я убил его, – сказал он, даже не представившись.
– Хорошо, – сказал голос президента Медведева.
– Избавьтесь от трупа и ПОЖАЛУЙСТА… – попросил он.
– Сбавьте обороты, – попросил он.
– Меня и так уже слишком многие просят вас убрать, – сказал он.
– Я бы и сам с удовольствием распорядился вас убрать, – сказал он.
– Уж больно вы настырный мудак, – сказал голос.
– Вас спасает лишь то, что вы единственный русский писатель сейчас, – сказал он.
– Раритет России, – сказал он.
– Ну типа как последний медведь, или оставшийся литр нефти, – сказал он.
– Чудо природы, – сказал он.
– Учтите, я рисковал, слив вам инфо про Бонда, – сказал он.
– Ладно, ладно, – сказал Лоринков.
– Спасибо, – сказал он.
– Служу великой русской культуре, – сказал голос.
– Вольно, – сказал Лоринков.
Отключил связь и задумчиво поглядел на покойного. Прикрыл лицо тряпкой. Насчет тела он не беспокоился. Бродячие собаки в парке растащат труп на кусочки за час, знал Лоринков. Оставалось ждать вечера. Лоринков взял бутылку и вернулся в квартиру, коротать время. До наступления темноты было примерно два часа. Он покопался в дисках и выбрал «Глубокую глотку». Старый добрый, – словно Англия, – фильм, очень соответствовал моменту, знал эстет Лоринков.
Рыбка Евдокия всплыла и стала хватать пузырьки на поверхности воды. Это значило, что поднимается атмосферное давление.
Лоринков подумал, что будет дождь.
Серенький волчок
– А теперь перед нами выступит хор поэтических блядей! – воскликнул молодой человек в очках.
– Но вы особо не заморачивайтесь, это же всего лишь бляди, – сказал он.
– Как говорится, я лучше блядям подавать буду ананасную воду, – сказал он.
– А как там дальше, я уже не помню, – сказал он.
Зал, не обращая внимания на конферансье, гудел.
– Даня, Даня! – крикнул вдруг кто-то из гущи мата, дыма и перегара.
– А телки-то при понятиях? – спросили конферансье.
– Самые, что ни на есть, понятийные, поэтические, – сказал конферансье.
Ушел со сцены. Место его заняли примерно пять-десять – у присутствующих в глазах двоилось, – девушек с нервными лицами и решительными глазами. Они были бы похожи на двадцать шесть бакинских комиссаров, подумал сценарист Лоринков, не будь их на шестнадцать-двадцать меньше, будь они мужчинами, и живи они в Баку. То есть, девчонки ну никак не были похожи на двадцать шесть бакинских комиссаров. Поняв это, Лоринков покачнулся на стуле, и выпил еще водки. Девушки, взявшись за руки, стали нервно говорить по очереди.
– Если сегодня где-то зажегся свет.
– Значит его погасит Путин, – читала одна.
– Он придет, поглядит внимательными глазами палача.
– И погасит свет, – читала она.
– Путин, Путин, Путин.
– Проклятье России как Распутин! – читала она.
– Только без бороды и зовут Володя,
– А не Григорий и с бородою, – читала она.
– О, сколько крови в глазах государственных шлюх,
– Сколько муки в глазах отставных палачей, – читала она.
– То есть пардон, попутала, – сказала она под сочувственное молчание зала.
– Свет погас, мир цепенеет в темноте первобытного ужаса.
– Это Путин пришел и щелкнул выключателем, – читала она.
– Просто сделал щелк и мы все трусливо молчим.
– Пока где-то в Уренгое трахаются с нефтью нефтянники, – читала она.
– А дальше я забыла, – сказала она.
Зал зааплодировал. Крепко нетрезвый Лоринков краем уха уловил обрывки фраз.»… циальная поэзия… ули бы не… ГБ и фонд Сороса… спайка, она в трубах, а матка то совсем друго… завтра в стоке? говорят, один джинс… и лирой музу я успешно возбуждал…». Лоринков глянул на левую руку. Та сильно дрожала. Лоринков увидел, что на его руку глядит какой-то москвич в цветастом чулке на голове. Взял ножик с соседнего стола – на своем ему резать было нечего, – и пришпилил ходуном ходившую руку. Выпрямил спину. Раздул ноздри.
«Перфоманс, перфоманс, в рот», зашептались в зале.
Заговорила следующая девушка:
– Я проснулась, причесалась, поссала, – сказала она.
– Почистила зубы, вымыла руки, нанесла макияж, – сказала она.
– Выпила триста граммов кофе, снова поссала, – сказала она.
– От кофе ведь постоянно хочется ссать, – сказала она.
– Ссать и не спать, – сказала она.
– Я собрала сумку, придумала это стихотворение, – сказала она.
– Записала его на бумаге, сунула в кармашек сумки, – сказала она.
– Между прокладкой и счетом за электричество, – сказала она.
– И приехала в клуб «Билингва» читать этот стих перед пьющей публикой, – сказала она.
– Чтобы потом курить крепкие сигареты, пить кофе, слушать других поэтов, общаться, – сказала она.
– И вернуться домой на метро, – сказала она.
Вздохнула. Помолчала. Зал зааплодировал. Лоринков выдернул нож из руки и стола и осуждающе покосился на публику. Он не любил, когда поэтов перебивали.
– Зачем вы ее перебиваете? – спросил он публику.
– Она сейчас будет читать свое стихотворение, – сказал он.
– Володя, – сказала конферансье.
– Это и было стихотворение, так тебя разэтак, – сказал он.
– Это верлибр, – сказал он.
– Молдаване, – сказал он.
– Как же вы меня достали уже, – сказал он.
– Ты вымыл стаканы? – сказал он.
Сценарист Лоринков, вечерами подрабатывавший мытьем стаканов в клубе «Лингва», покраснел, заткнулся и пошел мыть стаканы под равнодушными взглядами москвичей. Покидая помещение, он услышал, как читает последняя девушка:
– Я сегодня нарядилась, прыг да прыг да хлоп да хлоп.
– В нашем доме появился замечательный холоп.
– Он и скот пасет и косит, и играет на трубе.
– У меня от его вида – потеплело все в п… де!
Зал взорвался аплодисментами.
* * *
…встав у стойки, Лоринков налил себе еще выпить.
– Хочешь пить? – спросил его бармен.
– Да, – сказал Лоринков.
– Так выпей воды, – сказал бармен.
– Я не собака утолять жажду водой, – сказал Лоринков.
– Все-то ты украл, – сказал бармен, и заставил Лоринкова вернуть мелочь в кассу.