– Айгуль! – шпицрутен улетел в воду, а дамочка принялась приводить в чувство девчонку. Как сейчас вижу, совсем молоденькую, максимум лет тринадцати. Впрочем, здесь в таком возрасте вовсю замуж выдают.
– Да спит она, чадо твое, спит. – Я одним прыжком оказался на каюке, рядом с матерью-дочерью. Вблизи четко вижу родство, похоже, я в семейные разборки вмешался ненароком.
Впрочем, дама не стала долго рассусоливать, а попыталась сначала пристрелить меня, потом ткнуть кинжалом в живот и делала все это с немалой сноровкой, показывая весьма высокий класс во владении оружием.
– Ну не надо нервничать, нервные клетки не восстанавливаются. – Я сбил ладонью пулю в сторону, от кинжала уклонился и перехватил запястье хозяйки каюка, потом другое. Принял удар коленом на бедро и, наконец, прижал женщину к переборке. Ух, тигрица! Вроде поймал.
Но меня тут же попытались укусить, причем весьма успешно. Ну ладно, пусть кусает, не жалко. Но возбуждающе, надо признать. И потому я в ответку слегка укусил сам. За высокую вздымающуюся сиську. А потому за другую. Тут дама визжать перестала, начала орать и брыкаться, но быстро ослабла и сама в процессе возбудилась. Да и после совсем не сопротивлялась, напротив, практически сама выскользнула из одежды и оказалась весьма пылкой. Давно мужика не было, что ли?
– Тебя как зовут, чудо? Имя твое какое? – Я погладил вздрагивающую спину женщины, все еще не могущей нормально вздохнуть.
– Лейла. Почему ты сделал это? – Дамочка рывком перевернулась и попыталась вцепиться мне в лицо ногтями. Вот буйная: то сама на мне скачет со стоном и рыком, то глаза готова выцарапать. Пришлось снова успокаивать – и не раз.
– Все. Уходил красотку. – Я усмехнулся и огладил ладный животик Лейлы. Надо сказать, что фигурка у нее оказалась реально прекрасна, почти фитоняшка, только рельефные мышцы чуть жирком прикрыты. Самое то, короче. Ладная и ухоженная, чистая и свежая. И ведь по здешним меркам далеко не девочка, лет двадцать пять – двадцать восемь.
– Ты не человек. – Неожиданно спокойно сказала Лейла, томно выгнулась и, повернувшись на бок, приподнялась на локте. – Ты не иблис, не дэв. Ты, похоже, сув-аджар.
– Ишь, угадала с первого раза. Ты сама-то кто? – Я полюбовался красоткой, та резво поднялась было, но ноги внезапно подогнулись. И точно брякнулась бы дамочка на палубу, но ее я поймал. – Хотя… ведьма ты, похоже. Природная. И сильная. Везет мне на вас.
Глаза у Лейлы, которые мне показались черными, на самом деле были темно-темно-зелеными. И сверкали как далекие звезды. Я аж утонул было в них, но все-таки достаточно быстро вынырнул. Усмехнулся, чмокнул дамочку в сиську и аккуратно усадил на скамью около спящей девчонки.
– Похоже, мы оба-двое угадали. Ты права, я хозяин здешних вод. А ты кто? Явно аристократка какая-то? – Лейла укуталась тонкой шелковой накидкой. Лучше б она этого не делала. Шелк обрисовал прекрасное тело лучше художника или скульптора, я снова понял, что жутко желаю эту ведьмочку. Но сумел сдержаться. Пока.
– Я вдова Сугудай-бая, дочь Абдуль Хасан Мехди, управителя шахристана Шерван, правнука Моххамад Хасан-хана из рода Каджаров. – Гордо вздернула нос и, качнув высокими грудями, заявила дамочка. А я смотрел и любовался. Вот ведь диво дивное, чудо чудное я отымел здесь по случаю. Кстати, она принцесса; династия Каджаров вполне себе живая (правители Персии) в той же Российской Империи вполне себе котируется. Ну, может и не принцесса; то, что она пра-пра-правнучка шаха Персии, не означает ее присутствие на первых строчках в табели о рангах. Отец-то у нее пусть управитель, но небольшого городка и крохотной провинции северной Персии. Хотя, родич правящего дома – это немало. Впрочем, шах Персии – мужик суровый и жадный, даже своей родне особого спуска не дает, все должности продают за немалые деньги. Хотя, опять же, в своем пастбище чиновник творит что хочет. Если от него исправно идут налоги и взятки – никого не интересует, что он там у себя делает.
Сугудай-бай, каков конфуз… ведь это мы его грохнули, я с девочками. С полгода назад мы на охоте уничтожили целую флотилию, восемь каюков, с рабами и охранением. Всех кроме рабов вырезали, ибо нехер. Но я сначала народ усыпил; мало ли, перерезали б закованных баб и мужиков, все-таки семьдесят бойцов с ружьями и пистолетами – это многовато. Тоже был весьма немалым чином в войске хивинского хана. Правда, работорговлей подрабатывал, но здесь многие этим баловались. Да и сейчас мало что изменилось, разве по рекам боятся ходить с рабами. Ныне больше по сухопутью пробираются, а это резко ограничивает мои возможности. Впрочем, к отымению Лейлы это все отношения не имеет.
В общем, мы еще несколько раз с немалой душой трахнулись, и отпустил я Лейлу с компанией. Ибо лупила она свою дочь, мозги от подростковой дури чистила. Как по мне – имеет право. А я договорился с этой очаровательной ведьмочкой, что иногда буду наведываться и иметь ее, адресок она оставила. Надо сказать, что вдовья доля здесь не самая простая, но если за спиной род персидских шахов – то многое упрощается. Пусть здешние парни-йигиты ходят щипать Хорасан, но для знати связываться с родственницей действующей династии – не самый лучший способ самоубийства. Это только для равных, а ханам и эмиру Лейла без надобности.
Выйдя на стремнину, я на некоторое время просто выключился, мощными ровными гребками уходя подольше от каюка с Лейлой. Очаровательная она очаровательная, и даже пригласила домой на пиалу чая с вечерним трахом. Но с нее станется приказать слугам попробовать пальнуть в меня из небольшого фальконета, установленного на вертлюге на носу кораблика. Зачем искушать такую красивую женщину? Пусть лучше рассматривает перстень из черненого золота с крупным черным бриллиантом, что я на память ей оставил. И когда наведаюсь, в любом случае подарю гарнитур к этому перстню – из диадемы, колье и браслетов. Ну а дальше видно будет. Пока сваливаем, то есть совершаем тактический маневр.
Потому я остановился только километра через три или половину фарсанга. Вытащил из кармана часы, хмыкнул. Да, довольно долго я прокувыркался с дамочкой, видимо, придется отложить сегодняшнее посещение своего острова. Впрочем, оно того стоит. И я еще разок глянул на часы, после чего аккуратно закрыл крышку. «Генри Мозер в Санкт-Петербурге», выпущены в прошлом году, через нижегородскую ярмарку попали в Коканд. Где я их и купил. Мне очень понравились. Массивный квадратный корпус, – платиновый, кстати, а не обычный здесь золотой или серебряный, – очень точный ход, водонепроницаемые (ха-ха три раза), полного завода хватает на трое суток. Но я обычно делаю на три оборота ключа меньше, не напрягаю пружину до конца. Мне и на пару суток хватает. Конечно, мог бы и вообще без часов обойтись, но здесь это статусная вещь. Часы, портсигар, зажигалка, пистолеты, кинжал и шамшир, личные драгоценности, качественный перочинный складень – это все статус. Ключик для завода часов, кстати, вместе с клипсой, подсоединен добротной цепочкой. Тоже платиновой. У меня вообще все вещицы из платины: портсигар, зажигалка, ручка-самописка и автоматический карандаш – сам их делал в тон часам. В портсигаре пять крупных кубинских сигар, я даже не знал, что их здесь продают. Сюр, конечно, водяной курит сигару, но прикольно. В одной руке дымящая сигара, в другой стакан с вискарем – прям-таки Уинстон Черчилль. Кстати, на портсигаре портреты Че Гевары и Фиделя Кастро. Жаль, что никто оценить не может.
Меня ждали. Не успел появиться, как с кормы моего каюка радостно завопил один из матросов, после чего на берегу бодро забегали. Похоже, готовятся к вечерним сказкам. Реально, здесь люди залипают на такие вещи; развлечений мало, хорошие рассказчики и чтецы невероятно ценятся.
О, надо же, Абдуссамад с моим спиннингом и парой бойцов бредет вдоль берега. Один торжественно, как знамя, несет подсак, второй тащит в воде длинный кукан с десятком щук и судаков. Хорошо наиб поохотился. Надо ему бакшиш поднести, наверняка мои спиннинги и катушки готовы. Я ведь еще заказывал, как чуял. А вот блесны ему надо подороже сделать, с позолотой. Любят здесь всякие блястючести-сверкучести, прямо скажем. Да и рыба не пуганая, хватает все подряд.
Сделал еще пару гребков – и мне прям на голову свалился здоровенный гусак, мать его ити. Я на него даже внимания не обращал; ну летит себе, это не двадцатый век, когда с воздуха опасность может грозить. И на тебе – крутое пике и бамц, ловите пять кило себе на башку. Впрочем, разобрался сразу: оказалось, что Аяна весточку переслала. Научил, так сказать, на свою голову. Но новости хорошие. Свадьба прошла хорошо, с бабушкой Лермонтова поладили, всего два сервиза расколотили, правда, на пятьдесят персон каждый. Ну и ладушки. Аяна у меня только смотрится скромной тургеневской барышней, на самом деле из черепов ею убитых за пару тысячелетий можно небольшой курган сложить. И вообще, характер у нее как из отменной оружейной стали выкован. Не то, что сломать, – согнуть сложно. Хотя, опять же, при всем том скромная и добрая осталась, к своим и для своих. Вот и пишет, что несмотря ни на что любит нас всех и ждет в гости. Надеется через девять месяцев порадовать себя и мужа младенчиком. Дай-то боги, хотя Аяна много крепче чем простые барышни. Да и детишки ее завидной живучестью отличаться должны. Вообще, Лермонтовым повезло такую кровь в семью влить. Очень повезло.
Гусака я выкинул подальше, пусть себе живет, и через десяток минут аккуратно пристал к толстенной доске, изображающей пристань. После чего выбрался на берег. Проконтролировал загрузку байдарки на крепежи в каюке, как ее вытерли и смазали смесью воска и топленого сала. Подождал и понаблюдал за процессом полировки бортов и днища. После чего отдал весло и пошел к своему шатру, надо переодеться. Не то, что вспотел или испачкался, со мной сейчас это проделать сложно, просто голимые, но необходимые для внешнего антуража понты. Потому сменил черную шелковую рубаху на темно-синюю, из хлопковой ткани. И надел плотный тисненый жилет из воловьей кожи, тоже синий. На спине вытравлен здоровенный усатый дракон, надо сказать, очень талантливо сделано китайскими мастерами. На голову белую чалму, под нее мисюрку с кольчужным воротником… ну все, на вечер одет. Сапоги еще переобул, надел синие, коротенькие. Ремень, пару револьверов-пепербоксов, кинжал – все, ансамбль завершен, можно и дальше трепаться хоть всю ночь.