— Знаю, усто. Я согласна. Мне вполне хватило двух тысяч лет понять, что четверть века с любимым человеком лучше тысячи лет одиночества. Я буду хорошей женой и постараюсь стать хорошей матерью. — А Аяна напряжена как струна, чуть ли не звенит.
— Будешь. Разрешаю. Но Михаил Юрьевич, обряд проведете здесь, благо ваш православный священник приезжает с Перовским. Хотя бы обряд помолвки. И вы понимаете, что священник обязан будет доложить вверх по команде, кого он окрестил? — Я внимательно поглядел на поэта, но ответил неожиданно старый слуга.
— Господин Захар-бай, церкви известно многое, ее еще одной обретшей правильную веру девой не удивить. Черной ведьмой Аяна никогда не была, врагу людскому не поклонялась. А пути господни неисповедимы, ваше благородие. Не бойтесь за барышню, семья барина ее в обиду не даст. — А похоже, что семья поэта готова на многое, лишь бы его оженить. Насколько я помню, это мечта его бабушки, обожающей своего внука.
— Тогда я не против. Аяна, будь добра, выйди и жди меня у нас в шатре. — Подождав, когда девушка, поклонившись всем, уйдет, я продолжил уже для Лермонтова. — Приданное будет богатым, Аяна не просто так, девчонка без роду без племени. По рангу она вам подходит, считайте ее статус примерно как столбовую дворянку. И дети будут здоровые, не переживайте. Только учтите, Михаил Юрьевич. Измените Аяне — погубите и себя, и ее, и детей. Это плата за ваше семейное счастье — верность. Даже по веселым домам ходить нельзя. А Аяна вам и так абсолютно верна будет. Любовь Дев Песков незыблема. Впрочем, вряд ли вас после венчания будут другие женщины интересовать, потому как вы не просто женитесь — вы смешаете и разделите сердца с Аяной. Тут любая свадебная церемония по любому обряду именно к этому приведет. Готовы ли вы к этому?
— Я готов к этому. Люблю Аяну истово и беззаветно. Мечтаю прожить с ней жизнь. — Поэт сглотнул ставшую внезапно вязкой слюну, встал с кресла, вытянулся, одернув офицерский китель. Или как там у гусар это называется? Интересно, почему гусары-гвардейцы здесь не приписаны к иным полкам? Так и ходят в своих пижонских одежках?
— Мое согласие у вас уже есть. Но Аяна теперь, до свадебной церемонии, будет появляться у вас только днем. Вы достаточно выздоровели, чтобы наделать глупостей и испортить все на свете. Потерпите малость. — Я усмехнулся, глядя на растерянного поэта. — Это не Кавказ, это Азия. Тут если плод вызрел, то падает сам. Потому извините, Аяна будет под приглядом, ее мои ученицы будут сопровождать теперь непрерывно. А после свадьбы вы будете ее господином и властителем. И да, по поводу книги. Я не против. Я не знаю юридических тонкостей, пусть этим стряпчие занимаются, которым вы доверяете. Деньги от издания разместите по счетам, которые я укажу. И кстати, у меня есть еще истории. Если ваших издателей они заинтересуют — то пришлю.
Почему бы и нет? С рабством можно и нужно бороться, а словом порой можно сделать очень многое. Того же «Скарамуша» можно попробовать издать, может и пройдет. Там ведь нет призывов к революции, просто рассказана история с точки зрения одного из участников. Поглядим. Но романы Ильясова я отправлю Глазуновым все. Не знаю, родится ли здесь этот человек в будущем, я здесь по бабочкам потоптался от души. На себя права оформлять не буду, а деньги… деньги, если будут, отдам на организацию медицинских вузов. Пусть побольше врачей будет. Заодно все, что вспомню по медицине, перепишу и тем же Глазуновым отправлю, как найденные мною записи Авиценны и его учеников. Пусть будет. Если уж топтать бабочек, то в ластах.
В палатке нервно бродила Аяна, теребя кусок толстого кожаного ремня и отрывая от него мелкие кусочки.
— Не психуй. Я же сказал — отпускаю. Не хочу, но держать тебя против силы — не в моих принципах. Разумное существо должно быть свободно. Раз уж ты решила променять долгожитие на семью — то это твое решение, и оно для меня свято. И! — Я поднял вверх указательный палец. — Не переживай насчет девственности. Во-первых, твой поэт сам далеко не мальчик; во-вторых, даже простая человеческая женщина, принимая христианство, меняется, пусть духовно. Правда, далеко не всегда. А ты — Дева Песков. Ты не просто готова принять обряд христианства, ты меняешь свою сущность. И перерождаешься в человеческую женщину, то есть деву. Кстати, учти, ты все равно останешься сильнее и быстрее обычной девчонки. Да и болезни к тебе будут липнуть много хуже. Осторожнее, а то ославят как ведьму. И еще — у твоего избранного родители умерли, но жива бабушка. Она властная, умная, жесткая особа, обожающая своего внука. Тебе придется или сделать ее своей союзницей, или победить в борьбе за сердце и разум Лермонтова. Лучше будьте союзницами, вдвоем вы будете вдвое сильнее. Да и с правнуками ей повозиться получится. А сейчас я уйду, останешься с Мариной и Хилолой. — И в палатку с радостным визгом влетели обе названные мною барышни и повисли у Аяны на шее. Ну да, я как предчувствовал и вызвал девчонок с копаней, благо здесь недалеко, всего трое суток на конях. Иначе бы у девочек не получилось: здесь нет прямого водного пути, только на коне. Мои русалочки тоже вполне себя нормально чувствуют на суше, по крайней мере, пару недель спокойно выдерживают. Правда, потом их из воды неделю за уши не вытащишь, но это уже другое дело.
Вооруженные слуги, сопровождавшие девушек, тем временем расседлывали лошадей, выхаживали, растирали их пучками сена, чуть погодя отпаивали и задавали зерна, смесь дробленого овса, ячменя и пшеницы. Под руководством Мансура ставили дополнительные шатры, вбивали колья коновязи. Обрастаю я подчиненными и теряю их. Такова жизнь.
Убедившись, что все в порядке, я озадачил старшего из наемников, седого кряжистого туркмена, и уехал. Надо готовить приданное Аяне, надо проверить строительство музея в Коканде, надо проверить сборку костяка той ископаемой акулы, что уйдет в подарок королеве Виктории. Много чего надо. Так, Перовский приедет сюда через несколько дней, с ним священник приедет. Не думаю, что тот затеет что-то долгое и немыслимое, Лермонтов не царь, Аяна не королевна — долго ни с обрядом крещения, ни с помолвкой тянуть не будут. Может, и повенчать здесь решат. Хотя, я бы на месте самого Михаила и Аяны не спешил, но судя по той буре гормонов — вряд ли они хотя бы до Оренбурга захотят дотерпеть. М-да.
С одной стороны — плохо, я остаюсь без опытной, надежной и очень адекватной помощницы. С другой — кто я такой, чтобы мешать людям любить друг друга? Да и адекватность Аяны сейчас под просто огромным вопросом: влюбилась в поэта как кошка, крышу при таком порой напрочь сносит. Ладно, все что не делается — к лучшему. А пока надо ей приданное приготовить. От меня. Сама девочка тоже совсем не бедная, золотишка у нее заначено по пустыне минимум пудов двадцать. За двадцать-то столетий не скопить — это суметь надо.
А это, интересно, кто там? Я чуть подобрался, внимательнее принимая передачу с пустельги, что кружит в окрестностях.
— Здравствуйте, Захар-бай. — Ко мне подъехал майор Озеров. — Очень рад, что вы не стали мешать вашей ученице и Лермонтову. Жениться для него, пожалуй, лучший из выходов. Успокоиться, перебеситься, найти свое сердце — дай-то Бог, это у него получится. И ваша девочка, я очень хочу, чтобы она была счастлива.
Майор ни грамма не сомневался, что Аяна из старой дворянской семьи. То, что она у меня в обучении, его мало смущало. Восток есть Восток, мало ли какие тут тайны хранятся. Он видел, что Аяна прекрасно образована, воспитана, имеет великолепный вкус и выдержку, относится к офицерам как к равным, а к солдатам и слугам как к подопечным. Все это в его глазах означает только одно — дворянское воспитание.
— Здравствуйте. — Я приложил руку к сердцу и слегка поклонился. — Кто я таков, чтобы мешать Его воле? Нити судеб каждого свиты причудливо и таинственно, но все в руках Его. Аминь.
— Аминь. — Озеров перекрестился и довольно улыбнулся. — Люблю свадьбы. Пусть она будет означать доброе знамение для нашего тракта.
— А как вы относитесь к небольшой драке? — Я поглядел на майора. Тот явно не ожидал такого вопроса, но старого вояку дракой не напугаешь. — Просто за нами наблюдает отряд конных, примерно полторы сотни бойцов. Сейчас четверо сидят там, вон на том холме. Видите, стеклышко подзорной трубы мелькнуло? Не показывайте, что мы их обнаружили, Прохор Александрович.
— Однако зрение у вас, Захар-бай. А откуда вы знаете численность банды? — Майор спокойно поглядел на тот самый холм, на склоне которого на самом деле сверкнуло стеклышко. Интересно, кто там такой беспечный? Или он нас вообще за бойцов не держит?
— Вы ж видели, ко мне приехали ученицы с охраной. — Я улыбнулся. Ну да, в моей охране очень опытные туркмены, за деньги, которые я им плачу, род выделил лучших. И это мое заявление не удивило майора, туркменские всадники немало крови попили русским купцам и селениям, но все согласны с тем, что в здешних местах это одни из лучших бойцов.
— Как вы думаете, когда они нападут? — Озеров невозмутимо отвернулся от холма и принялся набивать трубку табаком.
— Мы их мало интересуем. Да и прилично нас тут, с работниками около трехсот человек. А вот караван, который скоро подойдет и встанет на ночевку, похоже, их интересует много сильнее. Думаю, что нападут сегодня, под утро, в «собачью вахту». — Я вытащил зажигалку, отщелкнул со звоном крышку и чиркнул колесиком. Сноп искр воспламенил фитиль, пропитанный бензином, майор благодарно поджег сухую веточку, от которой и раскурил трубку. Зажигалку, кстати, я заказал в Коканде, у одного златокузнеца. По образу и подобию «Зиппо». И что вы думаете? Через неделю получил готовую, в серебряном корпусе, и соглашение о производстве их на продажу. Сейчас их делают уже по полсотни штук в неделю, разлетаются они как горячие пирожки. Бензин в местных аптеках стали заказывать уже заранее. Насколько я знаю, триста штук в серебряных и золотых корпусах ушли в Санкт-Петербург. А уж местные богатеи ходят с ними все. Модный тренд, ититская сила.