— И кто эти лиходеи? Не знаете? — Поинтересовался майор, пыхнув ароматным дымком. Однако, он канабис в табачок подмешивает, отборную смолку… впрочем, этим здесь никого особо не удивить. Опиум курят в открытую, листья коки жуют, не то, что табачок анашой разбавляют. Впрочем, судя по всему, количество наркотика для такого мужчины мизерно, так, чуть кайфанет. На разумность мышления мало повлияет. А даже если повлияет — здесь я ничего не сделаю. Перевоспитывать его на данный момент просто некогда, да и неохота.
— По повадкам — казаки. Ушли «за зипунами». — Ну да, яицкие и оренбургские казаки совсем не ангелы. Как здешние племена щиплют купцов и поселения русских, так и казаки вовсю промышляют подобным в свободное от основной службы время. А здесь, за территорией сторожевых застав, они щиплют все, до чего могут дотянуться. И богатый лагерь, пусть и с полутора сотнями солдат и офицеров, для такого же количества умелых головорезов вполне себе по зубам. Особенно, если нападение будет тщательно спланированным, ночным и внезапным.
— Ну, встретим со всем тщанием. — Усмешка Озерова была хищной, сквозь маску военного чиновника проглянул матерый убийца. Судя по всему, майора моя информация только взбодрила. Надо же, какой интересный тип командует стройкой укреплений на трассе Эмир-Перовского тракта. Алкаш, наркоман, да еще адреналинозависимый. Впрочем, в это время других офицеров найти практически невозможно.
— Если вы не против, то я бы сначала хотел бы побеседовать с атаманом. — От моей просьбы майор несколько удивился, и я вынужден был пояснить. — Родня. Пусть далекая, но родня. Чуть ли не с времен Смуты. Семья есть семья, сами понимаете.
— Не возражаю. Сумеете отвести угрозу — вообще хорошо. Как говорил Сунь-цзы, «Война любит победу и не любит продолжительности». В нашем случае — отвести угрозу от форта уже победа. А казаки есть казаки, чертовы сутяги. Вечно мутят. — Казаки и дворянские рода частенько переплетены, у майора это не вызвало никакого удивления. Более того, частенько в казаках оказывались и разорившиеся дворяне; на Дону и в Сечи принимали без особых вопросов и беглых крестьян и потерявших состояние дворян. Да, далеко не в первые роли, казачья голытьба шла как пушечное мясо. Но был шанс вырасти, да и доля с добычи шла, как и личные трофеи.
И потому я вежливо откланялся и ускользнул к себе, а майор отправился наводить шороха и готовить форт к обороне. Ночной бой — дело такое, мало предсказуемое. Даже если знаешь и готов к нападению.
На самом деле, услышанные мною фамилии, Светличный и Кашников, и название станицы давали слишком большую вероятность того, что здесь и сейчас за зипунами пришли мои далекие предки со стороны матери. Ну, и, прямо скажем, бабочек я топчу, но вот родню резать неохота. Потому надо шугануть предков, шоб сквозили отсель со свистом.
Девочки было обиделись, но мой наказ был четким и не допускал двойного толкования — сидеть здесь на попе ровно, не лезть в драку. Мои наемные бойцы готовились к драке спокойно и сосредоточенно: часть уже завалилась спать, часть сменит их попозже. Ну да, если ночью не выспаться — то надо перехватить сейчас.
А я выскользнул из лагеря и исчез с глаз долой. И выскользнул неподалеку от ставших на дневку добытчиков-разбойничков. Кстати, казаки нарушают прямой приказ царя, губернатора и за разбой им может прилететь так, что мама не горюй.
— Ну и? — Пойманный мною за шиворот казачина было дернулся, но отправился в короткий полет до конской задницы, по которой и сполз. Да еще коняга ему нехило наподдал в нижней точке траектории, так что начало положено. А я смазанной тенью носился меж пусть и ошалевших и растерянных, но схватившихся за оружие станичников. Правда, это им особо не помогало. Сабли вылетали, нагайки ломались (заморозить и сломать, прикольно), и самое главное — огребали бойцы. Я особо не церемонился, убивать не убивал, но лупил сильно. Причем это дело мне было в кайф, родню колотить оказывается то еще удовольствие.
Через десять минут на ногах стояли только психованные лошади и я, остальные разлеглись живописной инсталляцией. Или это все ж таки перфоманс, так как большинство не лежит неподвижно, а шевелится и стонет? А я поднял казачину, который был старшим, то есть походным атаманом. Потряс его немного и, сделав морду лица пострашнее, прошипел:
— Вы что тут надумали, дурные бороды? Живо по домам, а то больше не пожалею! Не погляжу, что родня! — Оглядев получившееся батальное полотно, я довольно прищурился. — Что за свадьба без драки? Нет, отлично получилось. Подарок забрать не забудьте, на память.
И исчез. А атаман брякнулся на землю, как куль с картошкой.
⁂
Какое-то время звуков кроме мата, стонов, ржания бьющихся лошадей, которые б и рады куда смотаться, но стреноженные не могли, не было. Но атаман, как ему и положено, оклемался одним из первых и встал, размазывая по бороде кровищу из свернутого носа.
— Что это было, мать вашу? — Ошеломленно оглядел разгромленную стоянку, свернутый в крендель ствол мушкета, скрученные стволы двух пистолетов, — его личных, купленных в Оренбурге капсюльных пистолетов! — Онищенко, Курицын! Поднимайтесь и остальным встать помогите! Ох!
Схватился атаман за бок, отдышался и снова принялся раздавать приказы. Кто бы тут не был, тот явно пощадил их компанию. И потому продолжать набег не стоило, а напротив, требовалось как можно быстрее свалить отсюда. Да, ушли стричь, а придут стрижеными, бывает. И пусть у кого-то не хватает зубов, кому-то сломали ребра-руки-ноги, но все живы пока. И надо сделать так, чтобы казаки вернулись домой живыми. Не то, чтобы набеги проходили без потерь, но такой одновременно жестокий и безопасный урок они получили впервые. И атаман не сомневался, что существо, отходившее как младенцев полторы сотни умелых бойцов, смогло бы их всех оставить тут, под холмами, навечно. Казак вспомнил ходившие по станицам последнее время слухи о водяном князе, принявшем под свою руку реки Туркестана. Мог ли это быть он? И если да, то с какой стороны он родня?
— Анисим Климыч! Глянь! — От коновязи вскинулся молодой казачок и тоже болезненно согнулся.
Атаман подошел к вбитым в землю кольям и удивленно посмотрел на немалую горку сверкающих желтых слитков. Золото, пудов пять, не меньше! Значит, слухи были правдивы. Предводитель несостоявшегося набега повернулся вокруг, посмотрел на молчаливые холмы, таких же молчаливых казаков, собравшихся окрест. Снял с головы шапку и поклонился на все четыре стороны.
— Спасибо за урок, Княже, и за подарок спасибо. Заповедаем остальным, больше в набеги сюда ходить не будем. Коль помощь потребуется, дай знать. — И нацепив папаху, рявкнул на подчиненных. — Чего замерли? Собираемся и уходим, быстро. Дуван дуванить будем в станице. Соберите золото в переметные сумы, здесь рублей по четыреста на каждого, серебром или златом. И Князя поблагодарите за поучение, родич наш все-таки.
Казаки, по примеру своего атамана, отбили круговые поклоны, и через сорок минут только пыльное облако показывало направление их бегства.
⁂
Усмехаясь, я глядел как исчезают за холмами казачки. Ну да, точно дальняя родня, точнее, предки. Как раз трое из Зеренды, пока еще даже не станицы, а просто поста казачьего. Потому и отсыпал им немного золотишка, чтобы порожняком не возвращались. Ладно, приятного в меру, а мне пора свадебными хлопотами заниматься. Аяне ведь документы надо выправить, чтобы не придрался никто ни к ней, ни к Лермонтову. И приданное нужно, но с этим проблем нет. Тут как раз все в порядке. Кстати, за Аяной ведь можно и землицы дать, я тут оформил на себя верст пятьсот квадратных пустынь и полупустынь, в том числе как раз пятьдесят с небольшим квадратных верст на землях, где когда-то были родовые угодья клана Аяны. Аяна Сайрима Яксарт, дочь сакского вождя небольшого племени. По нынешним временам, текинская дворянка. Ладно, деньги есть, сделаем бумаги. Благо, у меня знакомые стряпчие есть.
Кстати, что забавно — по современным российским законам Аяна не имеет права выходить замуж. Ей больше восьмидесяти лет. Вот такой прикол. Придется и попу взятку давать, так как Аяне придется пройти ритуал крещения, а после исповеди и она не сможет сказать неправду, просто физически. С другой стороны, ее физиологический возраст, как людской женщины, не больше восемнадцати лет. Вот от этого плясать и надо. Ладно, разберемся. И с попом поговорим и уговорим. Фанатиков сюда не берут, здесь им не место. Сюда берут выдержанных, умных и очень грамотных попов. С Перовским всегда ездят военные священники, иереи Евтихий и Митрофан, обычно по очереди. Но могут и вдвоем. Говорил я с ними, очень и очень умные товарищи. Интересно, кто из них приедет в этот раз? Ведь и мне придется открыться, раз Аяну замуж выдаю как опекун.
Приехал иерей Евтихий. И надо сказать, что Русская Православная Церковь меня немало удивила.
— Мы подозревали, что вы и есть тот самый князь речной и морской, Захар-бай. Слишком во многих местах вы появляетесь одновременно. И в Коканде, и в Ташкенте, и в Хиве, и в Бухаре, и в Ак-Мечети. По доносам наших агентов, вы есть везде и одновременно, а такого быть просто не может. В обычном случае мы бы решили, что вас просто много, двойники-тройники работают, но исповеди вышедших с Арала освобожденных русских людей прямо показывают, что они столкнулись с кем-то из духов. Спасибо вам за то, что не покушаетесь на души людские, Захар-бай. Надо сказать, что Церковь знает про существование подобных вам существ и, если они нарушают заветы Божьи, ведет с ними жестокую борьбу. Но вы и ваши подопечные не являетесь врагами рода людского, а, судя по всему, тоже создания Господа нашего. — Перебирая янтарные четки, негромко говорил отец Евтихий, сидя у меня под навесом юрты. — Теперь, когда ваша дева приняла священное крещение и переродилась в простую барышню, пусть и старого дворянского рода, Церковь будет вынуждена присматривать за ней и ее потомками.
— На то вы и есть. — Я налил ему и себе на два пальца вискаря в стеклянные стаканы. Поп не возражал против простой закуски в виде свежих лепешек, вяленого мяса, рыбы и сухофруктов. Да и против виски не возражал. — Спасибо за то, что не стали плющить Аяну.