Из воды я вышел позади одного из стрелков, и он тут же осыпался невесомым прахом. Над кишлаком стали собираться тучи. Ударила молния, а я собирал кровавую жатву, пожирая жизни тех, кто напал на меня первым. Я не Иисус Христос, прощать не собираюсь. Ибо воздасться вам по делам вашим.
Резидент отлетел к стене, и медленно сполз по ней. А я обездвижил девчонку из ассасинов, уже вторую, и шлепнул по лбу парня, из их компании, выключая его напрочь. Рывков ускорился, свернул шею одному из янычар. Ледяная пробка в стволе мушкета заставила тот взорваться, выбивая глаза и отрывая пальцы владельцу, немолодому сипаю. Надо же, я совсем упустил из виду, что здесь живут турки, и что отношения у турок и здешних жителей если не братские, то очень дружественные. И кукелташ вполне мог и опознать их по описаниям, просто не стал. Они для него свои, турецкая община здесь живет долго. Кроме этого кишлака есть еще квартал в Коканде, потому придется зачищать начисто, свидетелей оставлять нельзя. Впрочем, убивать я убиваю только воинов, обслугу не трогаю, им потом просто память подчищу, и оставлю в покое. В принципе, если турки не пожалуются — то и следствия не будет. А они могут и промолчать, удар нанесен в ответ, в меру и по делам их. Но турецкому мурзе, представителю султана, надо будет бакшиш преподнести. Полтонны люменя и полтонны золота хватит, наверное. И это будет правильно, взятки правят этим миром. А восток дело тонкое.
Добив бойцов, я считал информацию из мозгов резидента, после чего пожрал его на глазах перепуганной девчонки-ассасина. Нет, они абсолютно бесстрашны, но это относится к людям. А я — нелюдь. Барышня молоденькая, лет пятнадцать, не больше. Наверняка их к этому не готовили. Вторая постарше, но тоже еле сдерживается. А парня я просто убил, тот вошел в боевой транс, с ним говорить бесполезно.
— Так, барышни. Я понимаю, что спрашивать вас, боитесь ли вы смерти является оскорблением. А жить вы хотите? Не предавая своего слова? — Я присел на корточки около младшей, и погладил ее по макушке. Та бы и рада отдернуть голову, но не может. Ледяная игла в нервный узел — это серьезно.
— Тогда слушайте. Передайте Исмаил-бею, что я не лезу в драку первый, но в ответ бью насмерть. Потому считаю, что добрая беседа лучше хорошей ссоры. Пусть вместе с турецким послом ждет меня завтра после полудня. Приду — переговорим. Встань, малышка. И сестре помоги. — Я коснулся иглы, та растаяла. Немного проконтролировал восстановление нервных тканей, и улыбнулся самой доброй своей из зубастых улыбок. Даже старшую проняло, младшая в трясучку ударилась. Доведу я девушек до нервного срыва, какие их них убийцы будут? — И скажите мирзе, что вы обе под моей защитой. Чтобы не вздумал вас трогать, расстроюсь. Вы хорошие девочки, я вас выкуплю. Будете себя вести хорошо — станете толстыми, старыми бабушками, через лет пятьдесят. Нет — съем.
И я исчез, только вода взметнулась в арыке, окатив незадачливых девчонок-убийц. А я вышел возле своего коняги, снял с морды пустую торбу, протянул недовольно всхрапнувшему шайру-обжоре на ладони кусок сахара. Проглот мой коняга, жрет как в бездну. Но красавчик, надо сказать, и характером мне подходит, великий пофигист. Потому потрепал его по загривку, для чего пришлось привстать на цыпочки, два с лишним метра до оного загривка, даже мне не мало в человеческом обличье. Развязал и отпустил коняг покойных лучников, и неторопливо поехал сам домой. Надо собрать бакшиш, распорядиться насчет телег, ибо тонну драгоценностей в ящиках на руках тащить глупо. Штук пять арб нужно, но на этот счет пусть управляющий распоряжается. А мне надо крысок угостить, обещал ведь.
Таркан-Челик-паша долго стоял и смотрел вслед уехавшему на огромном английском коне дэву. Велика мудрость Аллаха, и всемогущ он, и никто не знает воли его. Водный дух, по имени Захар-бай, то есть «Помянутый Господом», навестил его, и принес бакшиш за убитых им солдат, и выкуп за двух молоденьких девчонок. Пусть и подготовленных ассасинов, но всего-навсего глупых, наивных девочек. Миллион курушей за уничтоженных в кишлаке, и двойным весом в серебре за каждую девчонку. Тысяча двести фунтов золота, столько же редчайшего алюминия в слитках, и ровнехонько четыреста фунтов в серебряных монетах за обеих девчонок. То есть примерно миллион курушей за металлы, и сорок тысяч курушей за девочек. И это при бюджете Османской Империи в примерно миллиард курушей. Паша посмотрел на горку серебра около весов, поднял странную крупную монету с изображением какого-то неизвестного герба. Глобус над восходящим солнцем, накрытый скрещенными серпом и молотом, увенчанный звездой и в обрамлении двух хлебных снопов, оплетенных шелком. На аверсе надпись один рубль, крупно выбитая единица, и опять же, венок из пшеничных колосьев. Незнакомая монета неизвестной страны. Впрочем, сие неважно, она сделана из качественного серебра, это паша видит сразу. Жаль, что нельзя оставить все себе, придется отправлять основную часть бакшиша в Истанбул. Но треть он оставит на нужды посольства, а выкуп за девочек заберет себе полностью. Ему же его выплатили? Ну и десятую часть от общей стоимости бакшиша, это само собой. Тот, кто держит масло, имеет масляные руки.
При этом паша готовился к смерти. По рассказам ассасинов, дэв безжалостен. Собственно, спокойное убийство это одно, но вот способы — люди мгновенно рассыпались в прах. И это пугало. Не то, чтобы посол был робким, скорее, осторожным. Трусоватых и робких среди турецких пашей не существовало в принципе, они выросли в войнах и боях. Паша Таркан-Челик был мужчиной опытным, прошедшим не одну военную кампанию, начавшим воевать еще с Кутузовым. Почти тридцать лет войн и походов. Он сидел в Рущукском котле с великим визирем, с Мустафой-пашой Байрактаром брал Истанбул, свергал Мустафу Четвертого, выручал из-под ножа палачей будущего султана Махмуда Второго. Шел на помощь великому везирю Мустафе-паше Байрактару, но не успел, тот взорвал себя и штурмующих его янычар, выстрелив в бочку с порохом. Таркан-Челик-паша воевал с мятежным Египтом, участвовал в уничтожение янычарского корпуса, подавлял выступление болгар и греков, гонял молдавских повстанцев и боснийских четников. Воевал достаточно успешно, несмотря на часто общую неудачу компаний. И вот последние три года он служил здесь, на спокойном и хлебном месте посла султана, уже Абдул-Маджида Первого.
То есть, опыта войны и боев у паши было предостаточно. И он понимал, что одному-единственному бойцу невозможно одолеть в прямой схватке, клинок против клинка, три десятка прекрасно подготовленных и вооруженных воинов. Просто невозможно. Но это если противостоит им человек. А вот джину или дэву это по силам, здесь, для победы над ним, нужен или великий герой, или святой, или множество простых солдат, многие тысячи. Многолюдьем побеждали и драконов, если верить древним сказителям. Как говорят русские — сила силу ломит, не уточняя, какая сила какую силу.
И потому посол здорово удивился было, что не пришлось драться с разъяренным духом, но вспомнил, что, по словам стариков, нелюдь всегда держит свое слово. А вспомнив это, уже спокойно принял бакшиш, выкуп на оставленных им в живых девиц-ассасинов, подписал составленный им и дэвом договор о ненападении, и возможном сотрудничестве. Но только здесь, на территории Средней Азии, потому как это зона его ответственности, а остальное в ведении Мустафы Решид-паши, как министра иностранных дел, и Хусрев-паши как Великого Везиря. Впрочем, водяной дух владеет водами, а насколько знает посол, отсюда, из этих мест, нет стока иного, кроме как в Аральское море и озеро Балхаш. То есть, ходу отсюда в Европу дэву нет. Наверное. На все воля Аллаха.
— Как вы думаете, Исмаил-бей, откуда так много золота у духа вод? — Паша повернулся к молчаливо стоящему рядом воинскому консулу.
— Он же дух воды, все, что в руслах рек его. — Пожал широкими плечами его помощник по воинской части. — Я так думаю, что в наших реках золота не меньше, просто мы его взять под водой не можем.
— Интересно, нельзя ли каким-либо образом получить власть над духом? Надо запросить это у Мустафы Решид-паши, пусть поищут служащие нашего министерства. — Паша глянул на ящики с золотом и алюминием, на серебряные монеты, вздохнул. Из трети, что он оставит здесь, придется выдать часть, и очень немалую, чиновникам посольства. Человек с полным ртом жует, а не бунтует. Нужно уметь делиться, с вышестоящими и нижестоящими. Тогда вышестоящим ты полезен, а нижестоящие тебе опора. Жаль, что не все в Турции это понимают, очень жаль.
— Не думаю, что мы сможем что-либо сделать водяному духу, господин. В людские игры он обычно не лезет, я вообще первый раз вживую вижу подобного, хотя и слышал не раз нечто вроде. В основном, от русских. Правда, считал все это сказками. Но в родной среде сила его почти абсолютна, потому не надо злить его. — Исмаил-бей почтительно поклонился паше, и скрыл хитрый блеск глаз. Да, он знает посла уже больше десяти лет, и понимает ход его мыслей. И потому радостно потирает про себя ладони, чувствуя в них тяжесть золотого слитка. Паша мудр и щедр, никто из состава посольства, верно ему служащие, не останется обделенным. Разве приехавшие на днях ставленники Хусрев-паши, но практически наверняка их отправят обратно с золотом и алюминием, они люди везиря, вот пусть и охраняют по дороге до Истанбула имущество казны. Хотя, вряд ли доедет золото именно до столицы, наверняка потеряется в какой-либо из многочисленных провинций. Но это уже не их головная боль. А водяной — да какая разница, ну столкнулись они разок с непознанным, так неисповедим замысел Аллаха, и потому не стоит переживать из-за этого. — Я начну готовить караван до Истанбула, для перевозки ценностей, господин?
— Да, готовь. Не будем доверять драгоценные металлы перекупщикам и их векселям, дорогой Исмаил-бей. — Паша кивнул, соглашаясь. — Турции нужны деньги, не стоит их терять при обмене. А пока вели отложить треть слитков золота и алюминия в нашу посольскую сокровищницу, а серебряные монеты пусть соберут в хурджуны и отнесут ко мне в покои. Я пошел, надо еще составить донесения министру, визирю и султану. Да пребудут они в здоровье и благополучии.