— Да, да. Попросите, его подняться.
Потекли неестественно длительные минуты ожидания и вот, наконец, сам Майкл.
— Извините, что задержался, — сказал он. — Ждал пока уйдет последний французский офицер. Они уже у двери, спорят и смеются: один из них пьян. Через несколько минут мы можем идти. Капитан Обри и мой отец с каретой внизу. Я спущусь, посмотрю, как французы уйдут, и сообщу вам.
— Мы будем готовы, — сказал Стивен, вскакивая. — Диана, захвати какую-нибудь одежду.
Он поспешил обратно в комнату Джонсона, сделал быструю, аккуратную выборку из бумаг. В колеблющимся свете свечи восковое лицо Дюбрея, белеющее в дверном проеме в уборную, казалось двигалось, теряло ужасную маску смерти. Потом он вернулся и сел с бумагами на колене — тяжелая кипа.
— Стивен, — прошептала Диана, — ты сказал, что мои бриллианты у Джонсона в столе. Он открыт сейчас?
— Да. Но не ходи туда, Диана: увидишь крайне неприглядное зрелище.
— Вот еще, — сказала она, — не беспокойся. Они мои, я заработала их.
Оставляя следы, она вернулась с ювелирным футляром в руках.
— Я имею в виду, — сказала она, — принимая его отвратительных гостей-политиканов и переводами…
Стивен опустил глаза. Диана, которую он знал, никогда бы не сказала первых слов, а если по какой-то невероятной случайности так случилось, никогда бы не оправдывалась. Втайне она осознавала это.
— Я и не знала, что ты имеешь какое-либо отношение к шпионажу, Мэтьюрин.
— А я и не имею, — ответил он. — Но я знаком с офицером военной разведки в Галифаксе, и эти бумаги могут ему пригодиться.
Хирепат просунул в дверь голову.
— Они выходят, — сказал он. — Во внешнем холле. Давайте спускаться.
Майкл взял маленький саквояж Дианы, и они медленно спустились по лестнице в пустой холл. Старик-швейцар удалялся от них, гася свечи в баре.
В это же самое время французы, движимые любопытством, вывалились на улицу, вопя и размахивая шляпами. Карета немедленно пришла в движение, и уже набрала скорость, проезжая мимо Джека, стоявшего на углу улицы. Французы некоторое время бежали за каретой, громко крича и улюлюкая, миновали Джека, а затем, все еще выкрикивая и смеясь, исчезли в тумане. Было слышно, как лошади с рыси перешли в галоп.
Обернувшись, Джек увидел, как его друзья вышли из отеля и стояли, неуверенно оглядываясь. Когда в холле погас свет, Джек присоединился к ним, и, ведя их за угол, сказал:
— Лошади понесли. Там еще остались французы?
— Нет, сэр, — ответил Хирепат.
— Кузина Диана, ваш слуга. Стивен, как дела? Не ранен? Дайте мне свою связку. Хирепат, я безгранично вам обязан, ей-Богу. Можете показать нам дорогу вниз к гавани?
— Самая тихая дорога — этим переулком, — сказал Хирепат. — Она проходит мимо моего дома. Зайдете передохнуть или подкрепиться?
— Нет, благодарю вас, — сказал Джек. — Чем скорее мы окажемся на борту, тем лучше. Но спешить не следует. Мы должны идти естественно.
Звук их шагов раздавались на пустых улицах. Пока они шли, появилась луна, сначала едва заметная, а затем, когда бриз разогнал туман, довольно ясная. Она виднелась большую часть времени: серповидная, изогнутая, плывущая на северо-запад среди высоких облаков и изливающая призрачный свет. Пара кошек, спящая свинья, беспокойный крик ребенка с дальнего конца низенького и запущенного домика Хирепата.
— Это Кэролайн, — сказал он.
Майкл вошел, крик прекратился, немного погодя он вернулся с фонарем, при свете которого Стивен осмотрел раненную руку Джека, и подвесил ее на перевязь из шейного платка, молча забрав книги и бумаги.
В пять минут они оказались на пустынном, залитом лунным светом причале, проходя вдоль скрипевших и стонавших, раскачивающихся от прибывающего прилива судов. Хирепат провел их на борт «Арктура», затем вниз, в хлебную кладовую, откинул металлическую створку. Немного поколебавшись, Диана залезла внутрь, за ней Стивен: никто не произнес и пары слов с момента выхода из отеля. И действительно, с того момента напряжение только нарастало.
— Позади вас корзинка с едой, — все еще очень тихо сказал Хирепат. — Завтра принесу еще.
Диана заговорила, и заговорила любезно: она крайне признательна мистеру Хирепату за этот вечер, больше, чем можно выразить; невозможно даже сказать, как она восхищается его хладнокровием. Она просила поцеловать за нее очаровательную Кэролайн, надеялась, что сможет снова увидеть его после того, как Майкл отдохнет — никто не заслужил этого больше, чем он. И если он принесет немного молока, она будет крайне благодарна.
Джек прогулялся с ним до границы квартердека, поглядел на небо и сказал:
— Хирепат, вы поступили с нами благородно. Благородно, клянусь честью. Но мы еще не выбрались. Завтра поднимется дьявольски оглушительный шум и гам, и я беспокоюсь о вашем отце. Не подумайте, что я хоть капельку в нем сомневаюсь: после такой доброты было бы печально и недостойно говорить так. Но он — пожилой джентльмен — старше, чем я полагал. И если они начнут его допрашивать, то вкупе с шоком прошедшего вечера, понесшими лошадями, он может наговорить лишнего — понимаете меня?
— Да, сэр.
— Мы, ваш отец и я, говорили о лодке, думаю еще до вашего прихода, чтобы, когда будет подходящая погода и прилив, я мог увезти доктора и миссис Вильерс далеко отсюда. Но теперь, кажется, время пришло и прилив подходящий — в верхней точке. С другой стороны, вашего отца сейчас нет, а завтра может оказаться слишком поздно. Вы могли бы найти мне лодку?
— У борта пришвартована лодка Джо, сэр. Но это всего лишь старая шаланда с обшивкой внакрой на которой Джо рыбачит, она не переживет ни открытого моря, ни даже шквала в гавани. Уверен, вам не удастся добраться в ней до Галифакса.
— Грант доплыл до Мыса на куттере. Но, надеюсь, мне не придется плыть так далеко. Можно на неё взглянуть?
Хирепат пересек палубу, подошел к поручням правого борта, нашел веревку и потянул: уродливое, угловатое создание явилось из мрака, проплыло вдоль борта и вошло в полосу лунного света. Обмотанный веревкой предмет лежал по всей длине, три горшка мерцали в лунном свете как глаза.
— Это должно быть мачта и парус, — сказал Хирепат, — а это горшки с приманкой. Я отсюда их чую.
Джек окинул все долгим внимательным взглядом.
— В высшей точке прилива, — сказал он, — я погружусь на нее и выскользну с отливом. Вы с нами, Хирепат? Возьму вас мичманом на любое судно, которым командую, и вы снова станете помощником хирурга. В Бостоне же для вас все может обернуться неприятно.
— О, нет, сэр, — сказал Хирепат. — Этого не случиться никогда. Хотя я очень признателен вам за заботу. У меня есть то, что меня удерживает здесь… и затем, вы же знаете, мы — враги.
— Ей-Богу, в самом деле. Я и забыл. Мне трудно воспринимать вас как врага, Хирепат.
— Нужно вам помочь с установкой мачты? С вашей рукой будет неудобно.
Когда с мачтой было покончено, молодой Хирепат ушел. Джек стоял, облокотившись на перила, глядел на лодку и на вход в залитую лунным светом гавань, смутные очертания островов и мощных батарей. Прилив нарастал, уровень воды постоянно повышался, кранцы скрипели. Палуба постепенно «Арктура» поднималась над причалом.
Капитан непрерывно наблюдал за прибывающей водой, покачиванием маленьких лодок и их буев, изменчивым небом — моряк внутри него проснулся — и все время его слух был насторожен, хотя в этот час было маловероятно, что в городе поднимется шум, а отряды побегут по побережью, обыскивая корабли. Он взвесил множество альтернативных вариантов действий: если бриз подведет, и его прогнозы потерпят неудачу. И воспарив над всем этим, мысли его уплыли далеко: в сторону Англии и, конечно, Софи, а также «Акасты», обещанном назначении, возможности столкновения, которое могло бы более-менее выровнять баланс и прогнать черную тоску, овладевшую им начиная с первого часа пребывания на «Яве». «Герьер», «Македониан» и «Ява» — это больше, чем человек способен вынести.
Не так давно Стивен назвал его очень суеверным. Возможно, так и есть — он твердо верил в удачу, как предсказанную различными предзнаменованиями (некоторые из них достаточно обыденные, такие как наличие звезды Арктур на небе), так и чувством, которое невозможно определить, (однако особенно сильная уверенность основывалась на нем). И оно говорило ему, что прилив благоприятствует. Сейчас капитан чувствовал это, и хотя из обычного благоговения не осмелился оформить это словесно даже в самом отдаленном уголке мозга, он верил, что все получится.
С другой стороны, Джек ощущал ауру неудачи вокруг Дианы. Неудачи нависшей над ней. Он не хотел находиться рядом с ней внизу. Она была невезучей и принесла несчастье. Хотя он испытывал к ней крайнюю признательность, и ему нравилось, как она держалась до сих пор — никакого жеманства, припадков, жалоб — он хотел, чтобы ее не было. Но из-за Стивена не мог ничего сказать. Он видел, как тот мучился из-за нее и ради нее эти последние годы, поэтому ничего не мог сказать. Возможно, будет правильно, если, в конце концов, она будет с ним. В мертвой тишине ночной вахты, собачьей вахты, Джеку казалось, что он слышит их голоса глубоко внизу.
Но период затишья заканчивался. Первые фургоны утра понедельника прогрохотали где-то в городе, неподалеку от гавани, вдали справа он слышал скрип телег. Прилив почти достиг максимума, скорость притока уровня воды уменьшилась за последние полчаса, и маленькие лодочки — их было великое множество: прогулочные лодки, рыболовные суда, несколько яхт — больше не натягивали буи. До захода луны оставалось не более ширины ладони.
— Джо, — послышалось из темноты под кормой «Арктура». — Джо. Ты выхоудишь?
— Я не Джо, — ответил Джек.
— Тогда ктоу ты? — спросили с лодки, теперь видимой.
— Джек.
— А где Джо?
— Уехал в Салем.
— Ты выхоудишь, Джек?
— Возможно.
— У тебя есть приманка, Джек?
— Нет.
— Да пошел ты, Джек.
— Да пошел ты сам, приятель, — мягко ответил Джек.