Юрий ВиноградовВладимир Горончаровский
ВОЕННАЯ ИСТОРИЯБОСПОРСКОГО ЦАРСТВА
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Федерального агентства
по печати и массовым коммуникациям
в рамках реализации Федеральной целевой программы
«Культура России (2012–2018 годы)»
Составитель серии Владислав Петров
Иллюстрации Ирины Тибиловой
Введение
Войны — фундаментальный фактор мировой истории, или, выражаясь другими словами, «история вопиет войнами». По этой причине можно уверенно говорить, что военная история является важнейшей составляющей мирового исторического процесса, и ее изучение имеет вполне самостоятельный научный и познавательный интерес. Большое значение в этом отношении имеет не только исследование военных кампаний, передвижений войск или хода сражений, но и общее состояние военного дела втянутых в конфликт обществ, то есть способ вооружения, особенности комплектования войск, их структура, тактические приемы ведения боевых действий и т. п. Обозначенные аспекты, разумеется, определяются многими причинами внутреннего развития, а также внешнеполитическими факторами, сложное переплетение которых также заслуживает специального изучения. С другой стороны, нет никакого сомнения в том, что военное дело самым активным образом оказывало и оказывает влияние на историческое развитие всех государств и всех народов, начиная с самой глубокой древности. Надо признать, что в последние годы интерес к военной истории и военному делу заметно повысился, в полной мере это относится к военной истории античного мира и, в частности, Боспорского царства. Оно возникло в V веке до н. э. на берегах Керченского пролива, носившего в древности название Боспора Киммерийского. Еще за столетие до того здесь, на перекрестке сухопутных, речных и морских путей, как грибы после дождя выросли многочисленные древнегреческие колонии: Пантикапей, Нимфей, Фанагория, Гермонасса, Кепы и др. На северное побережье Понта Эвксинского, как в древности называли Черное море, эту далекую окраину обитаемого мира — «ойкумены», эллинов влекли плодородные земли и неисчерпаемые запасы рыбы. Их не могли отпугнуть даже суровые для уроженцев Средиземноморья холодные зимы. На своей новой родине они воспроизводили привычный уклад жизни и политическое устройство, строили такие же дома и поклонялись тем же богам.
Жители небольших городов-государств, основанных в чужих землях, как и в самой Греции, стремились к независимости. Заставить их объединиться сначала в военный союз — симмахию, а затем и в единое государство смогли только чрезвычайные обстоятельства: возросшее давление со стороны соседних кочевых скифов. В этих условиях первостепенное значение приобрел Пантикапей, прародитель современной Керчи. Именно этот город стал столицей династии Спартокидов, начало которой было положено около 437 года до н. э. Правители из этого рода именовали себя архонтами по отношению к греческим городам и царями ряда подчиненных варварских племен. Эта двойственность, не только политическая, но и культурная, и позволяет уподобить Боспор, где, согласно представлениям античных географов, проходила граница между Европой и Азией, римскому богу всякого начала Янусу, который изображался с двумя смотрящими в разные стороны лицами. Тесные политические и экономические связи со Скифией и остальным античным миром обеспечили первый расцвет Боспорского царства в середине — второй половине IV века до н. э. Последовавшая на рубеже IV–III веков до н. э. гибель «Великой Скифии» под ударами сарматских племен на несколько десятилетий дестабилизировала обстановку во всем Северном Причерноморье. Последним Спартокидам приходилось балансировать между сарматами, поздними скифами Крыма и набирающим силу Понтийским царством на южном берегу Черного моря. Наконец, владыкой Боспора стал понтийский царь Митридат VI Евпатор (121—63 годы до н. э.), великий противник Рима. После трех войн, доставивших славу лучшим римским полководцам Сулле, Лукуллу и Помпею, здесь и завершился его жизненный путь.
Новым боспорским царем Помпей в качестве «друга и союзника римского народа» утвердил Фарнака, сына Митридата, поднявшего мятеж против отца. Вскоре Боспорское царство на триста лет прочно попало под тяжелую пяту Рима. В начале I века н. э. местные цари даже приняли новое династическое имя и стали именоваться Тиберии Юлии. В рамках римской внешней политики Боспору отводилась роль государства, с помощью которого можно было контролировать военно-политическую обстановку в Северном Причерноморье и на границах ближайших к нему провинций. Конец такого рода отношениям положили значительные потрясения периода походов ряда германских племен в Северное Причерноморье. В результате хорошо налаженная военная организация Боспорского царства быстро пришла в упадок.
В разработке вопросов, связанных с историей и культурой Боспорского государства, изучению военного дела принадлежит особое место. Дело в том, что античные города Боспора буквально с момента своего основания оказались втянутыми в сложные, подчас враждебные отношения с окружающими варварскими племенами. Специфика местных условий не могла не вызвать серьезную трансформацию как комплекса боспорского вооружения, так и тактических приемов ведения боя. Как и во многих других странах, граничивших с кочевым миром, развитие военного дела здесь находилось в тесном взаимодействии и одновременно противостоянии с кочевниками (номадами). К началу нашей эры этот процесс зашел достаточно далеко благодаря интенсивной инфильтрации выходцев из сарматской среды в состав боспорского населения и усиленной военизации его жизни. В то же время Боспор, ставший вассальным по отношению к Риму государством, отчасти воспринял достижения римского военного искусства.
К сожалению, в наших знаниях о военном деле Боспора рубежа эр и первых веков нашей эры до сих пор наблюдаются значительные лакуны, во многом обусловленные состоянием имеющихся источников. Сведения о многочисленных войнах, походах и сражениях этого бурного периода, особенностях военной организации и тактики боя боспорцев и их противников, несомненно, имевшиеся в местной письменной традиции, до нас не дошли. Все, что можно использовать в данном отношении, сохранилось во фрагментарном виде только у греческих и латинских авторов, в основном освещавших лишь те события военно-политической истории Северо-Восточного Причерноморья, которые затрагивали интересы античных государств Средиземноморья. Вполне естественно, что нередко это делалось с тенденциозных позиций, а из существовавших реалий многое опускалось как не заслуживающее внимания или трактовалось неверно. Поэтому огромное значение для решения интересующей нас проблемы приобретают археологические источники: эпиграфические памятники; росписи и рельефы, дающие достаточно богатый и надежно идентифицируемый изобразительный материал, позволяющий судить о многих деталях вооружения и снаряжения боспорских воинов; фортификационные сооружения и следы военных действий в виде руин и пожаров и т. д. При этом отметим, что, пожалуй, одним из наиболее важных источников для изучения военного дела являются находки предметов наступательного и защитного вооружения.
До недавнего времени в научной и популярной литературе военной истории и военному делу Боспора не уделялось должного внимания. По большей мере эти вопросы рассматривались в общих очерках развития военного дела в античных государствах Северного Причерноморья{1}. Первой в этом отношении стала книга В. Д. Блаватского «Очерки военного дела в античных государствах Северного Причерноморья» (1954). Более детально рассматривалась интересующая нас проблема в кандидатской диссертации Н. И. Сокольского «Военное дело Боспора» (1954). К сожалению, из этой работы в виде статей были опубликованы лишь разделы о боспорских мечах, щитах и оборонительных валах.
За последующие шестьдесят лет из отечественных обобщающих работ, касающихся интересующей нас темы, можно отметить написанный Б. Г. Петерсом раздел «Военное дело» в томе «Археологии СССР», посвященном античным государствам Северного Причерноморья (1984). В сравнительном плане, безусловно, представляет интерес исследование А. М. Хазанова «Очерки военного дела сарматов» (1971). Заслуживает внимания и специальная монография известного польского исследователя М. Мельчарека «The Army of the Bosporan kingdom» (1999), где была предпринята попытка суммировать имеющиеся данные относительно организации и вооружения боспорской армии VI века до н. э. — III века н. э. Вскоре после этого из печати вышли книги, подготовленные авторами этого издания{2}, которое, естественно, во многом на них базируется. Хочется надеяться, что данная научно-популярная книга привлечет внимание новых исследователей к изучению этого интереснейшего предмета. Следует сразу подчеркнуть, что многие содержащиеся в книге выводы и реконструкции являются не более чем гипотезами, нуждающимися в дальнейшем изучении и проверке новыми материалами.
Часть I
Военная история и военное дело Боспораот времени греческой колонизациидо завершения Митридатовых войн
Глава 1Боспор Киммерийскийво время греческой колонизации
Греки и варвары. Проблемы сосуществования
Вряд ли могут возникнуть сомнения, что на Боспор, как и в другие районы греческой колонизации, была принесена система военного дела, сложившаяся к тому времени в метрополии, то есть в Древней Греции. В полной мере следует признать и то, что основные изменения в характере вооружения, фортификационного строительства и т. д., которые вырабатывались в Древней Греции, распространялись в мире греческих колоний достаточно быстро. Вместе с тем македонская фаланга или даже строй римских манипул в условиях Северного Причерноморья вряд ли могли быть успешно заимствованы и адаптированы. Жизнь на окраине античного мира в окружении многочисленных варварских племен диктовала свои законы, и это направление политических, экономических, культурных связей определяло в военном деле Боспора очень многое.
В этом отношении необходимо особо подчеркнуть, что колонии на северном берегу Черного моря существовали в весьма специфических условиях, поскольку их соседями оказались не только земледельческие племена, как это было в Западном Средиземноморье (Сицилия, юг Апеннинского полуострова и др.), но и кочевники. Всех их древние греки (эллины, как они себя называли) считали варварами. Само слово «варвар» вошло в современные языки именно из древнегреческого. Но соответствовало ли его значение привычному для нас пониманию — «враг цивилизации» или чему-нибудь подобному? Знаменитый географ древности Страбон предложил, на наш взгляд, вполне приемлемую концепцию происхождения термина «варвар». По его мнению, это слово произошло в силу подражания грубому для греческого уха произношению иноземцев и лишь позднее стало названием всех негреческих народов (Strab. VII, 4, 6). Иными словами, для греков варварами были все другие народы вне зависимости от их экономического, социально-политического или культурного развития; это были и кочевники-арабы, и кельты, населявшие в то время бескрайние пространства европейских лесов, и египтяне, создавшие грандиозную цивилизацию, перед которой греки не скрывали своего восхищения{3}.
Сопричастность греческих государств региона, в том числе (а вероятно, можно сказать — прежде всего) Боспора Киммерийского, к историческим судьбам великого пояса евразийских степей, ритмам Евразии, о которых много думал и писал Л. Н. Гумилёв, позволяет рассматривать их историю в этом глобальном контексте. Столь большое внимание к кочевническому фактору в истории греческих государств Северного Причерноморья определяется целым рядом обстоятельств, о которых хотя бы кратко необходимо сказать. Прежде всего следует обратить внимание на то, что кочевники по причине своей военной силы и мобильности всегда создавали очень большие проблемы для соседних оседлых народов и государств постоянными набегами или даже масштабными завоеваниями. Крупный специалист в области изучения номадизма А. М. Хазанов справедливо указывает на то, что вплоть до нового времени с его революцией в области вооружений оседлые государства были не в состоянии найти сколь-либо надежное решение военной проблемы, связанной с необходимостью противостоять нападениям кочевников. Чаще всего это решение, в какой-то степени обеспечивающее мир и спокойствие, находилось в выплате дани определенной группе номадов с таким расчетом, чтобы те защищали земледельческие территории от нападений других номадов{4}.
Следующее важнейшее обстоятельство заключается в том, что на историю греческих государств региона и, разумеется, на их военное дело особое влияние имели изменения военно-политической обстановки, которые периодически (раз в 200–300 лет) происходили в степях Северного Причерноморья в связи с продвижениями на запад с востока, из глубин Азии, все новых и новых кочевых народов. Совсем не случайно время вторжения кочевников на новые территории в научной литературе получило название «периода завоевания (или обретения) родины», то есть борьбы пришельцев за обладание районом с прежними его хозяевами. Вполне очевидно, что такие передвижения, как правило, приводили к дестабилизации военно-политической ситуации во всем Северном Причерноморье, накладывали заметный отпечаток на последующее развитие всех районов, прилегающих к поясу степей. «Новые номады» часто приносили с собой из Азии новые приемы ведения боевых действий и новые предметы вооружения: типы луков, стрел, мечей, детали снаряжения боевых коней — седла, стремена и т. д. Каждое вторжение, таким образом, вносило определенные изменения в устоявшуюся за десятилетия систему военного дела как местных варварских племен, так и греческих государств. Заимствование передового опыта в военной сфере у своих соседей, как можно считать, являлось одним из важных элементов адаптации греков-колонистов к грандиозным этническим и военно-политическим переменам, имевшим место в степях северного берега Черного моря; без такой адаптации существование колоний в чуждом для них и часто враждебном окружении вообще вряд ли могло стать сколько-нибудь продолжительным и продуктивным. Обозначенная закономерность позволяет связать с периодическими продвижениями на запад новых волн азиатских кочевников (скифы, сираки, аорсы, роксоланы, языги и др.) важные этапы в развитии античных государств Северного Причерноморья. Исходя из этого, историю Боспора можно разделить на девять основных этапов.
К сожалению, боспорская история в трудах древних историков и географов освещена весьма фрагментарно, в такой ситуации принципиальное значение приобретают результаты археологического изучения древних городов, сельских поселений, могильников и т. д. Однако современная античная археология позволяет датировать раскопанные памятники в пределах четверти или трети столетия, более точные («узкие») датировки пока невозможны. Предлагаемая периодизация, базирующаяся в основном на данных археологии, закономерно имеет достаточно условные хронологические рамки некоторых из выделенных периодов. Иного сейчас предложить просто невозможно, поскольку встречающиеся в сочинениях древних авторов точные даты событий, имевших в истории Боспора ключевое значение (480/79, 438/37, 310/9, 63 годы до н. э. и пр.), представляют собой, скорее, исключение из общего правила.
Девять периодов истории Боспора можно кратко определить следующим образом:
1. Рубеж VII и VI веков — 480/79 год до н. э. — период появления греков на берегах Керченского пролива, создания здесь нескольких городов-государств (полисов), налаживания их связей с местными племенами. Это время относительно мирной и стабильной ситуации в регионе.
2. 480/79—438/37 годы до н. э. — период дестабилизации, усиления агрессивности скифов, вызванной, очевидно, вторжением новой кочевнической орды с востока. Это время войн и междоусобных столкновений, ответом на которые со стороны боспорских греков стало создание оборонительного союза во главе с Археанктидами.
3. 438/37 год — рубеж IV и III веков до н. э. — период стабилизации в степях, «золотой век» эллинства в Северном Причерноморье. В начале этого периода власть на Боспоре перешла к Спартокидам, которые вскоре создали самое большое в регионе государство. В его состав вошли как греческие колонии Боспора Киммерийского, так и некоторые местные варварские племена. Формой правления в государстве стала наследственная монархия. Период отличается теснейшими союзническими связями Боспорского царства с Великой Скифией.
4. Первая половина III века до н. э. — время крушения Великой Скифии и последовавшей дестабилизации военно-политической обстановки в Северном Причерноморье. Главной причиной этих событий стали удары сарматов, продвинувшихся с востока в степи Подонья и Прикубанья. Это период переориентации политики Боспорского государства на союз с новыми владыками степей.
5. Вторая половина III — первая половина II века до н. э. — период относительной стабилизации в степях Северного Причерноморья, особенно ярко проявившейся на Боспоре. Это было время продолжения и развития тесных связей с местными племенами Прикубанья.
6. Середина II века — 107 год до н. э. — новая дестабилизация в степях региона, вызванная продвижением на запад кочевых племен роксоланов, языгов и др. Боспор, как и другие греческие государства Северного Причерноморья, оказался в ситуации острейшего политического и экономического кризиса, выходом из которого стала передача власти царю Понтийского государства Митридату VI Евпатору.
7. 107—63 годы до н. э. — Боспор в составе Всепонтийской державы Митридата. В разразившейся тогда жестокой борьбе с Римом за гегемонию в Средиземноморье Боспор для владыки Понта стал важнейшим стратегическим пунктом для осуществления контроля над всем Северным Причерноморьем. Поражение понтийского царя и его гибель в Пантикапее знаменовали открытие новой эпохи в развитии античных государств региона.
8. 63 год до н. э. — первая половина I века н. э. Этот период выделяется прогрессирующей стабилизацией в регионе, но на Боспоре он был ознаменован острой борьбой за царский престол.
9. Середина I — середина III века н. э. — новый расцвет Боспорского царства, на сей раз под контролем Римской империи. В начале этого периода в причерноморские степи продвинулись кочевники-аланы, но эта этническая перемена не привела к радикальному изменению военно-политической ситуации в степях. Конец девятого этапа связан с вторжением в Северное Причерноморье германских племен готов, открывшим новую страницу в истории античных государств региона.
В дальнейшем повествовании военная история Боспора рассматривается в основном в хронологических рамках обозначенных периодов. Но прежде чем перейти к изложению этих сюжетов, необходимо хотя бы в общих чертах охарактеризовать военное дело скифов, то есть народа, населявшего Северное Причерноморье и определявшего здесь военно-политическую ситуацию в то время, когда на берегах Керченского пролива появились греческие переселенцы.
Военное дело скифов
Во время греческой колонизации северного берега Черного моря в степях региона господствовали скифы. Многочисленные археологические материалы, а также изображения скифских воинов на предметах искусства позволяют уверенно считать, что прежде всего они были конными лучниками{5}. Любопытно, однако, что единственный скифский лук неплохой сохранности был найден в одном из курганов IV века до н. э. группы Три брата под Керчью{6}. Этот сложный лук состоит из трех деревянных пластин, обмотанных по спирали полоской коры. Скифские стрелы имели длину 0,6–0,7 метра, их наконечники делались в основном из бронзы. Наиболее ранние наконечники (VII–VI века до н. э.) имели листовидную или ромбическую форму, выступающая втулка порой снабжалась острым шипом. Правда, уже тогда появились наконечники трехлопастной или трехгранной формы, вытеснившие более ранние к концу VI века до н. э.
Лук и стрелы укладывались в специальный футляр (горит), имевший трапециевидную или прямоугольную форму. Гориты изготавливались из дерева, обтягивались кожей, иногда украшались нашивными бляшками и т. п. Хорошо известны золотые обкладки горитов, найденные в скифских царских курганах второй половины IV века до н. э. (Чертомлык, Мелитопольский, Пять братьев и др.).
Изображения скифских воинов:
1 — изображение на амфоре из кургана Чертомлык;
2–3 — золотые бляшки из кургана Куль-Оба;
4 — каменное изваяние из Донецкой области
Вторым широко распространенным видом наступательного вооружения скифов и других варваров Северного Причерноморья были копья длиной 1,7–2,2 метра. Они имели железные наконечники с пером листовидной формы и втулкой для насаживания на древко и использовались не только в ближнем бою, но и для метания по противнику. Для метания использовались также дротики. Последние представляют немалый интерес, поскольку скорее всего являются оружием местного северопричерноморского происхождения, появившимся здесь довольно поздно — в V веке до н. э. По размерам дротики не отличаются от копий, но их наконечники выделяются явным своеобразием. Прежде всего это относится к их размерам — тенденция развития таких наконечников сводится к увеличению длины до 0,4 и даже 0,5 метра. Следует указать на своеобразие формы, поскольку наконечник дротика состоит не из двух обычных д ля копья частей (втулка и перо), а из трех (втулка, стержень и перо). На втулку, в которой крепилось древко, приходится приблизительно треть дайны наконечника, далее следует еще более длинный, постепенно сужающийся к концу стержень, завершающийся небольшим жаловидным пером. Это перо с двумя боковыми шипами имеет очень небольшие размеры, составляющие не более десятой части длины наконечника. Дротик такого типа можно признать очень хорошим метательным орудием, несколько приближающимся к идеальному метательному копью — римскому пилуму[1]{7}. Любопытно, что они использовались не столько степняками-кочевниками, сколько земледельческими племенами Прикубанья и лесостепей Северного Причерноморья.
Мечи были оружием ближнего боя и использовались для нанесения колющих и рубящих ударов. Скифские мечи (акинаки, как их обычно называют) имели длину 0,5–0,7 метра; мечи длиной в 1 метр встречаются редко. Они были двулезвийными, то есть затачивались с двух сторон. Кинжалы были короче — 0,3–0,4 метра. При этом они отличались от мечей лишь размером, а не оформлением рукояти. Перекрестие, отделявшее рукоять от клинка, имело, по определению специалистов, «сердцевидную», «бабочковидную» или «почковидную» форму; на поздних экземплярах оно могло быть почти треугольным. Рукоять завершалась навершием брусковидной или овальной формы. В V веке до н. э. появились мечи и кинжалы с так называемыми «антенными» навершиями, которые отличаются загнутыми вверх концами, иногда почти смыкающимися в кольцо.
Щиты у скифских воинов были овальной, прямоугольной или почти квадратной формы. Панцири принадлежали к типу доспехов с металлическим пластинчатым набором или, иными словами, к типу чешуйчатых доспехов. Основание таких панцирей было кожаным, на него нашивались продолговатые металлические пластинки, в основном железные; для нашивания в верхней части каждой из них имелись специальные отверстия. Пластинки нашивались на основу горизонтальными рядами с таким расчетом, чтобы верхний ряд частично перекрывал нижележащий. Изготовленные таким образом чешуйчатые панцири были достаточно гибкими и удобными, они надежно защищали воина от ударов вражеских мечей и копий.
Ранние скифские шлемы (VII–VI века до н. э.) отливались из бронзы. Их полусферическая форма, возможно, восходит к китайским прототипам, то есть имеет очень глубокие восточные корни. В Скифии находки таких шлемов происходят в основном из курганов Прикубанья, поэтому их часто называют шлемами Прикубанского типа. Позднее скифская аристократия стала использовать защитное вооружение греческого производства — шлемы и поножи, панцири же всегда оставались своими «родными» — чешуйчатыми.
Так в общих чертах выглядело вооружение потенциальных противников греков на северном берегу Черного моря, однако можно сказать и иначе — так вооружались потенциальные союзники в случае возникновения конфликта, при этом отнюдь не только с какими-то враждебными варварскими группировками, но и с соседями-греками. Междоусобные споры, кровавые распри, братоубийственные войны — постоянные спутники истории Древней Греции, и вряд ли здесь уместна какая-либо идеализация колонистов Боспора. Скорее всего они без особых колебаний приглашали варварские дружины для помощи в борьбе с чем-то досадившими им соплеменниками из других колоний.
Вообще военный потенциал скифов, вне всякого сомнения, следует оценивать как весьма высокий. Среди проведенных ими победоносных войн прежде всего следует назвать войну с персидским царем Дарием, совершившим вторжение в Северное Причерноморье, вероятнее всего, между 515 и 512 годами до н. э.{8} Эта война хорошо описана в четвертой книге «Истории» Геродота, которого, как известно, за это сочинение назвали «отцом истории». Геродот нарисовал впечатляющую картину противоборства персов и скифов, наполненную массой подробностей и ярких деталей, но вместе с тем имеющую немалое количество и неясных, непонятных для современных ученых мест. Не вызывает сомнений, однако, что скифы тогда успешно применили стратегический план, сочетающий заманивание противника в глубь своей территории с тактикой «выжженной земли». Потеряв большую часть войска, Дарий вынужден был уйти из Скифии. Такая же печальная судьба ожидала Зопириона, полководца Александра Македонского, который приблизительно в 331–330 годах до н. э. совершил неудачный поход на Ольвию и погиб от рук скифов{9}. Так что совсем недаром скифы заслужили славу непобедимых. В связи с этим, правда, необходимо привести весьма авторитетное мнение историка Фукидида, писавшего, что «нет народа, который сам по себе мог бы устоять перед скифами, если бы они были едины» (Thue. II, 97, 5). Единства в действиях скифов, как можно полагать, очень часто не хватало.
Греки на Боспоре. Первые шаги
Боспор Киммерийский в сравнении с другими главными районами греческой колонизации Северного Причерноморья (Ольвия, Херсонес Таврический) интересен рядом особенностей. Прежде всего необходимо подчеркнуть, что древнегреческие географы именно здесь проводили границу между Европой и Азией. По их представлениям, она шла по Керченскому проливу (Боспору Киммерийскому), а дальше к северу — по восточному берегу Азовского моря (Меотиды) и по реке Дон (Танаис). По этой причине в научной литературе Восточный Крым стал именоваться Европейским Боспором, а Таманский полуостров с прилегающими территориями — азиатским. Но не эти необычные для нас географические границы представляют главную особенность района.
В первую очередь следует акцентировать внимание на том, что греки основали здесь сразу несколько колоний: в Восточном Крыму — Пантикапей (будущую столицу Боспорского царства), Нимфей и Феодосию, а на Таманском полуострове и его окрестностях — Фанагорию, Кепы и Синдскую Гавань (впоследствии переименованную в Горгиппию). Своим экономическим и политическим влиянием в их ряду, очевидно, сразу стал выделяться Пантикапей, расположенный в чрезвычайно удачном месте. Археологические исследования последних лет продемонстрировали, что эта колония была основана на рубеже VII–VI веков до н. э.{10} Кроме названных семи городов-государств (полисов), на берегах пролива было расположено немало небольших городков (Мирмекий, Тиритака, Порфмий, Китей, Киммерик, Патрей и др.), которые, как представляется, входили в состав того или иного полиса и никогда не были независимыми центрами. В общем, приходится признать, что в античное время район пролива был заселен очень густо.
Вооружение скифов:
1 — бронзовый шлем;
2–4— мечи; 5 — чешуйчатый панцирь;
6 — бронзовые наконечники стрел;
7 — наконечник дротика;
8–9— наконечники копий
(1, 3, 6 — по В. А. Ильинской и А. И. Тереножкину;
2, 4, 5, 7–9 — по А. И. Мелюковой)
Второе важное обстоятельство, на которое необходимо обратить внимание, заключается в том, что колонисты здесь оказались в самом тесном соприкосновении с различными варварскими племенами — как земледельческими, так и кочевыми. Керченский полуостров, как известно, на западе подходит к Крымским горам, населенным в то время таврами, отличавшимися крайним консерватизмом, нелюбовью к иностранцам и вообще всему иноземному. Тавры занимались морским разбоем и, по свидетельству Геродота, приносили в жертву своей богине Деве всех захваченных эллинов, а также потерпевших кораблекрушение у крымских берегов (Геродот, IV, 103). Лучше у греков развивались отношения с земледельческими племенами Прикубанья — меотами и особенно синдами.
Особо следует акцентировать внимание на отношениях с кочевыми скифами, поскольку представляется возможным считать, что на берегах пролива колонисты в первую очередь столкнулись именно с ними. Бесценную информацию в этом отношении оставил Геродот, который в своей «Истории» отметил, что зимой, когда лед сковывает воды Боспора Киммерийского, «скифы… толпами переходят по льду и на повозках переезжают в землю синдов» (Her. IV, 28). Из контекста этого сообщения вполне очевидно, что скифы переправлялись из Восточного Крыма на Таманский полуостров, поблизости от которого обитали земледельческие племена синдов. Есть основания полагать, что Геродот описал здесь сезонные перекочевки какой-то части скифской орды, обитавшей в степях Северного Причерноморья, на зимние пастбища Прикубанья, всегда очень привлекательные для кочевников.
Нетрудно представить, что эти передвижении номадов через район Керченского пролива могли представлять серьезную угрозу для греческих колоний. Возможно, по этой причине эллины здесь долго не рисковали осваивать земли, далеко отстоящие от их первоначальных поселений; во всяком случае, современная археология фиксирует практически полное отсутствие деревень в глубинных районах Восточного Крыма. Греческие колонисты на Боспоре предпочитали селиться сравнительно крупными поселениями в местах, удобных для обороны, на небольшом расстоянии друг от друга. Постепенно эти поселения превратились в города, в основном сравнительно некрупные, которые тем не менее достаточно быстро обзавелись фортификационными сооружениями.
Показательно, что среди всех колоний северного берега Черного моря самые ранние оборонительные сооружения были открыты археологами именно на Боспоре — в Пантикапее, Мирмекии и Порфмии. В Пантикапее, на самой возвышенной части горы Митридат, совсем недавно были открыты остатки ранних наземных построек и часть фортификационной системы, по-видимому, возведенной первыми колонистами. В высшей степени показательно, что все эти сооружения были перекрыты полутораметровым слоем пожара, содержавшим наконечники стрел скифских типов. Полученные здесь материалы позволили сделать принципиально важный вывод — спустя 40–50 лет после основания, приблизительно в середине VI века до н. э., Пантикапей пережил военную катастрофу{11}.
В Порфмии и Мирмекии масштабные пожары предшествовали возведению оборонительных стен. Следует подчеркнуть, правда, что в этих поселениях в слоях пожаров не было обнаружено наконечников стрел, обломков оружия и прочих находок, которые позволили бы уверенно судить о разразившихся боевых действиях, однако сама возможность их на Боспоре в первой половине VI века до н. э. вполне вероятна.
В Мирмекии после пожара, происшедшего в конце первой половины VI века до н. э., каменными стенами был укреплен акрополь (наиболее возвышенная часть) поселения{12}. Все удобные для подъема наверх места по склону горы были перекрыты мощными каменными кладками необычного «мозаичного» облика (ширина — 1 метр), примыкающими к обрывистым выходам скалы. Эти каменные конструкции, вероятнее всего, представляли собой лишь цокольную часть стен, выше которых шла кладка из сырцовых кирпичей, что вообще очень характерно для архитектуры Древней Греции. Стены, выявленные в результате раскопок, в совокупности образуют систему (общая длина — более 20 метров), состоящую из двух уступов, или бастионов. Оборонительное значение этой конструкции вполне очевидно. Общий облик ранних укреплений Порфмия очень близок мирмекийским, хотя бастионов на исследованном участке не обнаружено. Складывается впечатление, что башен ранние оборонительные системы Боспора не имели, что, кстати, характерно и для метрополии большинства боспорских колоний — города Милета в западной Малой Азии. В общем, следует признать, что эти системы заметно отличаются от совокупности боспорских городских стен более поздних эпох.
Почти нет сомнения, что нападения на греческие поселения Боспора совершали небольшие отряды кочевников, а не крупные армии, — малочисленные группы первых переселенцев им просто не сумели бы противостоять. В такой ситуации необходимо было научиться договариваться с варварами, и эллины, как представляется, овладели этой наукой в совершенстве, — по одной из версий, сохранившейся в древней письменной традиции, место для основания Пантикапея было получено от скифского царя. Следует оговориться, правда, что в таком контексте несколько странным выглядит сообщение древнего географа Страбона, который, рассуждая об истории Северного Причерноморья, отметил следующее: «Киммерийцев изгнали из страны скифы, а скифов — эллины, основавшие Пантикапей и прочие города на Боспоре» (Strab. XI, 2, 5). Когда греки изгнали скифов с Боспора и было ли это на самом деле, с уверенностью сказать чрезвычайно затруднительно. Во всяком случае, трудно поверить в то, что подобное могло иметь место в момент основания колоний.
С другой стороны, вряд ли могут быть сомнения в том, что варварская стихия всегда оставалась малопредсказуемой, и отдельные конфликты колонистов с туземцами, конечно, имели место с самого раннего времени. Для правильного понимания особенностей взаимоотношений греков со скифами, на наш взгляд, принципиальное значение имеют некоторые суждения Лукиана Самосатского, писателя-сатирика, эрудита и интеллектуала своего времени (ок. 120–190 годы н. э.). В одном из его диалогов, «Токсарид или дружба», отмечается, что на территорию Боспора совершали нападения отдельные отряды скифов, которые названы разбойниками и за действия которых остальные скифы ответственности не несли (Luc. Тох. 49). Ситуацию, которую описал Лукиан, скорее всего следует относить к концу IV — началу III века до н. э., но вряд ли она была характерна только для этого времени — напротив, такое положение представляется очень типичным. Вполне возможно, что отдельные разбойничающие отряды скифов могли представлять опасность для греков даже тогда, когда между Скифией и Боспором существовали нормальные отношения, скрепленные договорами и взаимными клятвами. Для разбойников эти договоры и клятвы, конечно, не имели никакого значения. Результатом действий таких разбойничающих групп, вероятнее всего, стали упоминавшиеся выше крупные пожары в ранних боспорских поселениях. В связи с этим можно привести и такой показательный археологический факт, как открытие в Нимфее захоронения мужчины, убитого скифской стрелой, наконечник которой застрял в левой лопатке. Погребение датируется последней четвертью VI века до н. э.{13}
Нападениям варваров или своих соотечественников греки противостояли обычным для себя образом, защищая городские стены или же выступая за их пределы. В последнем случае на поле боя они скорее всего строились фалангой. Такое построение воинов сложилось в Древней Греции к VII веку до н. э., то есть задолго до освоения эллинами северного берега Черного моря, и представляло собой линейный боевой порядок тяжеловооруженной пехоты (гоплитов), сомкнутый в шеренги, число которых в классическое время достигало восьми. Воины строились в шеренги, так сказать, плечом к плечу и одновременно в ряды в затылок друг другу с таким расчетом, чтобы в случае ранения или смерти впередистоящего его место занял воин, находящийся сзади. Сомкнув щиты и ощетинившись копьями, фаланга медленно двигалась на врага, передвижение бегом, о котором изредка сообщают древние авторы, было, очевидно, исключительным случаем, поскольку построение тогда легко перемешивалось, спутывалось, нарушалась столь необходимая для него монолитность. Очень уязвимые фланги и тыл фаланги должны были защищать отряды легковооруженных воинов и конница. По всей видимости, бой начинался с действий именно легковооруженных воинов, которые метали в неприятеля дротики и камни; вполне возможно, что в самом начале создания фаланги тяжеловооруженные пехотинцы тоже бросали по рядам противника метательные копья, но позднее греки как будто полностью отказались от использования метательного оружия гоплитами, и это, безусловно, увеличило ударную силу их компактного боевого построения. Основным моментом сражений, которые разыгрывались между армиями древнегреческих государств, было лобовое столкновение фаланг, можно сказать, «стенка на стенку». После удара копьями начинался рукопашный бой, и главную роль в нем играли уже не копья, а мечи; преследование разбитого противника осуществляли отряды конницы и, очевидно, опять же легковооруженные воины.
К слабым сторонам построения фалангой, кроме уже отмеченных обстоятельств, вне всякого сомнения, следует относить и то, что она абсолютно не приспособлена к действиям на пересеченной местности. Но достоинства фаланги в сравнении с боевыми порядками (точнее, почти полном отсутствии таковых) у потенциальных противников из числа варварских народов просто неоспоримы. В полной мере можно согласиться со Страбоном, который, вероятно, не очень преувеличивал, когда писал, что «против сомкнутой и хорошо вооруженной фаланги всякое варварское племя и легковооруженное войско оказывается бессильным» (Strab. VII, 3,17).
Возвращаясь к боспорским колониям, следует признать, что военные акции за пределами укреплений, безусловно, должны предполагать сотрудничество нескольких городов-государств, поскольку сомкнутый строй тяжеловооруженных воинов может быть эффективным только при наличии определенного минимума бойцов. Среднее боспорское поселение даже во время расцвета вряд ли могло выставить больше нескольких десятков воинов, что представляется явно недостаточным для открытого боя, а вот несколько сотен уже можно считать серьезной боевой силой. Необходимость обороны от враждебно настроенного варварского окружения, как можно считать, достаточно скоро стала способствовать развитию здесь военной кооперации, которая со временем привела к созданию оборонительного союза и, по всей видимости, в немалой степени стимулировала сложение единого государства, о чем подробнее речь пойдет ниже.
Эллины высоко ценили свою систему вооружения и тактику ведения боевых действий. Несмотря на недостаток конкретных материалов, имеются основания считать, что классический для Древней Греции набор вооружения гоплита (шлем, панцирь, круглый щит, поножи; копье и меч) был полностью принесен колонистами на Боспор. Ранних греческих шлемов здесь, к сожалению, не сохранилось, однако известно два скульптурных изображения шлемов (из Пантикапея и Фанагории), которые, очевидно, венчали надгробные стелы{14}. Оба изображения вырублены из местного известняка, то есть, вне всякого сомнения, изготовлены на Боспоре, что представляется принципиально важным для реконструкции общего набора вооружения боспорских воинов. Надгробия представляют шлемы так называемого коринфского типа, которые можно датировать не позднее начала V века до н. э.
Такие шлемы были широко распространены в Древней Греции. Они изготавливались из бронзы и хорошо защищали голову воина, полностью закрывали лицо, оставляя горизонтальную прорезь для глаз и вертикальную для облегчения дыхания. Этот тип, как считается, появился в конце VIII века до н. э., его «родиной» был город Коринф, хотя, разумеется, подобные шлемы могли изготавливаться и в других центрах. Ранние коринфские шлемы имели почти цилиндрическую форму, классические же шлемы этого типа (конец VII–VI век до н. э.) приобрели более округлые очертания с выделенным нашейником и несколько оттянутой вперед лицевой частью. За ними закрепилось название группы Мирроса, предложенное немецким ученым Э. Кунце; основание для этого послужил хранящийся в Будапеште шлем, на котором прочерчено имя владельца. Самые поздние коринфские шлемы в Элладе относятся к началу V века до н. э., в них греческие воины вступили в полосу Греко-персидских войн. К этому типу, очевидно, следует относить обе боспорские находки.
Поздние образцы коринфских шлемов сосуществовали с новым типом, сложившимся во второй половине VI века до н. э. и получившим название халкидского. Эти шлемы тоже изготавливались из бронзы, они имели выделенный нашейник, наносник и нащечники; нащечники были двух вариантов — неподвижные и подвижные, то есть прикрепленные к шлему на петлях. Сформировавшись, вероятно, в области материковой Греции (Халкидике), этот тип впоследствии пользовался широкой популярностью. Разумеется, халкидские шлемы, как и коринфские, могли изготавливаться в самых различных центрах. Халкидский тип, в частности, часто воспроизводился на аттических краснофигурных вазах; на них можно видеть и очень похожие шлемы, но имеющие козырек, они получили название аттических. На Боспоре находки халкидских шлемов относятся к сравнительно позднему времени (IV век до н. э.), о чем подробнее будет сказано ниже.
В связи с изображением шлемов в древнегреческом искусстве необходимо обратить внимание на одно любопытное обстоятельство. На памятниках греческой скульптуры, рельефах и росписях коринфские шлемы встречаются достаточно часто и довольно долго, даже тогда, когда в реальной жизни они уже давно были вытеснены халкидскими. Имеются веские основания считать, что такие изображения можно трактовать как признак героизации представленных персонажей. Коринфский шлем в этих композициях как бы возвращал зрителей к далеким и славным временам, ставил современных воинов в один ряд с «бойцами марафонскими», героями Фермопильского ущелья и т. п. Уже говорилось, что на Боспоре известны находки шлемов халкидского типа, но на памятниках боспорского искусства можно видеть только коринфские, и это, конечно, нельзя считать случайным.
Среди защитного вооружения тяжеловооруженного воина большое значение имел большой круглый щит (0,8–1 метр в диаметре), который был создан греками в конце VIII века до н. э. Важнейшее отличие этого щита от более ранних заключается в том, что на внутренней стороне он имел не одну, а две ручки: первая находилась в центральной части, через нее левая рука воина проходила почти по локоть, вторая ручка — у самого края, она удерживалась кистью руки. Порой эта ручка заменялась веревочкой, пропущенной через небольшие петли по всему периметру щита. Современному человеку, привыкшему видеть изображения воинов на произведениях античного или средневекового искусства, кажется вполне очевидным, что щит с двумя ручками существовал всегда, так сказать, изначально. На самом деле это, конечно, не так. Самые ранние щиты, в том числе и на территории Греции, имели одну центральную ручку и представляли собой что-то вроде заслонки, не очень удобной на поле боя, особенно в регулярном боевом построении. Древние греки в конце VIII века до н. э., поместив на щит вторую ручку, произвели настоящую революцию в военном деле. Следует отметить, правда, что не все древние народы — даже те, что имели тесные связи с эллинами, — восприняли от них это изобретение. У скифов, например, щиты оставались «заслонками» еще в IV веке до н. э. Необходимо отметить, что нововведение значительно повысило боевые качества щита, позволило изменить всю тактику ведения боевых действий. Некоторые ученые даже считают, что именно новый тип щита создал возможность построения фалангой, сделал греческую пехоту непобедимой на протяжении нескольких столетий.
Круглые щиты гоплитов изготавливались из дерева, иногда полностью покрывались листом бронзы, но чаще обтягивались кожей и обивались по краям металлической пластиной. В центральной части порой крепилась специальная эмблема (изображение лучевой розетки, птиц, животных, личины горгоны Медузы и пр.), которая первоначально скорее всего связывалась с какими-то сакральными представлениями. В архаическое время эмблема изготавливалась из бронзы в виде плоской фигурной пластины и, безусловно, служила дополнительным усилением щита. Во время войн с персами распространился обычай прикреплять к нижней части щита специальный кожаный коврик (фартук), предохранявший ноги воина от неприятельских стрел. В археологических контекстах находки щитов чрезвычайно редки, поскольку органические материалы, из которых они изготавливались, легко разрушаются. При раскопках погребений и святилищ, однако, порой встречаются металлические обивки таких щитов, бронзовые бляхи и т. п., но на Боспоре подобные находки, относящиеся ко времени греческой колонизации района, пока не засвидетельствованы.
Отсутствуют и находки металлических панцирей, хотя их бытование здесь не вызывает особых сомнений. Панцирь — это очень важная часть оборонительного вооружения воина Древней Греции. Наиболее ранняя находка греческого доспеха относится к последней четверти VIII века до н. э. — это бронзовый панцирь из Аргоса так называемого колоколовидного типа, аналогии которому происходят из Центральной Европы. Он состоит из двух половин (передней и задней), скрепленных между собой системой застежек и шпилек. Любопытно, что на обеих частях весьма условно воспроизведены анатомические детали: мышцы живота и груди — на передней части и соответственно лопатки — на задней.
Нет сомнения, что тогда и позднее в Древней Греции широко бытовали более легкие и дешевые холщовые панцири. Что касается металлического доспеха, то с течением времени он трансформировался в элегантную «мускульную кирасу» (или «анатомический» панцирь), по-прежнему состоящую из двух частей. Такое название панциря, закрепившееся в научной литературе, происходит от четкой моделировки на его поверхности мышц живота, груди и спины. Греческое название этого доспеха, очевидно, торакс.
Набор защитного вооружения греческого тяжеловооруженного воина завершают поножи (кнемиды), которые защищали голень от стопы до колена. Логично предполагать, что их прототипом были какие-нибудь кожаные защитные приспособления, позднее дополненные металлическими деталями. Каноническую форму кнемиды получили с VII века до н. э., когда их высота стала составлять приблизительно 40 сантиметров. Поножи архаического и классического времени изготавливались из бронзового листа. Они плотно облегали ногу и не имели специальных скреп с задней стороны. Как и на панцирях, их поверхность часто имела орнаментацию, передающую форму мышц икры и коленной чашечки, или же украшались иным образом.
По подсчетам Л. К. Галаниной, на Боспоре найдено 15 экземпляров поножей, что составляет приблизительно четверть всех таких находок в Северном Причерноморье{15}. Считается, что все они относятся к IV веку до н. э., однако это не совсем так — среди древностей Боспора Киммерийского давно известны великолепные бронзовые поножи, обнаруженные в одном из курганов под Керчью, которые, безусловно, следует датировать второй половиной VI века до н. э… Именно архаические кнемиды имели богатую орнаментацию. На керченской находке коленная чашечка украшена маской горгоны Медузы; на выпуклостях, соответствующих икроножным мышцам, помещено по волюте; валики, имитирующие длинные узкие мышцы голени, заканчиваются головами бородатых змей. Вдоль края сделаны мелкие отверстия, образующие как бы кайму, что опять же характерно для поножей времени архаики. Вообще же следует подчеркнуть, что данные кнемиды являются одной из самых ранних и, безусловно, самой эффектной принадлежностью греческого защитного вооружения из обнаруженных не только на Боспоре, но и во всем Северном Причерноморье.
Наступательное вооружение греческих воинов состояло из копья и меча. Копье (дбрю) являлось главным оружием гоплита, его длина достигала 2–3 метров. Железный наконечник копья имел листовидную форму на вытянутой втулке. С противоположной стороны древка некоторые копья имели наконечники-втоки, сделанные из бронзы или железа. Вток служил противовесом, а также позволял легко воткнуть копье в землю для получения упора. Не исключено, что он мог использоваться для защиты в случае поломки копья и потери его передней части.
Железные мечи появились на территории Греции в XI веке до н. э., именно они, а не серпы или кухонные ножи, были здесь самыми первыми железными орудиями. Первоначально эти мечи повторяли форму своих предшественников бронзового века, среди которых было немало довольно длинных экземпляров (0,75 метра и более), но постепенно все отчетливее стала проявляться тенденция к их уменьшению. В настоящее время можно утверждать, что новый тип меча, так называемый ксифос, уже существовал к началу Грекоперсидских войн. Он представлял собой двулезвийный меч (длина — 0,6 метра) с прямым или сильно вытянутым листообразным клинком, с металлическим перекрестьем и навершием на конце рукояти. Ножны имели завершение в виде насадки округлой формы. Ксифос мог использоваться для нанесения рубящих и колющих ударов. В отличие от копья он был вспомогательным оружием гоплита.
Приблизительно в одно время с ксифосом появился меч, который назывался махайра или копие. Это был однолезвийный меч с несколько изогнутым клинком, внешне напоминающий более поздний турецкий ятаган. Махайрой можно было наносить рубящие удары; очертания ее лезвия таковы, что в момент их нанесения меч смещался в сторону от наносящего удар, поэтому завершение рукояти изготавливалось в форме крюка, помогавшего удержать меч в руке. Иногда это завершение оформлялось в виде головки птицы или т. п. Происхождение махайры не вполне выяснено — предположения об иллирийских, этрусских и других прототипах неубедительны. Наиболее вероятно, что меч такого типа проник в Грецию, а также во Фракию, Италию, Иберию с Востока. В Иберии даже сложился своеобразный тип изогнутого меча — фальката. У нее в отличие от махайры затачивался не только нижний край лезвия, но и треть нижнего, начиная от острия. Таким образом, фальката могла служить для нанесения как рубящих, так и колющих ударов. Негреческое происхождение махайры, возможно, сказалось и в том, что греческие художники (вазописцы, торевты и др.) изображали именно этот меч в сценах, так сказать, несправедливых убийств, кровавой резни и т. п.
Лук и стрелы не получили в Древней Греции широкого распространения. В «Описании Эллады» Павсания говорится, что «у эллинов, за исключением критян, не было обычая стрелять из лука» (Paus. I, 23,4). Это вызывает определенное недоумение, поскольку лук был достаточно популярен в греческом эпосе (вспомним лук Одиссея и избиение с его помощью женихов Пенелопы), он является одним из атрибутов Геракла, известны даже боги-лучники: Аполлон и Артемида. На вазах геометрического стиля (XI–VIII века до н. э.) выделяются три типа луков: европейский простой; одноизогнутый ложный, то есть состоящий из нескольких пород дерева или дерева и кости; сложный с двойным изгибом, именуемый иногда скифским. Последний, правда, мог быть развитием более древнего лука минойского типа, сохранившегося на Крите. Именно критяне наряду со скифами составляли наемные контингенты стрелков из лука, которые в случае необходимости привлекались различными греческими городами-государствами.
При раскопках святилищ, а также на местах сражений в Греции найдено немало наконечников стрел. По способу крепления к древку их можно разделить на два основных типа — черешковые и втульчатые. Черешковые наконечники, вероятно, появились в Египте в IV веке до н. э., они были очень популярны на Крите, где даже известны монеты с их изображением. Бронзовые литые втульчатые наконечники стрел, происходящие из Греции, имеют близкие восточные аналогии. Они могли попасть сюда разными путями: из Скифии, через Фракию и т. д. Разумеется, стрелы такого типа несли с собой восточные завоеватели — киммерийцы, персы и пр. Совсем не удивительно, что втульчатые наконечники стрел являются достаточно обычной находкой при раскопках греческих колоний на территориях, примыкающих к скифским степям, в том числе и на берегах Керченского пролива.
Вообще же на Боспоре находок наступательного вооружения античного времени известно довольно много, по большей части они происходят из погребений. Наконечники копий при этом представлены вполне обычными для Древней Греции, можно даже сказать, интернациональными типами. Сложней обстоит дело с находками мечей, поскольку при их изучении возникает одно странное обстоятельство, — дело в том, что погребальные комплексы дают почти исключительно мечи местных типов, характерных для варварских племен Северного Причерноморья, о которых говорилось в предыдущей главе, а вот на поселениях, где находки такого рода чрезвычайно редки, преобладают мечи греческого образца.
Среди последних — обломок греческого однолезвийного меча типа махайры, обнаруженный при раскопках Мирмекия{16}. Есть основания считать, что такие мечи пользовались особой популярностью среди греческих колонистов Северного Причерноморья, а на Боспоре они известны и в более поздние времена. Мирмекийскую находку можно относить к концу VI века до н. э. или даже к последней четверти этого столетия, что позволяет считать ее одной из самых ранних находок оружия подобного мира в античном мире. Другой тип греческого меча — двулезвийный колюще-рубящий ксифос — в боспорских материалах не представлен, однако его существование здесь вряд ли можно оспаривать.
Обозначенное выше расхождение двух главных категорий археологических памятников (поселения и могильники) в отношении находок мечей, характерное, надо признать, не только для Боспора, но и для другого центра греческой колонизации Северного Причерноморья — Ольвии, заслуживает особого внимания{17}. На наш взгляд, распространение мечей местных типов в погребальной практике не обязательно свидетельствует о возрастании роли легковооруженной пехоты в боспорском войске, как это предполагает Д. В. Григорьев{18}. Варварские мечи в весьма своеобразной, можно сказать, деликатной сфере представлений, связанных с загробным миром, вполне могли иметь особое символическое значение.
Имеющиеся археологические материалы, несмотря на их очевидную малочисленность, позволяют считать, что в греческих колониях Боспора Киммерийского тяжеловооруженная пехота поначалу была основной военной силой, и, повторяя слова французского антиковеда Ж.-П. Вернана, можно сказать, что эти колонии были «гоплитскими городами-государствами»{19}. Совсем другое дело, что эта система, адаптируясь к местным условиям, со временем стала трансформироваться.
В отношении организации войск и особенностей ведения греками боевых действий на Боспоре наши знания очень ограничены из-за недостатка конкретных материалов, но опять же есть основания считать, что здесь действия фаланги со временем все в большей и большей мере стали осуществляться во взаимодействии с конницей. Конные отряды, разумеется, могли предоставить греческим городам-государствам союзные варварские племена, но, по всей видимости, этим дело не ограничивалось. В связи с изложенным можно еще раз обратить внимание, что главными противниками греков-колонистов в это время, вероятнее всего, были не крупные кочевнические армии, а отдельные небольшие группы конников, тактика действий которых сводилась к простой формуле: «Неожиданно нападать, грабить, убегать». В такой ситуации фаланга тяжеловооруженной пехоты, конечно, малоэффективна, она скорее всего вообще не могла ничего предпринять против мобильных отрядов конницы, которые к тому же совсем не стремились вступить в сражение, а, напротив, уклонялись от него. Гораздо успешнее противостоять разбойникам могли столь же подвижные отряды, которые были в состоянии встретить врага в открытом поле и в случае необходимости организовать его преследование. Содержание коня и приобретение всего необходимого снаряжения и вооружения всадника, вне всяких сомнений, было делом весьма дорогим, доступным лишь самым состоятельным людям, прежде всего аристократам. Думается, что именно греческая аристократия боспорских колоний сравнительно быстро стала предпочитать конный строй традиционному пешему порядку фаланги.
В связи с этим вполне логичным представляется, что выходцы из знатных родов самым внимательным образом присматривались к вооружению и особенностям боевых действий конницы кочевников и соответственно восприняли некоторые важные особенности военного опыта номадов. Все это еще не позволяет согласиться с видным скифологом Е. В. Черненко, считавшим, что уже на самом раннем этапе истории греческих колоний Северного Причерноморья стало преобладать скифское вооружение, а тяжелая пехота была заменена конницей{20}. Нет, фаланга здесь скорее всего не исчезла столь быстро, но продолжала существовать, успешно сочетая свои действия с отрядами конницы.