Боспор при Археанактидах и Спартокидах
Объединение во главе с Археанактидамии борьба со скифской агрессией
Приблизительно на рубеже VI и V веков до н. э. военнополитическая обстановка в степях Северного Причерноморья резко изменилась, что, очевидно, следует связывать с вторжением сюда с востока новой группы номадов. Очень вероятно, что именно эту группу Геродот называл «царскими» скифами, сообщая при этом, что они были самыми сильными и всех остальных скифов считали своими рабами. Любопытно, что «отец истории» в их отношении заметил, что сами они скифами себя не признавали, хотя так их именовали окружающие, а самоназванием этих номадов скорее всего было сколоты (Геродот, IV, 6).
Вследствие вторжения новых номадов ситуация для всех греческих государств региона, в том числе и для колоний Боспора Киммерийского, стала к 480 году до н. э. очень опасной. На это время приходится прекращение жизни на всех известных нам сельских поселениях Восточного Крыма, от нападений пострадали даже некоторые города. Слой пожарища и разрушений 490–480 годов до н. э. обнаружен в Пантикапее, и весьма показательно, что из него происходит немало трехгранных бронзовых наконечников стрел скифского типа.
Следы масштабного пожара конца первой трети V века до н. э. открыты также при раскопках Мирмекия. Здесь среди развалин жилых построек и груд битой посуды было найдено уЛпт немало показательных вещей: бронзовые наконечники стрел, часть которых имеет погнутые острия (иными словами, они явно использовались в боевой обстановке), детали снаряжения скифских коней и пр. Вряд ли стоит сомневаться в том, что пожары и разрушения в Пантикапее и Мирмекии были связаны с нападениями скифов.
В этой обстановке боспорские города-государства, как представляется, решили противостоять внешней угрозе совместно. Тогда был создан оборонительный и одновременно религиозный союз во главе с Археанактидами. Идея о та-ком союзе была впервые высказана талантливым человеком и блестящим ученым Ю. Г. Виноградовым{21}, который, к сожалению, столь безвременно и столь нелепо ушел из жизни.
Эта идея сразу была поддержана некоторыми исследователя-ми истории Боспора{22}.
Что касается Археанактидов, то о них мы знаем из единственного сообщения древнего историка Диодора Сицилийского, который писал, что они царствовали на Боспоре 42 года с 480/79 года до н. э. (Diod. XII, 31, 1). Несмотря на краткость этой информации и возможность ее неоднозначного понимания, можно полагать, что знатный греческий род Археанактидов встал во главе объединения боспорских полисов в очень трудный для них час.
Археологические исследования боспорских городов, проведенные в последние тридцать-сорок лет, позволяют говорить о некоторых весьма важных акциях Археанактидов. В некоторых городах были построены оборонительные стены (Пантикапей, Тиритака, Мирмекий, Порфмий, Фанагория и др.), причем их возводили с большой поспешностью. Укрепления на акрополе Пантикапея, северный участок которых сравнительно недавно был открыт во время раскопок, сооружались таким образом, чтобы в их трассу были включены стены разрушенных к тому времени каменных зданий. В результате здесь была создана продуманная система обороны бастионного типа. Нижняя часть оборонительных стен (цоколь) была сложена из камня, выше шла кладка из сырцовых кирпичей. По расчетам В. П. Толстикова, высота стен достигала 7 метров. Раскопками была открыта любопытная конструктивная деталь оборонительной системы — калитка для вылазок около западного угла; ширина ее составляет 0,8 метра.
В другом боспорском городе, Тиритаке, пожар произошел в конце VI века до н. э., после чего здесь была возведена оборонительная стена шириной 1,7–2 метра, в трассу которой, как и в Пантикапее, были включены стены некоторых разрушенных домов. В. Ф. Гайдукевич полагал, что такая стена могла противостоять лишь неожиданным набегам кочевников{23}. Новый катаклизм в истории Тиритаки приходится на 480–470 годы до н. э., когда в сильном пожаре погибли все городские дома.
Оборонительная стена, построенная в Мирмекии несколько позднее, чем в Тиритаке, была более монументальной, в ширину она достигала 3 метров. В высшей степени любопытно, однако, что мирмекийская стена не окружала всей площади поселения, а лишь отсекала его прилегающую к акрополю западную часть, то есть опять же была возведена с очень большой поспешностью. Обвод оборонительных стен вокруг всего Мирмекия был построен позднее, когда скифская угроза ослабла.
В стратегической системе обороны Боспора этого времени, как представляется, важную роль сыграл так называемый Тиритакский вал. О его датировке не утихают споры, и многие ученые склоняются к мысли, что он относится к сравнительно позднему времени. Мы же считаем возможным придерживаться традиционной точки зрения и связывать строительство вала со временем Археанактидов. Этот оборонительный рубеж, следы которого еще видны на современной поверхности, имеет 25 километров в длину — он начинается у Азовского моря, идет в южном направлении и обрывается у Тиритаки, но далее к югу видны следы подобного сооружения, оканчивающегося у Черного моря. Иными словами, складывается впечатление, что вал отсекал восточную часть Керченского полуострова.
Укрепления акрополя Пантикапея
(по В. П. Толстикову)
Само по себе возведение валов и «длинных стен» — типичнейший способ защиты земледельческих народов от нападения кочевников, в качестве примеров чему можно привести Дербент, Великую Китайскую стену, русские засеки и т. д. Не следует забывать и того, что древние греки были прекрасно знакомы с системой укрепления территории с помощью возведения стен на перешейке от моря до моря. Первая такая попытка, естественно, из известных нам, относится к середине VI века до н. э. — это стены, построенные Мильтиадом на Херсонесе Фракийском (Геродот, VI, 36). Боспорские греки в этом деле, конечно, не были пионерами.
Как представляется, система обороны Боспора Киммерийского при Археанактидах была достаточно продуманной. В зимнее время она, конечно, не могла базироваться только на Тиритакском валу, который подвижные отряды кочевников, в общем, имели возможность обойти по льду. Но могли ли такие зимние рейды нанести большой урон боспорцам? Думается, что нет. Урожай на полях был к тому времени уже убран, а население могло легко укрыться под защитой городских стен, которые, напомним, были открыты раскопками в Пантикапее, Фанагории, Тиритаке, Мирмекии и Порфмии. Тиритакский вал был дополнительной защитой боспорских городов в летнее время и, что особенно важно, единственной защитой боспорских (прежде всего пантикапейских) сельскохозяйственных угодий в весенне-летний и осенний сезоны, когда они действительно могли пострадать от нападения номадов. В этом отношении вал, конечно, имел большое значение. Следующим этапом возведения защитных рубежей в Восточном Крыму стало строительство так называемого Аккосова вала, который находился западнее Тиритакского и шел от Азовского моря до Черного, имея около 36 километров в длину.
Рубежи Боспора, надо думать, защищали не только гражданские ополчения союзных городов-государств, но и контингенты дружественных им варварских племен. О развитии самых тесных контактов греков с местными племенами во время Археанактидов свидетельствуют курганы с погребениями туземных аристократов, которые насыпались в окрестностях всех главных городов (Пантикапей, Нимфей, Фанагория, Кепы, возможно, Гермонасса). Почти во всех курганах были захоронены воины-всадники{24}.
В вооружении этих воинов любопытнейшим образом переплелись варварские и греческие черты. В наборе защитного вооружения предпочтение отдавалось греческим шлемам и поножам, а вот металлические панцири были местными, относящимися к типу чешуйчатых доспехов, то есть, как уже говорилось, обычных у скифов и их юго-восточных соседей — синдов и меотов. Комплекс наступательного вооружения целиком соответствовал местным традициям: лук со стрелами, меч типа акинак, копье.
Наиболее показательная группа курганов местной знати, частично относящаяся к времени Археанактидов (в ней имеются и более поздние памятники), расположена под Нимфеем{25}. Здесь во время археологических раскопок были обнаружены материалы, позволяющие судить о том, как были вооружены союзники боспорцев. Вооружение их было многочисленным и разнообразным; рядом с погребенными, как правило, были положены несколько мечей, кинжалов, копий и, очевидно, лук со стрелами, от последних, естественно, сохранились лишь бронзовые наконечники стрел. Чешуйчатые панцири, столь характерные для местных племен Северного Причерноморья, были составлены из железных и бронзовых пластинок. Комплекс защитного вооружения дополнялся греческим бронзовым шлемом халкидского типа, то есть с выделенным наносником и нащечниками, а также греческими бронзовыми поножами, которые в отличие от более ранних не имеют пышной орнаментации. Каждого знатного воина сопровождало захоронение коня или даже нескольких коней с великолепной уздой, украшенной в скифском зверином стиле. Нет сомнения, что общий облик боспорского всадничества, который реконструируется на основании находок из курганов, в частности Нимфейских, является наглядным проявлением смешения греческой и варварской элиты в единый пласт боспорской (неоднородной по своему происхождению) аристократии. Вкусы этой аристократии проявляются во многих категориях свойственной ей материальной и духовной культуры, в том числе и в снаряжении коня, наборе вооружения и т. д.
Кратко подводя итог сказанному, следует с полной определенностью признать, что оборонительные акции Археанактидов, направленные на отражение скифской агрессии, оказались вполне успешными. В рамках возглавляемого ими оборонительного союза боспорцы провели ряд крупных мероприятий по укреплению не только городов, но и с помощью Тиритакского вала — целого района в восточной части Керченского полуострова. Ополчения греческих городов-государств и союзные им варварские дружины, очевидно, в основном синдские и меотские, сумели защитить рубежи Боспора, отстоять независимость эллинских колоний, что, несомненно, имело большое значение для их будущего развития. Одним из важных последствий такого завершения греко-скифского конфликта, вероятно, надо признать прекращение регулярных скифских передвижений через район Боспора Киммерийского.
Спартокиды создают державу
После успешного отражения скифской агрессии положение в районе пролива стабилизировалось приблизительно в третьей четверти V века до н. э. Исчезновение внешней угрозы для оборонительного союза Археанактидов, вероятно, имело не только позитивные, но и негативные последствия, приведшие к тому, что в нем начались разногласия, споры или даже конфликты. Многочисленные исторические параллели убедительно свидетельствуют, что бывшие союзники, увы, часто становятся врагами. Объединение боспорских городов-государств, как представляется, не стало исключением из этого правила, можно даже предполагать, что в условиях возрастания противоречий между его участниками оборонительный союз постепенно слабел и в конце концов прекратил свое существование.
Важнейшая политическая перемена, свидетельствующая о крушении союза Археанактидов, относится к 438/37 году до н. э. Тогда, как об этом сообщает Диодор Сицилийский (Diod. XII, 31, 1), власть на Боспоре перешла к некоему Спартаку.
При каких обстоятельствах это случилось и кем был Спартак по происхождению, с уверенностью сказать нельзя. Есть основания считать, однако, что свое происхождение Спартак вел из Фракии (на это указывает его необычное имя), а власть над Боспором он получил насильственным путем. С этого времени на берегах пролива на 330 лет утвердилась династия Спартокидов.
Весьма вероятно, что изначально территория владения Спартака ограничивалась территорией Пантикапея, но очень скоро его преемники приступили к расширению границ государства. Сын Спартака — Сатир I сумел захватить Нимфей и начал боевые действия против другого полиса Восточного Крыма — Феодосии. Имеющиеся свидетельства письменной традиции не позволяют уверенно судить о том, каким образом Нимфей был захвачен Сатиром, сопровождалось ли это военными действиями, осадой города и т. п. Ясно лишь одно: Нимфей потерял независимость в результате измены афинянина Гилона — вероятно, весьма влиятельного лица. Необходимо отметить при этом, что Нимфей в последней трети V века до н. э. скорее всего входил в Афинский морской союз и, казалось бы, был защищен от всякого рода враждебных посягательств силой и авторитетом этого могущественного объединения. Вероятнее всего, он был захвачен Сатиром, когда достаточно, и поэтому Тинних пошел на хитрость. Корабли подошли к городу ночью, под покровом темноты на три лодки было посажено по трубачу, после чего Тинних расставил эти лодки на некотором расстоянии друг от друга и приказал трубачам трубить по сигналу. Расчет был прост — обмануть осаждавших, показать, что на помощь Феодосии подошел большой флот. Приказ Тинниха был исполнен, в нужный момент трубачи дружно затрубили; в лагере боспорцев началась настоящая паника, и они в испуге без всякого порядка покинули свои позиции. Таким образом, Феодосия была спасена. Как видим, первая попытка захвата города провалилась; по одной из версий, Сатир даже умер тогда у стен Феодосии.
Афины уже утеряли свое могущество, а возглавляемый ими союз развалился в результате поражения в Пелопоннесской войне (404 год до н. э.). Афиняне, впрочем, быстро забыли о потере Нимфея и наладили самые дружественные отношения с Сатиром. Эти отношения сохранились и позднее, став важным фактором боспорской истории на протяжении всего IV века до н. э.
Боевые действия под Феодосией пусть скромно, но освещены в письменных источниках. Известно, что на помощь Феодосии пришла Гераклея Понтийская — греческая колония, расположенная на южном берегу Черного моря. Интересные детали об этом можно найти в рассказах Полиэна о военных хитростях (Polyaen. V, 23). Гераклеоты послали на помощь Феодосии два корабля во главе с Тиннихом, из которых боевым (триерой) был лишь один. Сил было явно недостаточно, и поэтому Тинних пошел на хитрость. Корабли подошли к городу ночью, под покровом темноты на три лодки было посажено по трубачу, после чего Тинних расставил эти лодки на некотором расстоянии друг от друга и приказал трубачам трубить по сигналу. Расчет был прост — обмануть осаждавших, показать, что на помощь Феодосии подошел большой флот. Приказ Тинниха был исполнен, в нужный момент трубачи дружно затрубили; в лагере боспорцев началась настоящая паника, и они в испуге без всякого порядка покинули свои позиции. Таким образом, Феодосия была спасена. Как видим, первая попытка захвата города провалилась; по одной из версий, Сатир даже умер тогда у стен Феодосии.
На Таманском полуострове Сатиру скорее всего удалось подчинить Фанагорию. Не ограничивая себя действиями только против греческих городов, он начал политику активного вмешательства в дела местных племен Прикубанья. Уже знакомый нам Полиэн (Polyaen. VIII, 55) рассказывает, что Сатир возвратил на престол царя синдов Гекатея, но потребовал за свою услугу, чтобы тот развелся со своей женой меотиянкой Тиргатао и даже убил ее, а в жены взял дочь Сатира. Практика династических браков, как видим, активно использовалась правителями Боспора. Тиргатао, однако, спаслась и подняла против Сатира местные племена, которые подвергли его территории опустошению. Осознав крушение своих планов, Сатир умер (вторая версия его смерти), а его преемникам пришлось откупаться от враждебных соседей богатыми дарами.
Надпись, сравнительно недавно обнаруженная на Семибратнем городище (столица Синдского государства), позволяет считать, что злополучный Гекатей был изгнан со своего престола вторично. На этот раз ему помог сын Сатира — Левкои I{26}. Синдскому царю вновь были возвращены его владения, но, очевидно, после его смерти с независимостью синдов было покончено. Боспорские надписи свидетельствуют, что Синдика была подчинена Боспору, и новым царем синдов стал Левкои. В дальнейшем он распространил свою власть на другие меотские племена (торетов, керкетов, дандариев) и даже стал именоваться царем синдов и всех меотов. Нет сомнения, что Левкои сумел подчинить Феодосию; при нем утвердилась пышная титулатура боспорских владык — «архонт Боспора и Феодосии, царь синдов, торетов, дандариев, псессов», «архонт Боспора и Феодосии, царь синдов и всех меотов» и т. п. Так на рубеже V–IV веков до н. э. возникло своеобразное по своей структуре греко-варварское Боспорское государство, в которое вошли как некогда независимые греческие колонии, так и варварские племена.
Однако Левкону, как и его отцу, пришлось столкнуться с противодействием Гераклеи Понтийской, которое, очевидно, опять же имело место тогда, когда боспорцы угрожали Феодосии. На этот раз гераклеоты действовали даже более активно. По свидетельству Полиэна (Polyaen. V, 44,1), греческий полководец Мнемон провел разведывательную акцию: под видом переговоров о дружбе на Боспор была послана делегация, в которую входил популярный музыкант — кифаред Аристоник. Музыкант должен был дать концерт, а послу по количеству слушателей в театре предстояло рассчитать, так сказать, людской потенциал будущего противника.
После такой разведки начались боевые действия, о которых рассказывает Полиэн (Polyaen. VI, 9). Превосходство гераклеотов на море было полным. Левкои попал в трудное положение еще и потому, что его воины не горели желанием воевать. Оценив ситуацию, он избрал следующий боевой порядок: впереди были поставлены гоплиты, а за ними — скифы. Царь при этом объявил, что если гоплиты допустят высадку с моря неприятеля, то скифы будут стрелять им в спины из луков. Услышав такое, гоплиты мужественно помешали высадке гепаклеотов. Ппизнавая налет анекдотичности этого рассказа, хочется обратить внимание на одно важное обстоятельство — воины Левкона названы гоплитами, то есть тяжеловооруженная пехота в это время как будто была главной ударной силой боспорского войска.
Возможно, с боевыми действиями гераклеотов были связаны пожары первой половины IV века до н. э., открытые во время археологических раскопок в некоторых боспорских городах. В Мирмекии, к примеру, сильным пожаром были уничтожены некоторые здания, расположенные на самом берегу бухты. Нетрудно представить, что именно такие прибрежные постройки должны были подвергаться нападению при высадке неприятельских десантов.
О вооружении боспорской пехоты этого времени можно судить на основании изображений на надгробных стелах, хотя они по большей мере не очень богаты интересующими нас деталями. К примеру, на надгробии юноши из Пантикапея мы можем видеть лишь большой круглый щит, закрывающий тело воина от подбородка до колен{27}.
Значительно более информативны рельефные стелы, обнаруженные при раскопках античной усадьбы Юбилейное I на Таманском полуострове в 80-х годах прошлого века и уже вошедшие в научную литературу под названием «таманских рельефов». Стелы датируются третьей четвертью IV века до н. э.; они изготовлены из мрамора скорее всего аттическими мастерами, трудившимися на Боспоре. Во всяком случае, местные особенности изображений выступают на них достаточно отчетливо. На первой стеле представлен обнаженный воин с плащом, заброшенным за спину, он смело идет в бой, прикрываясь круглым щитом и сжимая меч в правой руке. Меч не сохранился, но, судя по изображению ножен, он относится к типу ксифосов.
Еще более интересен второй рельеф, на котором представлены два воина — пожилой (с бородой) и молодой (безбородый){28}. На головах у них надеты коринфские шлемы; старший правой рукой придерживает круглый гоплитский щит, а левой держит копье, лежащее на его левом плече. На ногах у него — высокие поножи, но при этом он бос. У младшего в правой руке копье, а в левой — ксифос, который он держит за перекрестье рукоятью вниз. Скульптор прекрасно изобразил втоки копий, представляющие собой суживающиеся книзу втулки с вытянутыми остриями, по всей видимости, квадратными в поперечном сечении. Шейки втоков, где втулки соединены с острием, оформлены в виде валиков. Хорошо видны и другие детали вооружения, можно рассмотреть даже изображение шапок-подшлемников, которые изготавливались из войлока или кожи и служили для амортизации ударов по шлему. Подобную подкладку имели также и кнемиды. В общем, имеющиеся изобразительные материалы позволяют считать, что в IV веке до н. э. боспорская пехота сохраняла основные особенности вооружения и, надо думать, боевое построение фалангой, характерные для более раннего времени.
Таманский рельеф:
1 — стела с изображением двух воинов;
2— молодой воин (по В. П. Толстикову)
Из приведенного выше рассказа Полиэна о столкновении Левкона I с гераклеотами, однако, можно заключить, что фаланга, состоявшая скорее всего из граждан боспорских городов, не всегда была надежным орудием в руках монарха. Вероятно, уже при ранних Спартокидах в вооруженных силах все более важную роль начинают играть отряды наемников. Среди них можно предполагать не только гоплитов, но и так называемых пельтастов, занимавших промежуточное положение между тяжело- и легковооруженными воинами.
Подразделения пельтастов широко распространились в Греции IV века до н. э.; название свое они получили от легкого щита особого типа — пельты, имевшей форму полумесяца. Пельта изготавливалась из дерева, возможно, даже была плетеной, покрывалась овечьей или козьей кожей и, как представляется, была лишена металлических обивок. Появление такого щита обычно связывают с Фракией. Наиболее ранние его изображения на аттических вазовых росписях относятся ко второй половине IV века до н. э., но особенно популярными они стали позднее. Очень часто пельта изображалась на так называемых «боспорских» педиках IV века до н. э., которые изготавливались в Афинах, возможно, в немалой степени специально для продажи на Боспоре. Однако каких-либо остатков таких щитов здесь обнаружено не было.
Пельта была известна и скифам. На одном из шедевров греко-скифской торевтики — золотом гребне, найденном в кургане Солоха, представлена сцена сражения трех воинов. Спешившийся скиф, конь которого убит, отбивается от нападающего на него всадника и расположенного позади всадника пешего воина; этот скиф имеет пельту, его противники — обычные скифские щиты. Это изображение, информативное само по себе, интересно для нас еще и по той причине, что гребень из Солохи, как и большинство предметов греко-скифской торевтики, скорее всего был изготовлен в мастерских Боспорского государства. Во всяком случае, многие специалисты придерживаются такой точки зрения.
Еще раз возвращаясь к рассказу Полиэна о войне Левкона с гераклеотами, хочется обратить внимание, что содержащаяся в нем информация чрезвычайно ценна еще в одном существенном аспекте. Этот рассказ, пусть, как уже говорилось, в несколько анекдотичной форме, отражает реальный боевой эпизод, происшедший на Боспоре. Добавим, что это единственное описание военных действий на берегах Керченского пролива, которое сохранила античная письменная традиция. В высшей степени показательно, что в этом эпизоде верными союзниками Левкона выступили скифы, и у нас есть веские основания считать, что в это время уже существовал боспоро-скифский союз, важной составляющей которого, безусловно, было военное сотрудничество.
Материальными свидетельствами такого союза служат курганы варварской знати (вероятно, в основном скифской), возведенные в это время в окрестностях столицы государства — Пантикапея. Первым в их ряду следует назвать так называемый «курган Ашика» (раскопан А. Б. Ашиком в 1838 году), поскольку он хорошо датируется концом первой четверти IV века до н. э., когда Левкои I достиг немалого успеха в укреплении Боспорского государства. В кургане был погребен воин, при котором находился интереснейший набор вооружения: шлем, панцирь, поножи, меч, лук со стрелами. Подчеркнем, что именно из этого кургана происходят бронзовые поножи с изображением головы горгоны Медузы на коленной чашечке, которые, как уже отмечалось, являются самой ранней находкой подобного вооружения во всем античном Северном Причерноморье. Конечно, вызывает некоторое удивление, что эти архаические поножи оказались в погребении воина приблизительно через 150 лет после их изготовления, но, на наш взгляд, этот археологический факт имеет вполне логичное объяснение. Бронзовые поножи, как и другие предметы вооружения (панцири, шлемы и пр.), безусловно, ценились весьма дорого, передаваясь, подобно своего рода реликвии, из поколения в поколение.
В этом комплексе чрезвычайно интересны и другие находки. Прежде всего это бронзовый шлем, который, как отметил Б. З. Рабинович, «поражает крайней простотой формы»{29}. Он состоит из трех грубо склепанных пластин, две из которых свернуты полукругом и образуют боковые стенки, а третья положена сверху. По краю шлема имеются мелкие отверстия для прикрепления подкладки. В отличие от обычных форм этот шлем не сужается кверху, а как будто несколько расширяется. Вероятно, простота формы может свидетельствовать в пользу его местного изготовления, хотя шлем совершенно не подходит под типы скифских, «видимо, представляя собой единичное явление», как считал Б. З. Рабинович. Другие специалисты в области древнего вооружения предполагали, что шлем был сделан из частей разрушенных шлемов или из бронзовых пластин неизвестного назначения, возможно, даже из частей металлических сосудов, проще говоря, из греческого металлолома. В общем, этот шлем представляется в полной мере уникальным.
Панцирь также весьма любопытен, хотя и относится к обычному для варваров Северного Причерноморья типу чешуйчатых доспехов. Дело в том, что, хотя такие панцири изготавливались в основном из железа, панцирь из «кургана Ашика» сделан из бронзовых пластин, при этом пластины здесь были не просто нашиты на основу, а прикреплены бронзовыми заклепками, что абсолютно нетипично для скифской традиции. Железный меч скорее всего принадлежал к типу скифских акинаков, а бронзовые наконечники стрел относятся к хорошо известным в Северном Причерноморье типам, которые можно датировать второй половиной V — началом IV века до н. э.
Среди более поздних курганов времени расцвета Боспорского государства при Спартокидах особое значение принадлежит кургану Куль-Оба, в котором в 1830 году было открыто богатейшее погребение скифского военачальника. В специальном отделении саркофага был положен его парадный меч, рукоять и ножны которого имели золотые обкладки. На рукояти изображены фигуры двух животных; на ножнах — грифон, лев, терзающий оленя, леопард и др., на пластине для подвешивания меча можно видеть морского коня (гиппокампа). Кнемиды, изготовленные из позолоченной бронзы, по размерам значительно превосходят обычные греческие поножи и позволяют считать, что погребенный в Куль-Обе воин был настоящим богатырем. Из защитного вооружения представлен также шлем. Среди наступательного вооружения, кроме меча, в склепе были найдены сотни наконечников стрел, наконечники копий и дротиков. Чрезвычайно важны для нас также происходящие из Куль-Обы находки электрового сосуда и золотых штампованных бляшек с изображениями скифов.
В другом кургане (на «земле Мирзы Кекуватского» — под таким названием он вошел в литературу) был открыт не столь богатый склеп, но предметов вооружения в нем обнаружено немало. Погребенный в каждой руке имел по пучку стрел с бронзовыми позолоченными наконечниками (общее их число около 300). В ногах лежал бронзовый греческий шлем халкидского типа с подвижными нащечниками, а также бронзовые поножи. Здесь же был положен меч, от которого сохранилась обложенная золотом рукоять с представленными на ней неясными изображениями зверей.
На Таманском полуострове элитные погребения с богатыми наборами вооружения времени ранних Спартокидов были открыты в курганах Большая и Малая Близницы. Во время раскопок Большой Близницы в 1865 году был обнаружен склеп с погребением знатного воина; в нем, кроме других находок, обнаружены великолепный бронзовый шлем в виде фригийского колпака, обломки бронзовых позолоченных панциря и поножей, большой железный меч, небольшой кинжал, семь копий и множество бронзовых наконечников стрел.
Особый интерес в этом комплексе, безусловно, представляет меч. Вполне очевидно, что он продолжает традицию развития халкидских шлемов, что видно по устройству его короткого наносника, подвижных нащечников, закругленных вырезов для ушей и, наконец, выгнутого назатыльника. Верхняя часть шлема, однако, оформлена совсем иначе, по-новому, — она сильно вытянута вверх и загнута вперед, имитируя форму фригийского колпака. П. Динтсис отнес этот шлем к группе «тиарообразных»[2]{30}. Б. З. Рабинович справедливо указывал на переходный характер такого типа шлемов от классических к эллинистическим{31}, то есть получившим распространение после походов Александра Македонского, в III–I веках до н. э. Действительно, наиболее ранние их воспроизведения можно видеть на монетах царя Македонии. Шлем из Большой Близницы — тоже достаточно ранний, его можно датировать концом IV — началом III века до н. э.
Имеющиеся материалы позволяют считать, что, опираясь на поддержку скифов, владыки Боспора расширяли свои владения и достигли такого положения, что стали играть очень важную роль, так сказать, в международной жизни Северного Причерноморья. При Перисаде I (сын Левкона I) Боспорское государство занимало земли, которые, как сказано в одной из надписей, лежали «между пределами тавров (то есть Крымскими горами) и Кавказскими горами». Благоприятная обстановка IV века до н. э. выразилась в расцвете материальной культуры всех греческих государств региона и в особенности Боспора. Выдающийся исследователь северопричерноморской античности М. И. Ростовцев с полным на то основанием назвал это столетие «золотым веком» эллинства на северном берегу Черного моря{32}. Одним из ярких проявлений такой ситуации можно рассматривать активное освоение греками широких сельскохозяйственных территорий. По подсчетам специалистов, общее количество сельских поселений этого времени в обеих частях Боспорского царства составляет более 400. Чрезвычайно показательно, что все они лишены укреплений.
Боспоро-скифский союз, однако, мог быть реальным гарантом стабильности в регионе лишь до тех пор, пока скифы были господствующей военной силой в степях Северного Причерноморья, и здесь очень многое зависело от положения, на восточных рубежах Скифии, то есть в районе Дона. Передвижения новых орд кочевников из глубин Азии, как уже не раз говорилось, обычно вели к дестабилизации военно-политической обстановки в степях. В этом отношении хотелось бы обратить внимание на то, что какие-то негативные явления во взаимоотношениях Боспора со скифами возникли уже в конце третьей четверти IV века до н. э.
Очень важная информация для понимания начавшихся изменений в регионе, на наш взгляд, содержится в речи Демосфена против Формиона, которую он произнес около 328 года до н. э. (Dem. XXXIV, 8). В ней знаменитый оратор, в частности, говорил о торговой поездке Формиона на Боспор. Эта поездка была крайне неудачной, поскольку вследствие войны, которая происходила между боспорским царем Пе-рисадом и скифами, привезенные Формоном товары почти не находили сбыта. Сам по себе факт военных столкновений между скифами и Боспором в это время вызывает некоторое недоумение, поскольку скифы, если судить по данным античных письменных источников, и до, и после этого события всегда выступали как союзники боспорских царей (Polyaen. VI, 9, 4; Diod. XX, 22–24). Еще более интересен, на наш взгляд, другой аспект этого сообщения, а именно тот, который свидетельствует о крупных торговых затруднениях Формиона. Боспорское государство во второй половине IV века до н. э. занимало значительную территорию и граничило с различными варварскими народами, а значит, локальный конфликт с одним из них, а именно так иногда трактуют сообщение Демосфена, вряд ли мог привести к столь печальным последствиям.
Не исключено, что уже в это время в силу каких-то причин вся система взаимоотношений Боспора с варварским миром испытывала трудности, что, в частности, могло привести к военным конфликтам и отрицательному воздействию на боспорскую торговлю. К сожалению, в силу своей краткости приведенное сообщение Демосфена не может быть основанием для более определенных выводов. Да и сама по себе неблагоприятная ситуация для торговли на Боспоре в это время может рассматриваться как не более чем симптом будущих потрясений. Очень может быть, что уже тогда начались отдельные походы восточных номадов (сарматов) на запад, повлиявшие на увеличение военной напряженности в Северном Причерноморье.
Усобица сыновей Перисада I
Данные археологии убедительно свидетельствуют о том, что Великая Скифия не пережила рубежа IV и III веков до н. э.; ее крушение с полным основанием можно назвать одним из важнейших, эпохальных событий древней истории. Скорей всего эта катастрофа стала результатом целого комплекса причин, приведших к общему ослаблению Скифии, но главной из них, несомненно, было сарматское продвижение на запад. Очень важным в этом контексте представляется свидетельство Диодора Сицилийского о том, что савроматы (сарматы) «опустошили значительную часть Скифии и, поголовно истребляя побежденных, превратили большую часть страны в пустыню» (Diod. II, 43, 7).
Буквально накануне крушения Скифии произошло одно важное событие, в которое были вовлечены и скифы, и сарматы, и Боспорское государство. Речь идет об усобице сыновей царя Перисада I (Сатира, Евмела и Притана), о которой достаточно подробно рассказал Диодор Сицилийский (Diod. XX, 22–24). В самом кратком изложении его повествование сводится к следующему. В 310/9 году до н. э. умер Перисад I, и по старшинству трон перешел к Сатиру. Недовольный этим Евмел начал оспаривать власть у брата, в своей борьбе он нашел поддержку варваров во главе с Арифарном. Понимая серьезность ситуации, Сатир собрал значительные силы: 34000 воинов, из которых 30000 составляли союзные скифы (20000 пехоты и 10000 конницы), 2000 наемники-греки и 2000 наемники-фракийцы. Под командованием боспорского царя это войско с большим обозом продовольствия выступило в поход.
Где произошли военные столкновения и какие варвары поддержали Евмела, из текста Диодора не вполне ясно, но есть веские основания считать, что районом боевых действий стало Прикубанье, а беглого боспорского царевича поддержало сарматское племя сираков, которое к этому времени, как представляется, продвинулось к восточным рубежам Боспорского государства. Некоторые исследователи полагают, что Евмела поддержало меотское племя фатеев, но эта гипотеза вызывает большие сомнения. Дело в том, что из боспорских надписей известно, что они были подчинены царям Боспора, а это означает, что фатеи никак не могли противостоять армии царя, поддержанной скифами.
С другой стороны, вряд ли можно сомневаться, что объединение сираков в военном отношении было весьма мощным, поскольку сумело выставить войско, превышающее по численности объединенные боспоро-скифские силы, — 42000 воинов (20000 конницы и 22000 пехоты). Войско Сатира, продвигаясь вперед, перешло реку, которая называлась Фат, и, подойдя к противнику на близкое расстояние, встало лагерем, окружив его со всех сторон повозками. Отметим, что такое устройство лагеря очень характерно для кочевников. Затем произошло сражение, которое в исторической литературе часто называется битвой на Фате.
Сатир, по скифскому обычаю, как это специально подчеркивает Диодор, встал в центре своих боевых порядков. Подобное построение, когда военачальник встает в центре войска, — характерный прием боевого построения не только скифов, но и других народов. Ксенофонт в сочинении «Анабасис» в этом отношении сообщает: «Все военачальники варваров занимают место в центре войска, полагая, что они таким образом находятся в наибольшей безопасности, если с обеих сторон имеют свое войско, и что в случае необходимости передачи приказа войско будет оповещено о нем в половину времени» (Xen. I, 8, 22)[3]{33}. Весьма показательно, что в центре враждебных Сатиру сил встал Арифарн, а Евмел находился на левом фланге.
По поводу этого построения известный советский историк и археолог В. Д. Блаватский высказал предположение, что Евмел использовал здесь тактику «косого клина», впервые столь удачно примененную знаменитым полководцем Эпаминондом в битве против спартанцев под Левктрами в 371 году до н. э.{34} Тогда Эпаминонд сильно изменил традиционный боевой порядок фаланги, разместив свои силы не равномерно по всему фронту, а с численным преимуществом на левом фланге (отсюда происходит название «косой клин»). Поставив на левый фланг лучшую часть своего войска и создав тем самым не только количественное, но и качественное преимущество, он одержал полную победу над непобедимыми до того спартанцами. Но использовал ли Евмел этот боевой порядок? Надо признать, что такое соблазнительное предположение, в общем, ничем не обосновано, более того, из описания Диодора вполне очевидно, что роль Евмела в командовании войсками во время сражения была весьма скромной, да и судьбу сражения решила совсем не пехота, а конница. Все эти соображения заставляют предпочесть схему хода битвы на Фате, которую предложил киевский скифолог Е. В. Черненко{35}.
Схема битвы при Фате (по Е. В. Черненко):
1 — войско Сатира II и войско Арифарна перед сражением; 2 — скифская конница Сатира наносит поражение коннице Арифарна и начинает ее преследование. Евмел обращает в бегство наемников; 3 — скифская конница Сатира прекращает преследование разгромленных, меняет направление движения и наносит удар в тыл Евмела; а — пехота; б — конница Арифарна; в — скифская конница; г — греки-наемники; д — наемники-фракийцы; е — укрепленный лагерь Сатира
Сатир с отборными отрядами конницы нанес удар в центр построения неприятеля, где находился царь Арифарн. После упорного боя, стоившего больших потерь обеим сторонам, он обратил сираков в бегство. Поначалу Сатир даже начал преследовать бегущих, но вскоре узнал, что брат Евмел одерживает победу на своем фланге, прекратил преследование и, нанеся еще один удар по врагу, опять имел успех. На этом сражение на берегу реки Фат, по существу, закончилось, полную победу в нем одержал Сатир. Важнейшую роль в этом успехе, безусловно, сыграла скифская конница, которая сначала сокрушила центр боевых порядков Арифарна, а затем, зайдя в тыл неприятелю, одержала верх и на левом фланге.
Уцелевшие воины Арифарна и Евмела укрылись в укрепленной царской ставке, стоявшей на берегу Фата. Глубокая река, обтекая это место, делала его почти неприступным. Неприступность еще более усиливалась благодаря наличию здесь обрывистых утесов и густого леса. Подступы к крепости были к тому же защищены высокими башнями и палисадами.
После победы в сражении Сатир сначала опустошил неприятельскую страну, предал огню местные поселения, захватил большое количество добычи и пленных, а затем предпринял попытку взять крепость штурмом. Эта акция имела лишь частичный успех; но воины Сатира все-таки сумели переправиться через реку и стали вырубать лес, мешавший подходу к укреплениям. Работы быстро продвигались вперед, и тогда осажденные попытались им противодействовать — стрелки Арифарна начали поражать рубящих лес. Тем не менее воины Сатира продолжили свое дело и на четвертый день работы приблизились к укреплениям, но здесь, осыпаемые на тесной позиции тучей стрел, стали терпеть большой урон. Положение попытался спасти предводитель наемников Мениск, его поддержал сам Сатир. В завязавшемся бою он был ранен копьем в руку; рана оказалась столь серьезной (может быть, копье было отравлено), что этой же ночью царь скончался.
Осада после этого была снята, тело Сатира переправили в Пантикапей к его брату Притану, где были устроены пышные похороны. Приняв царскую власть, Притан не проявил должной активности и не сумел развить достигнутого предшественником успеха. Евмел же и его союзники оправились от поражения и сумели захватить немало городов и укреплений. Когда Притан наконец явился к войску и выступил против брата, он потерпел неудачу; его армия была оттеснена к перешейку около Меотийского озера и сдалась на милость победителя. Оказавшись в отчаянной ситуации, Притан попытался укрепиться в Пантикапее, но безуспешно, и был вынужден бежать в город Кепы, где был убит.
Таким образом, в тяжелой междоусобной борьбе полную победу одержал Евмел. Утвердившись на боспорском престоле, он жестоко расправился со своими противниками, приказав умертвить не только друзей Сатира и Притана, но также их жен и детей. Бегством удалось спастись лишь сыну Сатира, царевичу Перисаду, который нашел убежище у скифского царя Агара. Несмотря на проявленную чудовищную жестокость, в дальнейшем Евмел управлял государством очень умело и дальновидно (помогал некоторым греческим государствам, боролся с пиратами), в результате чего Боспорское государство укрепилось, расширило свои границы. У царя даже возник фантастический план — объединить под своей властью все земли вокруг Черного моря. Но до воплощения его на практике дело не дошло — Евмел погиб от нелепой случайности в 304/3 году до н. э.
Кратко резюмируя сказанное о борьбе за боспорский престол сыновей Перисада I, подчеркнем, что столкновение между братьями следует рассматривать не как простую междоусобицу, не как «небольшую гражданскую войну», по выражению М. И. Ростовцева{36}, а как столкновение мощных варварских группировок. Разумеется, конфликт начался из-за спора за боспорский престол, но с вовлечением в борьбу варварских племен он явно перерос рамки простой междоусобицы и превратился в явление отнюдь не чисто боспорской истории. Военно-политическая обстановка в конце IV века до н. э., как можно считать, была такой, что и скифы, и сарматы в этой войне сражались не только за интересы боспорских царевичей, но и свои собственные.
В сложившейся ситуации поведение Евмела выглядит вполне логичным. В своих притязаниях на боспорский престол он сделал ставку на поддержку сарматов — объединение в военном отношении, безусловно, очень сильное. Но и скифы, по всей видимости, поддержали Сатира в борьбе с братом не просто из личных симпатий к нему или только из понимания правоты его дела. В это время борьба с сарматами была, так сказать, их кровным делом. По-видимому, именно по этой причине они предоставили в распоряжение Сатира значительные силы, игравшие в боевых действиях столь важную роль. Не случайным в данной связи представляется и то, что после смерти Сатира Притан принял царскую власть и твердое решение продолжать борьбу с Евмелом лишь после того, как прибыл к войскам (Diod. XX, 24). Стремление войск, состоящих в основном из скифов, к продолжению успешно начатой войны сыграло здесь, по всей видимости, немалую роль. Судьба, однако, была неблагосклонной к Притану и его союзникам.
Совсем не исключено, что Евмел, получивший власть над государством благодаря помощи сарматов, и в дальнейшем в своей внешней политике опирался на союз с ними. Возможно, с их поддержкой следует в какой-то степени связывать его успехи в расширении границ и в укреплении международного престижа Боспора, о чем сообщается в рассказе Диодора. Можно даже предполагать, что события 310/9 года до н. э. были до некоторой степени поворотным пунктом в истории Боспора. В это время традиционно союзнические отношения со Скифией прерываются, и, возможно, начинается процесс переориентации боспорской политики по отношению к варварскому миру с акцентом на связи с сарматами. Состояние источников таково, что почти невозможно судить, насколько этот процесс был продолжен или развит после смерти Евмела. Однако можно предполагать, что сильнейшее в регионе объединение сарматов продолжало играть важную роль в системе связей Боспорского государства с племенами региона и позднее.
Для изучения военного дела Боспора периода сарматской экспансии, как и для более раннего времени, большое значение имеют материалы, полученные при раскопках курганов. Первостепенную важность для понимания происшедших глобальных перемен, на наш взгляд, имеет курган, раскопанный на мысе Ак-Бурун (южная оконечность Керченской бухты) в 1875 году{37}. В его центральной могиле были обнаружены кремированные останки знатного воина с очень показательным погребальным инвентарем. Наиболее известная находка, происходящая отсюда, — золотой ажурный шлем, украшенный троекратно исполненным цветком каллы между волютами. Эти двойные волюты можно понимать как изображение круто закрученных бараньих рогов, являющихся символом фарна, то есть некой божественной благодати, без которой, по представлениям иранских народов, невозможен путь героя. Хорошо известно, что бараньи рога стали атрибутом Александра Македонского, знаком его богоизбранности, после посещения им оракула Амона в Египте. Некоторые исследователи сближают этот золотой шлем по форме с сарматскими шлемами более позднего времени или с кожаными колпаками кочевников. Вполне возможно, что он надевался поверх меховой шапки.
Другие вещи роднят курган Ак-Бурун с культурами народов, которые заселяли территории к востоку от Скифии (Подонье, Прикубанье). Из предметов вооружения в первую очередь обращают на себя внимание большой меч и кинжал, которые, к сожалению, сохранились очень плохо. Видный исследователь степных древностей К. Ф. Смирнов относил этот меч к мечам синдо-меотского (Прикубанского) типа{38}, что вполне возможно, но совершенно недоказуемо. В состав прочего наступательного вооружения входили 2 копья, 4 дротика и стрелы с железными наконечниками. Наконечник одного копья сохранился в хорошем состоянии, он был искусственно деформирован перед помещением в могилу, неплохо сохранился и один из дротиков.
Комплекс защитного вооружения включал железный шлем, бронзовые поножи и чешуйчатый панцирь (все сохранилось в обломках). Железные пластинки от последнего отличаются крупными размерами и, в общем, не очень напоминают детали обычного чешуйчатого доспеха. Е. В. Черненко по этой причине предполагал, что эти пластины относятся к покрытию щита{39}. Однако все сомнения напрасны. Исследователи кургана были уверены в том, что они нашли именно панцирь, а у пластин имеется хорошая аналогия — чешуйчатый панцирь, происходящий из сарматского кургана в Подонье. Комплекс наступательного вооружения из кургана Ак-Бурун имеет большое сходство с Прикубанскими памятниками, где в относительно богатых погребениях встречается следующий набор: меч, копья или дротики (от 1 до 7), несколько стрел с железными наконечниками.
Дата Ак-Бурунского кургана достаточно уверенно определяется в пределах конца IV — начала III века до н. э. В связи с этим весьма соблазнительной представляется попытка связать его с описанными выше событиями междоусобной борьбы сыновей Перисада!. В. Ф. Гайдукевич, известный специалист в области древностей Боспора Киммерийского, высказал предположение, что здесь был погребен один из союзников Евмела{40}, и с этим предположением вполне можно согласиться.
Дротики, подобные обнаруженным в кургане Ак-Бурун, как можно полагать, стали на Боспоре достаточно популярным видом метательного оружия. Очень интересно в этом отношении надгробие конца IV–III века до н. э., найденное в Керчи в 1951 году. На нем неплохо сохранилась роспись, где можно разглядеть безбородого юношу-воина, совершающего, вероятно, возлияние. На его ногах изображены кнемиды, обозначенные желтой краской (бронзовые), за спину закинут сравнительно небольшой щит круглой формы. Из наступательного вооружения представлен меч, который, судя по очертаниям рукояти, следует считать махайрой, и три копья или дротика. Большое количество копий (дротиков) в данном случае, возможно, следует связывать с влиянием военного дела племен Прикубанья, что в контексте событий, речь о которых шла выше, представляется вполне закономерным.