Оружие и доспехи
Наступательное вооружение
Рубеж нашей эры стал для обитателей евразийских степей временем поиска и разработки новых форм вооружения, что объясняется все большим применением в военных действиях тяжеловооруженной конницы. Естественно, этот процесс не мог не затронуть и территорию Боспорского государства, находившегося в контактной зоне с бескрайним кочевым миром.
Постоянные военные столкновения с кочевниками способствовали заимствованию ряда новшеств из военной практики сарматов, например, широкому распространению длинных мечей без металлического навершия. В I веке до н. э. они появляются в погребальных комплексах Прикубанья, в непосредственной близости от границ Боспора{88}. Из существовавших в этот период мечей первоначально боспорцами, видимо, был заимствован тип, имеющий прямое железное перекрестье. Скорее всего именно такую деталь изобразил художник, копировавший фреску рубежа нашей эры из склепа Анфестерия, хотя меч получился у него весьма напоминающим саблю, что для этого времени совершенно невозможно.
Показательно, что самая ранняя находка длинного меча на Боспоре происходит из его азиатской части. Она связана с могилой I века до н. э. в некрополе Фанагории, за которой начиналась область расселения аспургиан. Длина меча 0,75 метра. Штырь рукояти заканчивается шляпкой, под которой сохранились остатки деревянного навершия. Определенный интерес представляет и находка резного костяного навершия меча в резиденции Хрисалиска{89}, очевидно, одного из аспургианских вождей, близких к царю Асандру. Резиденция была расположена всего в 18 километрах к северо-востоку от Фанагории и погибла около 14/13 года до н. э., в период борьбы понтийского царя Полемона за утверждение своей власти на Боспоре.
В I–II веках на Боспоре и в Прикубанье господствует тип меча без металлического перекрестья, с рукоятью, плавно переходящей в клинок, с линзовидной в сечении формой клинка. Длина таких мечей от 70 до 112 сантиметров, ширина 3,5–5 сантиметров. Не позднее III века в этом регионе появляются более массивные мечи шириной 4,5–5,5 сантиметра, с прямым основанием клинка.
Боспорские мечи:
1, 2— некрополь Фанагории;
3, 4 — некрополь Илурата
Длинные мечи употреблялись и пехотинцами, и всадниками, но в последнем случае, видимо, обычными были мечи длиной около 1 метра и более. Это обусловлено тем, что подобное оружие прежде всего предназначалось для нанесения прямого рубящего удара с коня и функционально должно было быть достаточно длинным. Так, Тацит, описывая события 69 года в Мёзии, упоминает длинные мечи сарматских всадников (Тас. Hist. I, 79). В данной связи уместно упомянуть и более ранний пример использования длинных мечей. Имеется в виду сообщение Тита Ливия о наличии в армии Селевкидов арабских воинов, сражавшихся на верблюдах и вооруженных узкими мечами 4 локтей в длину (около 1,8 метра), чтобы поражать врагов даже с большой высоты (Liv. XXXVII, 40,12).
Длина и большой вес меча обеспечивали эффективность его удара в столкновении с вражеской пехотой. Той же цели служила большая рукоять. Если такой меч держали одной рукой, то центр тяжести приближался к ней. В случае необходимости всадник мог взять меч и в обе руки (Тас. Hist. 1,79). В тех случаях, когда удавалось полностью зафиксировать длину рукояти боспорских всаднических мечей, она составляла 0,19—0,23 метра, тогда как в Поволжье, как правило, не превышает 0,15 метра. Для длинных мечей, найденных в Пальмире (Сирия), этот показатель составляет как минимум 25 сантиметров. Впрочем, реальные размеры рукояти могли быть и больше. Дело в том, что в непотревоженных сарматских погребениях Подонья — региона, связанного с Боспором через Танаис, — навершия со штифтами всегда находятся в некотором отдалении от конца штыря. Их крепили, вбивая штифт через отверстие в центре, и это заставляет предполагать, что общая длина рукояти была на 6—11 сантиметров больше самого штыря, то есть в пределах 0,25—0,34 метра.
Находки наверший мечей в других регионах, связанных с сарматами, достаточно редки, что, очевидно, объясняется более дешевым и, следовательно, менее долговечным материалом, из которого они изготавливались, — например, из дерева. Для Боспора, наоборот, отмечается большое разнообразие в отношении наверший, которые имеют самую разную форму: усеченного конуса, полусферическую, линзовидную или овальную в сечении. Для них использовались стеклянная паста, янтарь, кость и полудрагоценные камни — оникс, агат, халцедон.
Штырь рукояти боспорских длинных мечей представляет собой единое целое с клинком. Он имеет прямоугольную или округлую форму и слегка суживается к концу. Иногда встречаются отверстия для крепления обкладки рукояти, которая, судя по остаткам древесного тлена, обычно изготовлялась из дерева. В месте перехода к клинку она образовывала короткое прямое или округлое расширение, заменявшее перекрестье. Существование его не вызывает сомнений, поскольку эта деталь представлена в изображении воина на расписном саркофаге, открытом в 1900 году, и на многих пантикапейских надгробных рельефах. Небольшое перекрестье присутствует и в изображении меча на надгробии Газурия из Херсонеса, датируемом началом II века н. э.{90} Он вложен в украшенные геометрическим орнаментом ножны с прямоугольным устьем. Скорее всего мечи сходного типа имелись и на Боспоре.
Ножны мечей обычно изготовлялись из дерева. Их следы часто встречаются на клинках в виде тонкого слоя отпечатков древесных волокон. На уже упоминавшемся мече из Фанагории они были окрашены в белый цвет, для сарматских известна красная окраска, которая могла употребляться и на Боспоре. Можно допустить, что в отдельных случаях ножны обтягивались кожей или целиком были кожаными.
Самый распространенный способ ношения боспорских длинных мечей — размещение их с левой стороны, в отдельных случаях — на портупейном ремне, прикрепленном к поясу. Для крепления могли использоваться специальные скобы, часто изготовлявшиеся из нефрита, жадеита и халцедона. Не исключено, что по крайней мере для части боспорских портупейных скоб использовалось дерево. Так или иначе, но их изображения присутствуют на ряде надгробий, где они находятся в верхней части ножен на расстоянии около трети их длины от устья. Меч свободно скользил по портупейному ремню, а в случае надобности легко снимался, так как портупея, видимо, крепилась к нему при помощи пряжки. Иногда длинный меч подвешивался на ремне, перекинутом через правое плечо; отмечен и другой способ, возможно, применявшийся на марше, когда меч пристегивался к гориту. Именно такое крепление мы видим на стеле Феагена, сына Гермогена, конца I века н. э. и на одной случайной находке из собрания Керченского музея — обломке рельефа с изображением всадника, где ножны меча пристегнуты к гориту поперечным ремнем. Во всех случаях ножны заканчиваются выпуклой бутеролью (наконечником) трапециевидной формы.
Надгробие Феагена, сына Гермогена.
Ахиллий. Конец I века
Редкой для территории Боспора является находка в некрополе Горгиппии гладиуса{91}. Размещение его с левой стороны от погребенного не соответствует общепринятой традиции ношения такого оружия у римлян. В то же время отступление от нее у римских солдат зафиксировано Иосифом Флавием для периода Иудейской войны 66–70 годов: «Пешие воины оснащены панцирями и шлемами и на каждом боку имеют по мечу, из которых более длинный расположен слева…» (Jos. Fl. Bell. Jud. III, 5).
Штырь рукояти меча из Горгиппии, постепенно расширяющийся к основанию клинка, имеет длину 13,8 сантиметра. От самой рукояти, изготовленной из дерева, остался фрагмент ее бронзовой оковки, зафиксировавший ее ширину — 3 сантиметра. Сам клинок практически одинаковой ширины (4–4,4 сантиметра) при сохранившейся длине 27,8 сантиметра первоначально имел явно большие размеры, не менее 40–55 сантиметров. Об этом можно судить по положению скреплявших ножны двух гладких бронзовых скоб с кольцами для подвешивания, расположенных на расстоянии 11,2 сантиметра друг от друга. Три сохранившихся кольца имеют внешний диаметр 2,1 сантиметра и внутренний — 1,6 сантиметра. Общая длина одной из скоб, сохранившейся целиком, составляет 5,4 сантиметра, а ширина — 0,8 сантиметра. Судя по ее форме и фиксирующейся ширине ножен, меч относится к так называемому «помпейскому» типу и датируется серединой — концом I века.
Короткие мечи I–II веков из некрополя Горгиппии:
1 — гладиус с деталями крепления ножен;
2 — меч с костяной рукоятью
Близок к римскому гладиусу другой короткий меч из того же некрополя. Он был найден в погребении I–II веков вместе с фрагментами костяных ножен{92}. На его костяной рукояти, имеющей трехчастную форму, покоилась кисть левой руки погребенного. В этой связи определенный интерес представляет рельеф I века н. э., изображающий триаду паль-мирских богов в виде военачальников высокого ранга. Их одежда и вооружение римского образца переданы детально и с большой тщательностью. Каждый из персонажей рельефа держит левую руку на рукояти меча трехчастной формы. При этом меч, размещенный слева, подобно гладиусу имеет на ножнах крепления из двух скоб с кольцами{93}. Сохранившийся большей частью остроконечный клинок горгиппийского меча имел длину около 50 сантиметров при ширине около 5 сантиметров у основания.
Помимо длинных мечей обычным элементом вооружения боспорских воинов были кинжалы, большей частью имевшие перекрестье и архаичную для I–II веков форму кольцевого навершия. Длина кинжалов колеблется в пределах 0,33—0,45 метра. Клинок в сечении линзовидный без продольного ребра. Штырь рукояти круглый, иногда овальный в сечении. Рукоять обкладывалась деревом или обматывалась ремнем. Нередко рукоять кинжалов, найденных в погребениях, завершалась таким же, как у мечей, полусферическим навершием.
Оригинальную форму рукояти кинжала — вогнутой в центре, с плавным завершением конической формы — демонстрирует находка из погребения в резном саркофаге в анапском склепе, открытом в 1975 году и датирующемся концом II — началом III века{94}. Рукоять и ножны, изготовленные из дерева, были обтянуты золотым листом с изображениями павлина и орлов, терзающих зайцев. По краю и то, и другое украшено вставками из бирюзы и гранатов. Этот «бирюзово-золотой» стиль удивительно напоминает изделия, обнаруженные в погребениях кушанских правителей в Тилля-тепе, на территории далекого Афганистана, что лишний раз демонстрирует определенное единство в отношении престижных вещей на территории степей Евразии и сопредельных с ними регионов. Ножны кинжала повторяют очертания суживающегося клинка и имеют заостренные выступы в районе устья и полукруглые ближе к основанию. Такие выступы имели вполне определенное функциональное значение.
В боспорских надгробных рельефах ножны нередко изображены пристегнутыми к правому бедру кожаными ремешками. Наиболее детально подобное крепление ножен кинжала показано на мраморной статуе I–II веков н. э. из Анапы{95}. Это не давало кинжалу болтаться и бить всадника по ноге во время езды. Таким образом, расширение или выступы на концах ножен были функционально оправданными, так как они не позволяли кинжалу выскальзывать из-под ремня. В этом отношении, как и во многих других, боспорцы следовали практике, уже сложившейся в кочевом мире евразийских степей. С другой стороны, учитывая, что большая часть находок длинных мечей и кинжалов I–III веков в Северном Причерноморье связана с территорией Боспора, можно говорить о значительной роли его оружейных мастерских в производстве и совершенствовании этого вооружения и соответственно их влиянии на кочевую среду.
В отличие от мечей и кинжалов находки наконечников копий, использовавшихся в боспорской армии, немногочисленны. К тому же частью они утрачены или сохранились в незначительных фрагментах, что затрудняет их обстоятельное исследование. Видимо, длина копий препятствовала их помещению в могилу, и только в отдельных случаях туда клали сломанное копье или только его наконечник. Как правило, он имел длину 30–45 сантиметров и лавролистную форму. Наиболее хорошо сохранившиеся экземпляры известны в сарматских погребениях. У римских авторов contus sarmaticus (сарматское копье) стало синонимом длинной тяжелой пики, которая была основным оружием катафрактариев. Здесь вполне уместно вспомнить характеристику тяжеловооруженных всадников в войске армянского царя Тиграна Великого (95–60 годы до н. э.): «Ведь вся сила этой броненосной конницы — в копьях, у нее нет никаких других средств защитить себя или нанести вред врагу, так как она словно замурована в свою тяжелую негнущуюся броню» (Plut. Luc. 28).
Для своего времени тяжелое всадническое копье было чрезвычайно эффективным оружием. Недаром Тацит говорит о сарматских катафрактариях, что «вряд ли существует войско, способное устоять перед натиском их конных орд» (Тас. Hist. I, 79). В описании сражения римлян с парфянским войском при Каррах упоминаются «тяжелые, с железным острием копья, часто с одного удара пробивавшие двух человек» (Plut. Crass. 27). О печальных последствиях столкновения с вражеским катафрактарием повествует и одна из боспорских стихотворных эпитафий: «Аполлоний, сын Аполлония, прощай. Ты неоплаканным сошел к Аиду, испустив ветрам дух под вражеской рукой, а твоя супруга стонет в слезах, восприяв нежданную скорбь. Погибла твоя красота, угасла прелесть, улетел разум, все полно горя: в твоем лице сломлен единственный канон доблести. Но если веретено Мойр и завертело тебя, наткнувшегося на страшное варварское копье, то ныне тебя примет не мрачный дом Аида, а обители героев: ибо тебе, Аполлоний, и прежде была положена почетная слава, и теперь, после смерти, воздается всяческая честь» (КБН № 119).
Иногда на конце втулки массивных наконечников копий, найденных в Прикубанье, имеются валик или кольцевидное расширение, которые могли препятствовать слишком глубокому проникновению в тело противника. Именно такой наконечник изображен среди сарматских трофеев на одном из рельефов колонны императора Траяна, воздвигнутой в память о его победах над даками и другими варварами Подунавья. Если копье имело ременную петлю у рукояти, это давало дополнительную возможность быстро извлечь его в случае необходимости или легко вернуть, если оно выпадало из рук.
Пика была одним из основных элементов в комплекте вооружения и боспорской панцирной кавалерии. Этот вид наступательного оружия появился на Боспоре, как показывают стела Матиана и фреска из склепа Анфестерия, достаточно рано. В последнем случае представлена сцена конного выезда, где оруженосец везет за своим хозяином копье длиной не менее 4,5 метра, если пропорции изображения хотя бы приблизительно выдержаны. Интересно отметить, что спустя почти полторы тысячи лет пики знаменитой польской тяжелой кавалерии — «крылатых гусар» XVI–XVII веков — имели сходную длину — 4,5–5 метров.
Долгое время на основании изобразительных источников считалось, что в бою катафрактарии использовали так называемую «сарматскую посадку», когда всадник бросал повод и разворачивал корпус вправо, держа копье по одну сторону лошади, что совершенно невозможно. Специальные эксперименты показали: чтобы успешно действовать длинным копьем, нужно было или держать его одной рукой под мышкой, не выпуская из другой руки повода, или направлять копье правой рукой, тогда как в левой, поддерживающей древко для нанесения более точного удара, находятся поводья. По-видимому, иногда применялось и дополнительное крепление копья. Вот как его описывает позднеримский писатель Гелиодор, живший на рубеже III–IV веков: «…Копье ремнем прикреплено к шее коня; нижний его конец при помощи петли держится на крупе коня, в схватках копье не поддается, но, помогая руке всадника, всего лишь направляющей удар, само напрягается и твердо упирается, нанося сильное ранение и в своем стремительном натиске колет кого ни попало» (Heliod. IX, 15). В любом случае всадник должен был сидеть, развернувшись левым плечом вперед, и удерживать копье по диагонали через шею лошади, как это показано на сасанидских рельефах со сценами поединков, иначе при столкновении с противником, не имея возможности компенсировать отдачу, он неизбежно вылетел бы из седла.
Боспорские пехотинцы в походном варианте имели при себе два копья, длина которых, судя по надгробным рельефам и росписям склепов, составляла примерно 2,2–2,7 метра. Характерный для этого времени наконечник копья происходит из воинского погребения в Илурате. Ромбовидный в сечении, при длине 39 сантиметров он имеет слабо выраженное продольное ребро и втулку с внутренним диаметром всего 2,3 сантиметра, то есть предназначался для довольно тонкого древка.
В состав наступательного вооружения пехоты и легкой боспорской кавалерии входили также дротики. Изображения трех дротиков (реконструируемая длина 1,5–1,7 метра) за большим овальным щитом встречаются на ряде боспорских надгробий рядом с пешими воинами. Отметим и стелу I–II веков из нимфейского некрополя, где мчащийся вправо всадник собирается поразить дротиком поверженного врага. Сходный тип конного воина с дротиком повторяется на монетах Савромата I и Котиса II.
Роль лука в вооружении боспорских воинов первых веков нашей эры была значительной. В это время на Боспоре продолжает широко использоваться, правда, в усовершенствованном виде, сигмовидный лук так называемого «скифского» типа. Не зря многие древние авторы сравнивали его с очертаниями северных берегов Черного моря (Strab. II, 5, 22). По сравнению с предшествующим периодом его размеры увеличиваются: длина таких луков в натянутом состоянии, судя по памятникам боспорского изобразительного искусства, составляла не менее половины роста стрелка, то есть 0,8–0,9 метра. Возможно, и сарматы преимущественно использовали такие луки{96}. В центре их находилась вогнутая рукоять с небольшим перехватом, а окончания «рогов» сильно выгибались вперед, создавая дополнительный рычаг для придания стреле большой начальной скорости. При изготовлении лука в отдельных случаях, вероятно, могли использоваться костяные накладки. Важной частью лука была прочная тетива, которая могла изготовляться из конских жил или волоса.
Лук скифского типа обычно помещался в натянутом состоянии, всегда готовым к бою, в горит — специальный футляр для лука и стрел. Носили его на левом бедре, прикрепленным к поясу, или на ремне за левым плечом. Находки остатков деревянных горитов, обтянутых кожей, достаточно редки. Тем не менее форма их хорошо известна по многочисленным изображениям в росписи пантикапейских склепов и на надгробных рельефах, где лук выступает из горита примерно на треть своей длины. Детали достаточно точно передает деревянный игрушечный горит из детской гробницы середины I века н. э.{97} На его внешней поверхности имеется боковой карман со слегка намеченными древками стрел. Судя по декору, наружная сторона оригинала горита была дополнительно украшена металлическими накладками. Устье его расширено в соответствии с формой плеча лука, а ближе к уплощенному дну внешний контур плавно сужается. Полный комплект для такого горита включал от 50 до 300 стрел, уложенных наконечниками вниз. Вес горита со стрелами составлял около 5 килограммов.
В начале нашей эры в зоне евразийских степей входит в употребление более совершенный по сравнению со «скифским» так называемый «гуннский» лук, который в I веке появляется даже в римских лагерях на территории Западной Европы вместе с лучниками из вспомогательных частей, набранных на Востоке. Это был мощный сложносоставной лук достаточно больших размеров — 1,2–1,6 метра. Наличие прямой негнущейся рукояти и выступающих вперед крутых эластичных плечей с костяными накладками значительно увеличивало его дальнобойность, которая позволяла вести обстрел противника со значительного расстояния. Наиболее полное представление о его конструкции дает находка почти полной сохранности в одном из погребений первых веков нашей эры на левом берегу реки Евфрат, в 40 километрах от Дура-Европос{98}. Древко этого лука имело длину 1,47 метра, а в натянутом виде расстояние между согнутыми концами составляло 1,275 метра. Деревянная кибить (основа лука) сделана из четырех пластин, соединенных на лишенной эластичности рукояти из кусков дуба и вяза. Тонкие и гибкие плечи к наружным концам постепенно сужаются. Все детали лука тщательно проклеены. Уплощенная задняя сторона кибити усилена тремя соединенными друг с другом пластинками из рога газели.
Если исходить из этнографических параллелей, связанных, скажем, с работой турецких оружейников, то процесс изготовления хорошего лука растягивался на период не менее двух лет. Именно о таких луках Аммиан Марцеллин писал, что они «выгнуты с обеих сторон широкими и глубокими внутрь «рогами», имеют вид луны во время ущерба, а середину их разделяет прямой и круглый брусок» (Аппл. Маге. XXXII, 8, 37).
Повсеместное распространение с конца I века до н. э. луков «гуннского» типа в сочетании с применением массивных трехлопастных наконечников стрел затронуло и Боспор, сыграв важную роль в усилении его военного потенциала. В свое время на римлян огромное впечатление произвело, «с какой скоростью и силой летят парфянские стрелы, ломая оружие и пронзая все защитные покровы — и жесткие, и мягкие — одинаково» (Plut. Crass. 24). Видимо, это было обусловлено появлением в центральноазиатском регионе более совершенного защитного доспеха, против которого прежнее оружие подобного рода было бессильно.
Помимо уже упоминавшейся стелы Матиана лук «гуннского» типа изображен на ряде известных надгробных рельефов с именами Афения, Стратоника, Фарнака, Агафа и Дафна. Обычно он вложен в длинное налучье. Изготовленный из мягкой кожи, этот узкий чехол подвешивался к поясу на ремешке с помощью пришитых к нему металлических петель{99}. Иногда наличие лука обозначает цилиндрический колчан с двумя отделениями для стрел. В отдельных случаях горловины этих отделений дополнительно укреплены горизонтальными накладками. Встречаются также колчаны и налучья, соединенные вместе. Перед началом сражения натянутый лук могли помещать в специальный горит крупных размеров, как это показано на пластине первых веков нашей эры из Орлатского могильника{100}. Изображения луков «гуннского» типа на боспорских рельефах показывают, что на марше их носили в небоевом положении, так же как и парфяне и персы сасанидского периода, то есть на правом бедре, со спущенной тетивой. Плутарх не случайно отмечает, что вне зоны боевых действий парфяне спускают тетиву со своих луков (Plut. Crass. 30). Это было вызвано необходимостью сохранения упругости составного лука и снятия лишней нагрузки на тетиву, чтобы она не вытягивалась.
Единственный для Боспора пример изображения лука «гуннского» типа в действии мы видим на одной из фресок второй половины I века н. э. (в «склепе 1841 года»), где всадник, скачущий вправо, держит его под небольшим углом вниз. Четырьмя пальцами левой руки он сжимает рукоять лука, а большой палец, прижатый сверху, служит направляющим для стрелы. Правая рука сжатыми пальцами оттягивает тетиву назад, до уха. Все это соответствует так называемому «монгольскому способу» стрельбы{101}, который требовал применения специальных приспособлений для защиты большого пальца и левой руки от возможного травмирования тетивой. Прежде всего это наручи в виде широкого браслета на левой руке, которые иногда изображались на погребальных стелах. К ним можно отнести и подходящие по диаметру для большого пальца два массивных граненых бронзовых кольца из воинского погребения второй половины II — начала III века в некрополе боспорской крепости Илурат. Серединой III века датируется защитный перстень из полированной кости, обнаруженный в Дура-Европос{102}.
Фрагмент надгробия Афения, сына Мены.
Середина I века
На какое же расстояние можно было послать стрелу из мощного сложносоставного лука? Даже из лука «скифского» типа она могла пролететь больше 520 метров, как об этом сообщает надпись Анаксагора, сына Димагора из Ольвии. Для своего времени это было выдающееся достижение, если учесть, что мировой рекорд дальности стрельбы из лука перед Второй мировой войной равнялся 440 метрам. Впрочем, в этом отношении известен и такой результат, увековеченный на площади Окмайдан в Стамбуле: в записи 1798 года говорится о выстреле на 878,5 метра, сделанном султаном Селимом III. Конечно, лук в таких случаях должен был находиться в руках подлинного мастера своего дела. Обычная дальность стрельбы для рядовых лучников, конечно, была намного ниже. К тому же в условиях боя, особенно при стрельбе с коня, страдала и меткость выстрела. Максимальная дистанция на состязаниях для современных спортивных луков, равная 90 метрам, выглядит достаточно скромно, ведь в Средние века считалось, что точная стрельба невозможна только за пределами расстояния в 300 локтей (около 150 метров). Вегеций сообщает, что римские лучники могли поражать цель на 600 шагов, то есть с расстояния около 178 метров (Veget. II, 23). Поданным «Стратегикона» Маврикия (рубеж VI–VII веков), дальность прицельного выстрела из лука могла доходить до 225 метров{103}. Пожалуй, наилучшим известным достижением в меткости, если это не форма лести в адрес монарха, были упражнения в стрельбе из лука английского короля Генриха VIII, который в молодые годы попадал стрелой в яблоко на дистанции 220 метров.
Стрелы I–III веков, как правило, имели железные черешковые наконечники с треугольным или ромбическим пером. В основном они небольших размеров, длиной до 2,5–3,5 сантиметра. Но встречаются и более крупные и тяжелые наконечники стрел, 5–8 сантиметров в длину, что объясняется прежде всего уже отмеченными факторами: появлением усовершенствованного оборонительного доспеха и распространением мощного лука «гуннского» типа. Древки стрел, видимо, изготовлялись из пород деревьев, произраставших на Боспоре: вяза, березы, ясеня, тополя и сосны. Мы почти ничего не знаем об их величине, форме, материале и конструкции, но вряд ли они чем-то отличались от стрел, распространенных в сарматской кочевой среде. О последних известно, что они имели в длину не менее 70 сантиметров при толщине 0,5–0,6 сантиметра и выемку для тетивы в ушке грушевидной формы. Размеры древка определялись тем, что рядовой лучник не мог натянуть тетиву больше чем на 73 сантиметров от центра внутреннего изгиба лука. Это приблизительно соответствует расстоянию от вытянутой левой руки до кисти изогнутой правой.
Для того чтобы избежать травм руки, древки стрел подбирались без сучков и тщательно полировались. Обязательным элементом для них было оперение, ведь прицельная стрельба без него практически невозможна. От того, на каком расстоянии от ушка оно находилось, зависели точность боя и скорость полета стрелы. Лучшими для оперения всегда считались перья орла, беркута и морских птиц, впрочем, могли использоваться и другие. Для этого с пера обычно сдиралось опахало с верхним слоем стержня и крепилось к древку с помощью клея.
В бою стрелы расходовались достаточно быстро, ведь опытный лучник мог выпустить до 150 стрел всего за полчаса{104}. И это еще не предел — турецкие и татарские стрелки могли выпускать до 25 стрел в минуту. Конечно, такая скорострельность имела смысл только при стрельбе по малоподвижному строю пеших воинов, когда промахнуться было бы трудно даже при большом желании.
Защитное вооружение
Защитный доспех первых веков нашей эры был представлен на Боспоре несколькими разновидностями: пластинчатые, чешуйчатые, кожаные панцири и кольчуги. Все они крайне редко встречаются в погребениях, зато большей частью хорошо представлены в памятниках изобразительного искусства.
Самым ранним изображением длинного пластинчатого доспеха с короткими рукавами и высоким стоячим воротником из вертикальных полос, плотно прикрывающим шею, считается рельеф на стеле Афения, сына Мены, которая относится ко времени не позднее середины I века н. э.{105} Стоячий воротник впервые появляется у саков, кочевавших в Приаралье в IV веке до н. э. Затем подобные панцири фигурируют на монетах сакских правителей индо-иранского пограничья I века до н. э. — I века н. э. Панцирный ворот присутствует и в изображении катафрактария на халчаянском фризе (Узбекистан), датируемым рубежом нашей эры. Очевидно, основой такого доспеха был кожаный кафтан, на который нашивались горизонтальные ряды узких металлических пластин прямоугольной формы. Он имел разрезы на бедрах, что обеспечивало свободу движений всадника. Аналогичный доспех, судя по панцирному воротнику, имеют и конные воины на надгробии Юлия Патия второй половины I — начала II века. Более детально укороченный вариант такого средства защиты демонстрирует хранящаяся в собрании Государственного исторического музея уникальная терракотовая статуэтка всадника, предположительно происходящая из Керчи.
Длинные панцири из крупных пластин без воротника присутствуют на фреске из пантикапейского «склепа 1841 года». Среди противников боспорцев здесь представлены два тяжеловооруженных катафрактария в длинных, сильно расширяющихся от пояса книзу до щиколотки панцирях. С этим вариантом защитного вооружения можно соотнести находку в одном из богатых сарматских погребений Поволжья крупных железных пластин прямоугольной формы (8 на 12 сантиметров) с пятью небольшими отверстиями в правом верхнем углу. Если сопоставить их размеры с доспехом катафрактария из «склепа 1841 года», где показаны 23 ряда горизонтальных пластин, можно приблизительно реконструировать его длину. С учетом взаимного наложения пластин она составляет около 1,3 метра, и это выглядит достаточно реально.
Конечно, такое средство личной защиты, как длинный пластинчатый доспех, представляется слишком архаичным ввиду своей тяжести и излишней жесткости. Не получив широкого распространения в практике позднеантичного военного дела, он тем не менее существовал на Боспоре в течение нескольких столетий. Об этом свидетельствует обломок штукатурки красного цвета с граффито, изображающим катафрактария из Илурата, города-крепости I–III веков на западных подступах к Пантикапею. Панцирь в данном случае не имеет рукавов. Имея разрез, от пояса он сильно расширяется книзу, образуя длинные лопасти, прикрывавшие ноги до щиколоток. Металлические пластины, нашитые на кожаную основу, показаны обобщенно горизонтальными линиями, образующими 30 рядов, причем вертикальные грани их не прорисованы. Возможно, верхняя часть этого доспеха представляла собой ламинарную броню из длинных, горизонтально расположенных полос металла, соединенных между собой ремешками, пропущенными через ряды специальных отверстий.
Наибольшее применение получил другой тип панциря — чешуйчатый, который известен как у сарматов, так и у боспорцев. По-видимому, он использовался на Боспоре практически одновременно с длинным пластинчатым панцирем, поскольку мы видим чешуйчатый доспех в треугольных вырезах кафтанов конных боспорских воинов на фреске из «склепа 1841 года». Близкой аналогией для подобного облачения является изображение всадника на серебряном сосуде из Косики. Судя по находкам в сарматских погребениях, пластинки для таких доспехов длиной от 2,5 до 5 сантиметров имели два — пять отверстий, с помощью которых они прикреплялись к кожаной или полотняной основе. Судя по отдельным археологическим находкам в Прикубанье, в это время мог использоваться и комбинированный панцирь, включавший элементы кольчужного плетения.
Широкое распространение на Боспоре получили два варианта чешуйчатых панцирей. Первый, зафиксированный в росписи II века н. э. (в склепе, открытом в 1872 году) и на монетах периода правления Савромата II (174–210 годы) и Рескупорида III (210–228 годы), имел вид кафтана с короткими рукавами, не стеснявшими движений, и разрезом внизу длиной почти до колен. Второй вариант представлен панцирем без разреза, как правило, доходящим до середины бедра. Именно он присутствует на рельефе Трифона из Танаиса, где всадник облачен в панцирь с короткими рукавами, подпоясанный широким поясом.
Наконец, среди военачальников в ранге не ниже командира легиона был распространен состоявший из двух пластин «анатомический» панцирь позднеэллинистического типа. Сверху пластины соединялись наплечниками — эпомидами. Из-под них до середины бедер спускался передник из птериг — кожаных полос, имевших металлическую обшивку. В археологической коллекции Университета Джона Хопкинса (США) хранится происходящая из Керчи бронзовая матрица первой половины I века н. э. для изготовления птериг с фронтальным изображением головы львиноголового грифона. Таким образом, можно предполагать наличие здесь серийного производства кирас римского образца. Вес подобного доспеха мог достигать примерно 5 килограммов. Его дополнял особый пояс — цингулум, — завязанный поверх панциря так называемым «геракловым узлом». Именно цингулум мы видим на пантикапейском рельефе I–II веков, изображающем победоносного полководца. Это облаченный в панцирь бородатый воин в плаще, застегнутом на правом плече. Одной рукой он держит копье, а другой — широкую плоскую чашу, наклонив ее над небольшим алтарем. Рядом маленькая фигурка богини победы Ники, увенчивающей его венком. Слева в поле рельефа представлена Афродита с Эротом, которой, видимо, и был посвящен пятиколонный ионийский храм, изображенный выше. Пространство между его колоннами разделено на два яруса, в верхнем из которых помещены четыре посвятительных круглых щита. Возможно, архитектор, создавший этот храм, был хорошо знаком с архитектурными постройками на римском Форуме, где одним из самых известных зданий была Эмилиева базилика с пятью ионийскими колоннами по фасаду, украшенному круглыми щитами.
Среди легковооруженных рядовых воинов, несомненно, был широко распространен в силу своей доступности хорошо известный у сарматов защитный доспех из такого сравнительно дешевого материала, как кожа (Тас. Hist. I, 79). Такими панцирями не пренебрегали даже римляне, ведь при относительной легкости они давали достаточно эффективную защиту от стрел и камней, могли ослабить удар меча или копья. Простейший тип их, видимо, представлял собой короткую куртку, которая могла дополняться поясом с нашитыми железными пластинками в передней части. Другой тип — это кожаный кафтан до колен с длинными рукавами, армированный круглыми металлическими бляхами, как на фреске Анфестерия. Остатки подобного панциря, снабженного двумя нагрудными железными бляхами со следами позолоты, были найдены в пантикапейском склепе Юлия Каллисфена второй половины I века н. э.
Кольчуга — достаточно дорогой тип защитного облачения — была, судя по всему, изобретена кельтами на рубеже IV–III веков до н. э. На римских рельефах I века до н. э. кольчуги засвидетельствованы уже достаточно широко. С римлянами связана и самая ранняя в Северном Причерноморье находка железной кольчуги (диаметр колец 4–5 миллиметров), датируемая последней третью I века до н. э. Она относится к типу lorica harmata и происходит из святилища у перевала Гурзуфское седло близ Ялты на территории расселения племени тавров. Видимо, кольчуга попала туда как военный трофей около 14 года до н. э., в период борьбы за утверждение на боспорском троне римского ставленника Полемона. В качестве приношения богам ее разрубили на 848 кусков и большей частью разбросали по всей центральной части святилища.
Верхний рельеф мраморной стелы Фаллона,
сына Пофа.
I век
В комплексе защитного вооружения боспорских воинов первых веков нашей эры железные кольчуги присутствуют, но они не получили широкого распространения. К этому времени относятся остатки кольчуг, найденные при раскопках Пантикапея и Горгиппии. В последнем случае два фрагмента кольчуги размерами 11,5 на 7,5 на 5 сантиметров и 15 на 9,5 на 6 сантиметров происходят из погребения и демонстрируют комбинированное использование уплощенных железных колец диаметром 0,8 и 1 сантиметр. Каждое из них захватывало четыре соседних кольца, два верхних и два нижних.
С Горгиппией связано и уникальное мраморное надгробие первой половины I века, принадлежавшее Фаллону, сыну Пофа, где погребенный изображен в кольчуге с полукруглым вырезом в районе шеи и коротким рукавом. Кроме того, с большой долей вероятности можно предположить, что кольчугой является защитный доспех с короткими рукавами без разрезов и длиной до бедер, в который облачен катафрактарий на фреске из склепа, открытого в 1873 году. В пользу этого говорит контур доспеха, переданный ярко выраженной волнистой линией, и особая манера передачи его фактуры короткими сдвоенными и параллельными штрихами. Интересно отметить, что похожая, с рукавами до локтя, кольчуга присутствует на рельефе с колонны Траяна.
Несколько целых кольчуг, скорее всего боспорского производства, найдены в погребениях представителей сарматской аристократии у хутора Городского близ восточных границ Боспора, где около четверти всех погребенных воинов можно отнести к катафрактариям. Эти кольчуги представляют собой свернутые рулоном, сплетенные из колец рубахи длиной не менее 1,1 метра при среднем росте умерших 1,7 метра. Возможно, они дополнялись кольчужными штанами или в нижней части оборачивались вокруг ног. Хотя, по приблизительным оценкам, вес таких кольчуг достигал 12–15 килограммов, двигаться в них было достаточно удобно, и в бою они не стесняли действий воина. Под кольчугу, видимо, надевалась кожаная или стеганая полотняная рубаха для предохранения от ушибов, которые могли быть весьма чувствительны, даже если меч или другое оружие не повреждали кольчужных колец.
Защитные свойства кольчуги не следует преувеличивать, и она явно не всегда могла уберечь своего владельца. В сравнительном плане интересен случай периода завоевания испанцами Флориды. Конкистадоры пообещали даровать пленному индейцу свободу, если он сумеет пробить кольчугу на расстоянии 150 шагов. Тот выпустил из своего тростникового лука стрелу с кремневым наконечником, которая пронзила кольчугу на глубину двух колец. Тогда испанцы сочли за лучшее использовать для защиты жилеты, подбитые войлоком. Спустя 400 лет этот опыт повторили в качестве эксперимента, правда, наконечник у стрелы на этот раз был стальной. Как мишень использовали манекен, облаченный в кольчугу из закаленной дамасской стали XVI века. Стрела, пущенная из лука с расстояния 75 метров, не только пробила кольчугу, но и прошла через нее на глубину 20 сантиметров. При стрельбе на той же дистанции по бегущему оленю стрела прошила его насквозь.
Боспорские шлемы первых веков нашей эры представлены главным образом двумя типами: конической и яйцевидной формы, в отдельных случаях с нащечниками и выделенной тульей. Детали конструкции шлемов, близких к использовавшимся на Боспоре, достаточно подробно изображены на рельефах колонны Траяна, изображающих сарматских воинов в чешуйчатых панцирях и трофейное оружие. Помимо этого мы видим их в изображении столкновения римских вспомогательных войск с даками на подступах к римскому лагерю. Здесь, среди деревьев, представлены четыре длинноволосых лучника в чешуйчатых панцирях, которых, видимо, можно отнести к солдатам боспорской когорты. Вертикальные ребра их каркасных шлемов в нижней части скреплены ободом, а в верхней — сходятся и заканчиваются небольшим шариком или пуговицей. Дополнительную прочность им придают горизонтальные ребра, от одного до трех. На эту основу накладывались с помощью заклепок металлические пластины. Некоторые шлемы имеют нащечники, сходящиеся под подбородком, и чешуйчатую или кольчужную бармицу.
Интересно отметить, что точно такой же шлем защищает голову пешего воина с копьем, сопровождающего всадника на стеле Менофила. Его передняя часть, набранная из семи вертикальных полос, имеет выделенную в рельефе тулью, короткий наносник, дугообразные вырезы для глаз и округлые нащечники, соединенные подбородочным ремнем. Различные варианты таких шлемов, обычно относимые к типу Spangelhelm, позднее, в эпоху Великого переселения народов, наводнили всю Европу.
Другой редкий пример достаточно детального изображения каркасного шлема мы видим на стеле Родона, сына Гелиоса. Воин на рельефе одет в короткий подпоясанный кафтан, поверх которого наброшен плащ, узкие штаны и сапоги. В его левой руке большой овальный щит с умбоном, а рядом мальчик с коническим шлемом в руках. Обращенная к зрителю сторона шлема набрана из пяти сходящихся кверху полос, ниже показан прямоугольный нащечник. Еще один тип шлема присутствует на известном посвятительном рельефе Трифона из Танаиса, где изображен скачущий вправо всадник в развевающемся плаще. На голове у него округлый шлем с небольшим назатыльником, копирующий форму кожаного колпака и, похоже, изготовленный из одной металлической пластины.
Интересный тип конических каркасных шлемов I–II веков н. э. представлен несколькими хорошо сохранившимися экземплярами в дружинных сарматских погребениях у хутора Городского{106}. Основу их составляют либо перекрещенные внахлест и склепанные железные пластины, либо четыре сужающиеся кверху железные полосы шириной в основании около 7 сантиметров, каждая из которых скреплена двумя заклепками с горизонтальной полосой высотой 17 сантиметров. Каждый шлем увенчивает слегка заостренное вытянутое навершие.
Что касается щитов, то в составе конницы они были принадлежностью только легковооруженных всадников. Тацит отмечает, что у сарматских катафрактариев — то же можно сказать и о боспорских — не в обычае было пользоваться щитом (Тас. Hist. I, 79). Боспорские изобразительные материалы вполне подтверждают это наблюдение. Действительно, держать длинное копье двумя руками и одновременно использовать щит весьма затруднительно. К тому же панцирный доспех был и так достаточно эффективен для защиты от ударов противника.
Посвятительный рельеф Трифона, сына Андромена.
Танаис. II век
В римский период на Боспоре легкой конницей использовался круглый кавалерийский щит, что в определенной степени могло компенсировать недостаток прочего защитного снаряжения. Держался он так, что левая рука, согнутая в локте, находилась на уровне груди. Единственная находка, которую можно соотнести с этим типом щита, связана с погребением конного (судя по наличию конской уздечки) воина из склепа Юлия Каллисфена. Это железный умбон, имеющий тонкую бронзовую накладку диаметром 21 сантиметр с отчеканенным в невысоком рельефе орнаментом в виде звезды, цветов, птиц и растительных лепестков. Таким образом, кавалерийский щит (парма), с круглым умбоном и без него, был, несомненно, знаком боспорцам. Кавалерийский щит среди прочих предметов вооружения присутствует и на монетах I–II веков. Известны также пантикапейские терракоты-гротески I–III веков, которые изображают конного воина, держащего в левой руке большой круглый щит с умбоном.
Боспорские пехотинцы в большинстве случаев изображались с продолговатым овальным щитом, в силу своих больших размеров нередко заменявшим прочее защитное вооружение. Обычная длина таких щитов скорее всего соответствовала находкам из Дура-Европос, где пять овальных щитов имели длину от 1,07 до 1,18 метра. Иногда щиты имели горизонтально срезанные верхний и нижний край. Некоторые из них были почти плоские, другие — с довольно заметной выпуклостью. Приблизительно одинаковые пропорции дают соотношение длины и ширины 2 к 1. Хотя реальных находок деталей щитов на Боспоре немного, с учетом обычной практики того времени можно говорить, что при их изготовлении применялись крепкие деревянные доски, которые обтягивались одним или несколькими слоями плотной кожи.
В любом случае обтяжка внутренней стороны была нужна для предотвращения трения руки о деревянную подложку щита. Здесь имелись петля и рукоять, расположенные вертикально по отношению друг к другу, так что большой овальный щит держался на опущенной руке. В центре внешней стороны щит имел круглый выпуклый умбон, которым при случае можно было нанести неожиданный удар противнику (Тас. Agr. 36). Из редких для Боспора деталей щитов можно упомянуть круглый умбон яйцевидной формы и обломок рукояти из погребения III века н. э. в Керчи, хранящийся в собрании Государственного исторического музея.
Край щитов оковывался металлическим ободком, на который можно было принять рубящий удар (Polyaen. VIII, 7, 2). Единственный образец такого рода из раскопок Пантикапея сохранился в длину почти на 40 сантиметров. Ширина металлической полосы с немного изогнутым внешним краем составляет около 5 сантиметров.
Вес щита в целом составлял около 6 килограммов и позволял маневрировать на поле боя. Эксперименты показали, что подобные щиты были достаточно прочными. Дротик пробивал их с трудом, а после пятнадцати сильных ударов на внешней стороне оставались только легкие порезы. Чтобы предохранить щиты от воздействия влаги, во время похода на них обычно надевали кожаные чехлы, снимавшиеся перед сражением. В сохранившихся римских чехлах спереди имеется круглое отверстие для умбона.