Более того! Существуют серьёзные основания считать верными рассказы античных авторов о том, что Коммод где-то в середине 192 года предложил Клодию Альбину звание Цезаря и своего преемника. Юлий Капитолин приводит письмо Коммода Клодию Альбину, которое, однако, многими учёными считается подложным: «Император Коммод Клодию Альбину. В тот раз я официально написал о твоем преемнике и о твоем почетном звании; а это письмо — дружеское и частное, написанное, как ты видишь, моей собственной рукой, я посылаю тебе, чтобы дать возможность, в случае надобности, выступить перед воинами и принять имя Цезаря. До меня доходят слухи, что и Септимий Север и Ноний Марк дурно отзываются обо мне перед воинами, чтобы этим подготовить себе путь к занятию императорского положения. Кроме того, поступив таким образом, ты будешь иметь полную возможность выдать каждому жалованье до трех золотых, так как я и по этому поводу отправляю письмо моим прокураторам; ты сам получишь его, на нем печать с изображением амазонки. Когда нужно будет, ты покажешь его счетным чиновникам, чтобы они не ослушались тебя, когда ты пожелаешь затребовать деньги из государственного казначейства. Для того, чтобы у тебя были какие-нибудь знаки императорского величия, ты отныне будешь иметь право носить греческий плащ алого цвета даже в моем присутствии и на приеме у меня, и находясь со мною; ты будешь также иметь порфиру, но без золота, так как и прадед мой Вер, умерший в юном возрасте, получил такое право от Адриана, который усыновил его» [Юлий Капитолин. Клодий Альбин. II].
Септимий Север и Ноний Марк, упомянутые в письме, могли вызвать подозрение Коммода своими высказываниями только в самом конце его правления, иначе он успел бы их отозвать и казнить. Этот факт даёт нам привязку к датировке письма, даже если оно фальшивое. Септимий Север после консулата 190 года почти год находился не у дел, пока через ходатайство префекта претория Квинта Эмилия Лета не получил провинцию Верхняя Паннония (192–193 гг.) с тремя легионами. Это было серьёзным успехом Септимия, но, как мы видим, он сказал своему штабу что-то не то и оказался на подозрении у Коммода.
Марк Ноний, скорее всего, был Марком Нонием Аррием Муцианом Манлием Карбоном, сыном знаменитого «Гладиатора» Марка Нония Макрина. Он должен был управлять провинцией где-то рядом с Верхней Паннонией, быть может, Нориком или Верхней Мёзией, раз Коммод связывает его с Септимием.
Почему Коммод не мог предложить звание Цезаря Клодию Альбину? Мог. Ведь мог же ему предложить то же самое Септимий Север всего через год.
Альбин, как и Нигер, был любимым полководцем Коммода, поэтому император также настойчиво продвигал его. Британия была нелояльна с Коммоду, недавно там бушевало восстание легионов, с которым не смог справиться даже Пертинакс, поэтому Коммод и направил туда Клодия Альбина для восстановления спокойствия и порядка. И Цезарем мог провозгласить, чтобы получить опору в лице сторонников Альбина и верных ему войск. Так же поступил когда-то Нерва.
А Клодий Альбин мог и отказаться, и причина отказа у Капитолина также приводится. Он пишет, что Клодий Альбин уже ожидал скорой гибели императора и не хотел погибнуть вместе с ним как его заместитель. Формально-то он, конечно, приводил другие причины отказа.
Таким образом, Клодий Альбин не оправдал ожиданий Коммода. Но, что гораздо неприятнее для Коммода, Британская армия вскоре стала восхищаться своим командиром. Клодий Альбин и британские солдаты, что называется, нашли друг друга. Видимо, уже тогда солдаты начали намекать Клодию Альбину, что не прочь увидеть его на посту императора. Легат также начал задумываться об этом. Когда примерно в ноябре 192 года в Британию поступило ложное известие об убийстве Коммода, Альбин выстроил гарнизон Эбуракума и произнёс речь, в которой объявил о гибели императора и передачи им, Клодием Альбином, войск Британской армии под руководство сената. Определённо, Альбин надеялся, что сенат предложит императорскую корону именно ему.
Когда всё выяснилось и все обо всём узнали, разъярённый Коммод отстранил Клодия Альбина от должности и вызвал в Рим, а на замену ему в Британию был направлен Юний Север. Он, однако, не успел, поскольку Коммод был, всё же, убит. Альбин отказался покидать свой пост, а у Пертинакса не дошли руки до разборок со смутьяном. Ведь Клодий Альбин не спешил признавать Пертинакса. Юлий Капитолин так и вовсе пишет, что Пертинакс был убит преторианцами по наущению Клодия Альбина [Юлий капитолин. Клодий Альбин I. 1].
Конечно, в целях ясности, нам стоит рассказать о бурных событиях последнего года жизни и правления Коммода и обстоятельствах его смерти.
К концу 192 года безумное правление Коммода переполнило чашу терпения римской аристократии. В ярких деталях об этом рассказывает Дион Кассий, бывший тогда молодым сенатором и находившийся в Риме.
Как всегда, перед крупными политическими переменами, римляне замечали множество всяких примет. Среди них Геродиан, очевидно, имеет в виду комету. Датировка этого явления около 190/191 гг. Комета всегда предвещала несчастье. Но самой грозной приметой, встревожившей римлян, стал пожар Рима 192 года. Он начался ночью и за одну ночь многих превратил из богачей в бедняков. Сгорела значительная часть города, в том числе богатые кварталы. Началось всё с храма Мира, построенного императором Веспасианом после взятия Иерусалима в 70 году. Он находился на юго-востоке от форума Августа, и рассматривался Плинием (Естественная история XXXVI, 102) как одно из наиболее красивых строений Рима.
Это был богатейший из всех храмов, ввиду своей безопасности украшенный посвящениями из золота и серебра. В чём тут дело? А в том, что в древнем Риме храмы иногда использовались в качестве мест хранения средств частных лиц, в том числе и храм Мира. Понятно, что там хранили не медяки, а монеты и изделия из драгметаллов, которые и назывались посвящениями. Ведь банковских хранилищ тогда не существовало.
После того, как огонь уничтожил храм и всю ограду, он распространился на большую и лучшую часть города. В то время был уничтожен огнем храм Весты, и на его развалинах взглядам предстало нерукотворное изваяние Паллады (Палладий), привезенное из Трои Энеем, почитаемое и скрываемое римлянами. Статуя хранилась во внутреннем святилище Весты в секретной, недоступной для непосвященных части храма (Аполлодор III, 12, 3; Овидий. Фасты, VI, 421, слл.). Храм Весты уже трижды горел до этого (в 390 г. до н. э.; в 241 г. до н. э.; в 64 г. н. э.), но Палладий всегда удавалось спасти. Удалось и теперь. Весталки, схватив изваяние, быстро перенесли его по Священной улице в императорский дворец.
С наступлением утра пожар не прекратился. Он бушевал в течение нескольких дней, пожирая все новые и новые кварталы города, и перестал не раньше, чем начались дожди. В результате, были уничтожены часть строений Палатинского холма и большая часть города. Возможно, что восстановление города послужило поводом появления титула «основатель Коммодовой колонии» на монетах (Коммод еще раньше пожелал переименовать Рим в «Коммодову колонию» см. АЖА. Коммод VIII, 6), существование которого мы наблюдаем не ранее 192 года.
Все эти эпидемии, голод и пожары неизбежно привели к снижению рейтинга Коммода среди народа, как сказали бы сейчас. Народ начал винить в бедствиях именно его, считая, что несчастья вызваны гневом богов за преступления и безобразия Коммода. Ведь он выставлял все свои бесчинства напоказ, нарушая все нормы этики и морали Рима.
Если раньше он скрывал от народа свои привычки и развлечения, понимая, что вызовет осуждение, то в последний год он, уже не сдерживая себя. принял участие в публичных зрелищах, что считалось крайне позорным для граждан, а, тем более, для самого императора. Пик такого предосудительного поведения императора настал, скорее всего, во время «Римских игр», самых древних из римских игрищ, проходивших ежегодно и длившиеся 14 дней, в тот раз 4–18 сентября 192 года.
Когда наступили дни игр и амфитеатр наполнился зрителями, люди увидели, что Колизей полностью переоборудован изнутри. Для Коммода амфитеатр был разделен на 4 сектора крестообразными стенами, вокруг которых сверху шла балюстрада. И вокруг всей арены была устроена ограда в виде кольца, чтобы Коммод, не подвергаясь опасности, бросал в животных копья и дротики сверху, с безопасного места. В четырёх секторах мобильность диких животных была значительно уменьшена по сравнению с единой ареной. Животных выпускали в эти сектора и Коммод, стоя сверху на балюстраде, стрелял в них из лука, бросал копья и дротики. Понятно, что при этом он выказывал больше меткость, нежели мужество. Правда, Дион говорит, что после первого дня Коммод спустился на арену, чтобы бороться с ручными животными.
По словам Геродиана, он поражал оленей и газелей, и других рогатых животных, какие еще есть, кроме быков, бегая вместе с ними и преследуя их, опережая их бег и убивая их ловкими ударами; львов же и леопардов, и других благородных зверей, какие еще есть, он, обегая вокруг, убивал копьем сверху. И никто не увидел ни второго дротика, ни другой раны, кроме смертоносной; как только животное выскакивало, он наносил удар в лоб или в сердце и никогда не метил в другую цель, и дротик его не попадал в другую часть тела так, чтобы одновременно с ранением не причинять и смерть… Все поражались меткости его руки. Утомившись в середине этого сражения, он взял у женщины кубок со сладким охлажденным вином, сделанный в форме палицы, и выпил его залпом. При этом тут же и народ, и сенаторы закричали то, что обычно восклицают на пирах: «Будь здрав!» Потом взяв стрелы, наконечники которых имели вид полумесяца, он, выпуская их в мавританских страусов, мчавшихся благодаря быстроте ног и изгибу крыльев с необыкновенной скоростью, обезглавливал их, перерезая верхнюю часть шеи; даже лишенные голов из-за стремительности стрел, они продолжали бежать вокруг, будто с ними ничего не случилось. Когда однажды леопард в своем чрезвычайно быстром беге настиг выпускавшего его человека и готовился укусить его, Коммод, опередив своим дротиком, зверя убил, а человека спас, опередив наконечником копья острие зубов. Однажды, когда из подземелий была одновременно выпущена сотня львов, он убил их всех таким же количеством дротиков — трупы их лежали долго, так что все спокойно пересчитали их и не увидели лишнего дротика. В течение двух дней подряд он один, своими собственными руками прикончил пятерых гиппопотамов и двух слонов, а вдобавок убил несколько носорогов и жирафа. [