Дион Кассий. Римская история 74, 12].
Оставим Диону Кассию его эмоции и скажем, что Дидий Юлиан вёл себя совершенно обычно, никому не угрожал и всем обещал милость и порядок.
Состоялось сенатское постановление, по которому Юлиан был удостоен трибунских полномочий и проконсульских прав и включен в список патрицианских фамилий. Его жена и дочь Манлия Скантилла и Дидия Клара были провозглашены Августами. После провозглашения императором он стал именоваться Император Цезарь Марк Дидий Север Юлиан Август. Имя Север было прозвищем деда и прадеда Юлиана; его официальное присвоение засвидетельствовано надписями (CIL VI 1401 = ILS 412) и монетами (RIC. No. 5–6).
Императорский пурпур в истории Рима был продан за деньги не впервые. В 41 году Клавдий купил императорский титул у тех же преторианцев за 15 000 сестерциев. В 69 году Отон также стал императором, мягко говоря, не чисто. Но в этот раз всё было гораздо ниже и пошлей.
Уже к ночи Дидий Юлиан отправился в своё новое жилище — Палатинский дворец. Там ещё лежало обезглавленное тело Пертинакса. Дион Кассий, в своей манере, злословит, что Дидий сел ужинать чуть ли не рядом с трупом, однако это явная ложь. Другие авторы сообщают, что Юлиан немедленно приказал похоронить Пертинакса со всеми почестями в гробнице деда его жены, в том числе вернуть его голову. Правда, Юлиан никогда официально не упоминал о нем ни перед народом, ни в сенате, но это, скорее всего, было связано с психологическими причинами некоторого комплекса вины, который ощущал Дидий Юлиан по отношению к своему давнему коллеге и предшественнику.
Ещё, по словам Диона, Дидий Юлиан, увидев скромный ужин на столе у Пертинакса, начал насмехаться над ним и приказал прислуге срочно раздобыть что-то более приличное. С собой во дворец он взял и актёра Пилада, что, с точки зрения Диона, было предосудительно [Дион Кассий. Римская история 74, 13].
Скорее всего, и в этом нам не стоит доверять Диону, с удовольствием собиравшему всякие небылицы о ненавистном ему Дидии Юлиане.
Элий Спартиан говорит, что император вызвал во дворец лишь жену и дочь; полные страха и против своего желания они явились туда, как бы предчувствуя грозящую им гибель [Элий Спартиан. Дидий Юлиан III, 5].
И далее Спартиан раскрывает всю подоплёку слухов о Юлиане, рассказывая историю совершенно другого плана: «И уже те, кто начинал ненавидеть Юлиана, прежде всего стали распространять слухи, будто в первый же день своей власти Юлиан с презрением отказался от стола Пертинакса и приказал приготовить себе роскошный пир с устрицами, птицами и рыбами. Это была, как известно ложь: ведь есть сведения о том, что Юлиан доходил в своей бережливости до того, что на три дня делил поросенка, на три дня — и зайца, если кто-нибудь случайно их ему присылал; часто, хотя бы по этому поводу не было никаких религиозных предписаний, он обедал без мяса, довольствуясь стручками и всякими овощами. Затем, он вообще ни разу не обедал до тех пор, пока не был похоронен Пертинакс; пищу он вкушал, погруженный в глубокую печаль вследствие убийства Пертинакса, а в первую ночь он не смыкал глаз, встревоженный такими тяжелыми обстоятельствами» [Элий Спартиан. Дидий Юлиан III, 8–10].
Причины тревоги Дидия Юлиана стали понятны уже утром 29 марта 193 года. Как только рассвело, он принял явившийся к нему в Палатинский дворец сенат и всадников и к каждому обращался самым ласковым образом, называя в зависимости от возраста братом, сыном или отцом. Дидий явно хотел понравиться сенату и нобилитету Рима, понимая, что рассчитывать на преторианцев ему не приходится. Дело в том, что у Юлиана не было денег для выплаты обещанного преторианцам донатива. Возможно, он рассчитывал восполнить нехватку своих средств из денег казны, однако оказалось, что в казне денег тоже нет, ведь Пертинакс за три месяца никак не успел восстановить финансы империи, несмотря на всю свою бережливость.
Дидий сам был сенатором и прекрасно знал людей своего круга, знал их настроения и рассчитывал на поддержку. Видимо, люди типа Диона Кассия были в меньшинстве, поэтому помалкивали, что сам Дион и подтверждает.
А вот часть римского плебса, агрессивно настроенная против Дидия Юлиана, начала собираться в центре города, ожидая выхода нового императора. Чем объясняется столь ярая ненависть к Юлиану, понять довольно сложно. Народ прекрасно знал его как соратника Марка Аврелия и человека, лояльного Пертинаксу. Не исключено, что часть плебса считала Дидия организатором убийства Пертинакса и не исключено, что часть нобилитета подзуживала народ в этом убеждении. Части плебса мог не понравиться торг за власть, однако явная агрессивность толпы на следующий же день после переворота, сильно смахивает на заговор, организованный кем-то сверху. Иначе вряд ли плебс вёл бы себя столь агрессивно. По словам Геродиана, агрессивности плебсу придавало и то обстоятельство, что преторианцы были уже недовольны Дидием, ведь он не выплатил им всей обещанной суммы.
Когда Дидий Юлиан и сенаторы подошли к курии, собираясь принести жертву Янусу перед входом, народ и у ростр, и перед курией осыпал его невероятной бранью, надеясь, что его можно заставить сложить с себя ту власть, которую ему дали воины. Его называли похитителем власти и отцеубийцей.
Дион Кассий рассказывает, что в тот самый момент, когда Юлиан перед зданием сената приносил жертвы по случаю вступления в должность, внезапно вокруг солнца появились три звезды. Они были так отчетливо видны, что воины то и дело смотрели на небо и указывали друг другу на это знамение; по их рядам стал распространяться слух, что Юлиана ожидает ужасная участь. Естественно, Дион утверждает, что эти три звезды означали мятеж трёх полководцев, который и свёл Дидия Юлиана в могилу в конце концов [Дион Кассий. Римская история 74, 14 (4)].
Когда он с воинами и сенатом спускался в курию, вслед ему посылались проклятия; когда он совершал жертвоприношения, высказывались пожелания, чтобы жертвы оказались недействительными. Когда же он, сделав вид, что не сердится, пообещал плебсу какую-то сумму денег, то толпа стала кричать: «Мы не хотим! Мы не возьмем!» И стены окрестных домов отвечали им эхом, которое внушало трепет.
Войдя в курию, он произнес речь — ласковую и благоразумную. Он поблагодарил за то, что его признали, за то, что и сам он, и его жена, и дочь получили имя Августов; он принял также прозвание отца отечества, но отверг постановку себе серебряной статуи.
Дион даже удорожает предложение сената и приводит ответ Юлиана: «Когда сенат постановил воздвигнуть ему золотую статую, Юлиан не принял эту почесть, заявив: „Поставьте мне статую из бронзы, чтобы она осталась, ибо я вижу, что золотые и серебряные изваяния императоров, моих предшественников, разрушены, а бронзовые остались“» [Дион Кассий. Римская история 74, 14 (2)].
Но, правда, после гибели Юлиана, и его бронзовая статуя была разрушена. До нас вообще не дошло ни одного скульптурного изображения Дидия.
А Элий Спартиан рассказывает, что во время речи нового консула-суффекта, тот произнёс следующее: «Я предлагаю провозгласить императором Дидия Юлиана, Юлиан подсказал ему: „Добавь и Севера“ — это прозвище своего деда и прадеда Юлиан присвоил и себе» [Элий Спартиан. Дидий Юлиан VII, 2]. Эту фразу позже сочли предзнаменованием власти Севера.
Когда он направлялся из сената на Капитолий, народ преградил ему дорогу В него даже кидали камни, хотя Юлиан все время хотел движением руки умилостивить плебс. Наконец, у Юлиана кончилось терпение, и он приказал разогнать тех, кто стоял ближе к нему, причем многие были ранены; подействовали и обещания раздачи золотых, которые Юлиан сам показывал в руке, чтобы ему скорее поверили. Видимо, к этому моменту Юлиан уже понял, что толпа подкуплена и управляема.
Затем все пошли смотреть цирковое представление. На скамьях разместились как попало, и народ удвоил свою брань по адресу Юлиана, демонстративно призывая в императоры легата Сирии Песценния Нигера. Все это Юлиан перенес спокойно и во все время своего правления действовал очень мягко.
После окончания представления, Юлиан ушёл, но плебс остался в Цирке, причём многие были вооружены. Организаторы недовольства не рискнули на открытое восстание, так как преторианцы пока готовы были защищать Юлиана, поэтому, просидев в Цирке около двух дней, мятежники потихоньку разошлись.
Так закончился первый мятеж против Дидия Юлиана. Его власть устояла, но направление опасности было задано. Недовольные Юлианом поняли, что свергать его при помощи преторианцев, значит менять «шило на мыло». Народ сильнейшим образом негодовал против преторианцев за то, что они будто бы за деньги убили Пертинакса. Корень зла был именно в преторианцах. Громить надо было их. А на это были способны только пограничные войска. Отсюда и начавшиеся вскоре сразу три мятежа войск в провинциях.
В последующие дни, когда мятеж не удался и ситуация успокоилась, Дидий Юлиан усердно пытался найти опору в обществе. Многое из того, что было установлено Коммодом и отменено Пертинаксом, Юлиан восстановил с целью снискать расположение плебса. При этом, он не предпринял ничего ни против Пертинакса, ни в его пользу, что на очень многих произвело тягостное впечатление: было ясно, что император не оказывает почестей Пертинаксу только из страха перед преторианцами.
Дидию Юлиану определённо не повезло, так же, как и Пертинаксу до него. Он, несомненно, был бы хорошим императором, но находясь в Риме, оказался заперт в «банке с пауками», каковыми были преторианцы и часть сенаторов. Так же, как Пертинакса, преторианцы не выпускали Юлиана из Города, без чего он никак не мог раздавить их вольницу. Не исключено, что это поняли и ведущие наместники важных в военном отношении провинций. Вовсе необязательно, что они поверили в виновность Дидия Юлиана относительно убийства Пертинакса. Скорее, они правильно оценили ситуацию и решили покончить с преторианцами и их ставленником, при всём уважении к Дидию Юлиану. Элий Спартиан утверждает, что Дидий Юлиан не боялся ни британских, ни иллирийских войск