Из-за усиливавшейся болезни Септимий не смог лично возглавить поход 210 года. Тогда он отправил на север старшего сына, сам же с Гетой остался в Эбураке. Перед походом Септимий собрал экспедиционную армию в Эбураке и потребовал от воинов уничтожать всех встреченных варваров, чтобы максимально ослабить враждебные племена.
Каракалла вторгся на земли меатов и начал свой геноцид, результатом которого стало обращение меатов за помощью к каледонцам и новое разрастание масштабов войны.
Характер поставленной Каракалле задачи предполагает, что именно сейчас римская армия приняла решение использовать по крайней мере два или, возможно, три корпуса, чтобы выполнить пожелания императора и шире охватить территорию меатов. Однако на этот раз тактика террора с треском провалилась, поскольку каледонцы пришли на помощь меатам. Когда они стали свидетелями расправы над своими собратьями-бриттами, они, естественно, испугались, что их ждет такая же участь. Также возможно, что, если у римлян тогда оставались гарнизоны в Каледонии, они теперь выступили против меатов с тыла, но очистили Каледонию, что позволило каледонцам сорганизоваться.
Ситуацию ухудшало то, что Каракалла занимался не только продолжением войны с варварами, но и привлечением на свою сторону армии, чтобы в случае смерти цезаря она отступилась от Геты и только его признала настоящим властителем. Это было особенно важно для будущего, потому что он знал, что у его отца слабое здоровье. Исходя из будущих событий, представляется вероятным, что в ходе кампании 210 года Антонину удалось заручиться значительной поддержкой рядовых, младших и средних командиров и даже высшего руководства.
Он также смог консолидировать свою поддержку среди очень значительной части преторианцев и других важных воинских частей. Одним из тех, кто стал ярым сторонником Антонина, был будущий император Максимин Фракиец, который, судя по всему, служил в Aulici /Protectores или в Equites Singulares Augusti, а затем, уже под командованием Каракаллы, в качестве трибуна или префекта конницы и дослужившегося до статуса центуриона (в Leones).
Что наиболее важно, Антонину удалось заручиться поддержкой Лета, старшего префекта претория и фактического военного командира преторианцев, потому что другой префект, Папиниан, был юристом и сторонником Септимия. Примечательно, что ему также, кажется, удалось получить поддержку Оклатиния Адвента. Следовательно, Антонину удалось заручиться поддержкой самых важных людей из телохранителей, гвардейцев и разведчиков.
И опять же поговаривали, что он предпринимал попытки подговорить врачей отца и его прислугу ускорить смерть императора.
Вся эта тяжелая обстановка — болезнь цезаря, интриги, общая подозрительность — сказывалась самым неблагоприятным образом на ходе военной кампании. Каракалла должен был вести свою самостоятельную кампанию осторожно, чтобы большие потери не отпугнули от него воинов. Поэтому вряд ли он пошёл далеко. Антонин, похоже, остановил свою кампанию на границе с Каледонией, после чего отступил, чтобы оказаться рядом с отцом в момент его смерти.
Однако Септимий и слышать не хотел о возвращении из Британии. Еще столько оставалось сделать! Врага надо было добивать, ведь цель войны не была достигнута. Он был разочарован в сыне, хотя всё понимал. Подготавливался новый, третий поход, который Септимий предполагал вновь возглавить лично, поскольку понял, что Каракалла не справится, но 4 февраля 211 года, когда император плотно пообедал, ему внезапно стало хуже и он в тот же день скончался. Было это в Эбураке. Септимию было 65 лет, а царствовал он 17. И хотя он был серьезно болен, до конца сохранял и физические силы, и энергию, и отличные умственные способности. Была ли в смерти Септимия вина Каракаллы, мы не знаем. Доказательств нет.
Трудно охарактеризовать однозначно этого императора. Он сочетал в себе здравый ум дельного правителя со столь большой жестокостью, что современники говорили о нем, что ему надо было или вообще на свет не родиться, ибо был он очень жесток, или, если уж родился, то не надо было умирать, ибо для государства был он очень полезен [Элий Спартиан, Север XVIII].
По словам же Кассия Диона, это был человек дела. «Немного слов — много помыслов», — так сформулировал свою мысль историк. Друзей он не забывал, врагов уничтожал. Для решения принятой задачи прилагал все силы, не обращая внимания на то, что о нем говорят. Деньги раздобывал всевозможными способами, но не ради самих денег. Тратил много казенных денег, но государственную казну оставил полной. К моменту его смерти в городе Риме было запаса хлеба на семь лет вперед, а масла столько, что его хватило на пять лет не только для Рима, но и для всей Италии [Элий Спартиан, Север XXIII].
Умирал как пристало мужчине — спокойно, в полном осознании, что приближается конец. Заранее велел заготовить порфировую урну, куда следует вложить его прах после кремации. Затем эта урна должна была быть доставлена в Рим и упокоена рядом с прахом Марка Аврелия. Так он пожелал.
«Говорят, что последние слова его были следующие: „Я принял государство, раздираемое повсюду междоусобиями, а оставляю его в состоянии мира даже в Британии. Старый, с больными ногами, я оставляю моим сыновьям власть твердую, если они будут ее достойны, но — слабую, если они будут недостойны ее“» [Элий Спартиан, Север XXIII].
За минуту до кончины он погладил урну рукой и произнес грустные, но гордые слова: «Ты вместишь в себя человека, для которого был мал целый мир». Своим сыновьям Север оставил политический завет — короткий, но красноречивый: «Живите в согласии, обогащайте солдат, а об остальных можете не думать». Это и был главный принцип его правления.
Тело Септимия в военной форме было возложено на костёр в Эбуракуме и оба сына поднесли к дровам зажжённые факелы. Воины, совершившие вокруг костра древний ритуал бега, бросили в огонь свои мелкие подношения усопшему, прах его был собран в упомянутую урну и отвезён в Рим, где похоронен в мавзолее Адриана.
По постановлению римского сената Септимий Север был объявлен божественным.
«Его очень любили после смерти или потому, что злоба уже улеглась, или потому, что исчез страх перед его жестокостью» [Элий Спартиан, Север XIX].
«После его смерти все высоко оценили его главным образом потому, что впоследствии государство в течение долгого времени не видело ничего хорошего ни от его сыновей, ни после них, когда многие устремились к власти и Римская империя сделалась добычей для грабителей» [Элий Спартиан, Север XIX].
Со своей стороны, добавим, что Септимий Север, несомненно, считал своим идеалом правителя Марка Аврелия, при котором прошла его молодость и хотел на него походить. Однако, править без крови у него уже не получилось. И характер был не ангельский, и ситуация другая. Сам же Септимий в борьбе за власть низвёл влияние сената на ничтожный уровень и не восстановил его потом, а ведь сенат был противовесом императорской власти, дававшим устойчивость политической системы империи, воспитывавшим кадры управленцев и полководцев, формировавшим ответственную имперскую элиту. Лучшие императоры всегда понимали это. Снижение роли и влияния сената неизбежно вели к снижению качества элиты и будущие императоры начали черпать опору преимущественно в армии. Однако, армия была не тем организмом, который способен заменить квалифицированную элиту общества. Это и привело очень скоро к бешеной череде военных переворотов и гражданских войн, ослабило оборону и экономику империи и, в общем, стало началом конца Рима.
Глава 4В дни Каракаллы (211–217 гг.)
В феврале 211 года, после смерти Септимия Севера, закономерно возник вопрос престолонаследия. Этот вопрос был совсем не простым. Вся империя знала, что Каракалла рвётся к власти, для чего готов был восстать даже против отца. С другой стороны, Септимий завещал власть обоим сыновьям и игнорировать волю императора было просто невозможно. Очевидно, зная характер Каракаллы, многие и не хотели нарушать волю Септимия, надеясь, что соперничество братьев создаст какую-то политическую стабильность.
Поэтому попытки Каракаллы сразу после смерти отца взять всю власть в свои руки ни к чему не привели. Гету поддержал префект претория Эмилий Папиниан, многие сенаторы и чины штаба императора, императрица Юлия Домна, а главное, армия. Об этом прямо пишут и Дион Кассий, и Геродиан [78.1.3; III.15]. Позиция консулов-ординариев прямо никем не отражена, однако, судя по всему, они поддержали Каракаллу — Помпоний Басс, сын Помпония Басса Теренциана, в результате, получил провинцию Мёзия (какую — неизвестно), а Хедий Лоллиан Теренций Гентиан, сын известного соратника императора Севера Квинта Хедия Руфа Лоллиана Гентиана, известен хуже, но мы знаем, что его родной брат Плавтий Авит до 213 года оставался легатом Верхней Германии. И далее семья Хедиев никак не пострадала.
Сыновья Септимия Севера были объявлены соправителями. Согласно завещанию Септимия, золотая статуэтка богини Фортуны, которую Антонин Пий, Марк Аврелий и сам Септимий использовали как символ власти, теперь по-очереди помещалась в спальнях сыновей. Но, правда, Каракалла, подобно Марку Аврелию в его паре, имел ещё титул Верховного Понтифика. Финский историк Сивенне считает, что знать империи тогда разделилась. Африканцы поддерживали Гету, а сирийцы — Каракаллу.
Гета был красивым юношей с крутым нравом, но не бессовестный, как старший брат; он был скуп, но таковыми были все Северы; любил поесть и питал страсть к вину с разными приправами. Он был не чужд наукам — занимался выяснением значения слов. В своих занятиях литературой он выказал себя приверженцем древних писателей и всегда хранил в памяти изречения своего отца. Несмотря на лёгкое заикание, голос у него был певучий. Он питал страсть к щегольской одежде — в такой степени, что отец смеялся над ним; все, что он получал в подарок от родителей, он употреблял на наряды и никому ничего не давал. Это мнение современника Геты Диона Кассия. Но вот, историк более позднего времени, Аврелий Виктор, говорил, что Гета был вежливым и уравновешенным юношей — в противоположность Каракалле. Никакого крутого нрава в нём он не усматривает.