Тяжело было в это время на душе у наших танкистов. Надо же было случиться так, что столько несчастий сошлось вместе: и отбились-от своих, и в болоте застряли, и патронов нет! А теперь, в довершение всего, их везут в плен. Ну, до этого, конечно, не дойдет, живыми врагу они не дадутся! Но прежде, чем умирать, надо попытаться спастись самим и спасти свой танк...
Есть у танкистов такой способ заводить мотор, когда он застынет: танк включает скорость, его берут на буксир и возят взад и вперед по полю, пока мотор от этого не разогреется и не заведется.
Об этом способе вспомнили наши танкисты в то время, когда мчались на буксире вслед за неприятельскими машинами.
— Включай скорость! — приказал командир танка.
Водитель включил скорость, — коленчатый вал начал вращаться. Весь поезд из трех танков пошел тише: мешало сопротивление застывшего двигателя, всех его многочисленных шестеренок.
Странный поезд из трех танков.
Но все-таки все три шли вперед.
Так прошло минут десять. Танки были уже далеко от болота, они ползли теперь заснеженными песчаными буграми, поросшими молодыми сосенками.
Вдруг двигатель нашего танка фыркнул, чихнул, хлопнул — и заработал: он разогрелся. Наш танк шел теперь сам. Цепи сразу ослабли, поволоклись по земле.
Наши танкисты решили оторваться от неприятельских машин.
— Затормози! — сказал водителю командир машины. — Авось, цепь лопнет!
Тот резко затормозил. Цепь натянулась, как струна. Оба белофинских танка внезапно забуксовали, выбрасывая из-под гусениц снег. Но цепь не рвалась.
Началось своеобразное состязание. Белофинны тужились, чтобы сдвинуть с места наш заторможенный танк. А наш танк упирался.
— Задний ход! — сказал командир.
Гусеницы танка заработали в обратном направлении.
— Полный газ!
Мотор взревел.
И вдруг случилось то, чего никто не ожидал: цепь не порвалась, но зато весь поезд дрогнул и пополз назад. Наш оживший танк тянул за собою белофиннов.
Белофинны поняли, в чем дело. В свою очередь они начали упираться, тормозить гусеницы.
Но где же было их стареньким машинам спорить с мощным советским красавцем! Медленно, буксуя по временам в сугробах, он тянул их за собою.
Теперь уже белофинны старались разорвать цепи: они включили скорость, рвались прочь от нашего танка. Но цепи были крепки, и сами же белофинны прочно закрепили их.
Неуклонно их танки ползли туда, куда их вез наш танк. А он вез их в обход болота, в котором вечером застрял, — в ту сторону, куда ушли наши танки.
Белофинны поняли, что отцепиться и уйти нет надежды. Тогда ближайший из их танков открыл огонь из своего пулемета. Но крепкая советская броня выдержала все удары финских пуль.
Было уже утро, когда наш танк привел в плен захваченные таким странным способом белофинские танки...
Их можно увидеть теперь в числе других наших трофеев в музее Красной армии.
ТАНК ПЕРЕСЕКАЕТ МИННОЕ ПОЛЕ
Находить неприятельские мины, обезвреживать их — это дело саперов. Но бывают такие случаи, когда ждать саперов времени нет.
Шли однажды наши танки в атаку. Они должны были прорвать проволочное заграждение и добраться до белофинских окопов.
Полным ходом ринулись они вперед.
Но что это? Первый же танк, дойдя до проволоки, вдруг покачнулся. Он затянулся дымом и замер на месте.
Впереди — минированное проволочное заграждение. Остановиться? Возвращаться назад?
Наши танки не повернули назад. Они прошли через минное поле — и при этом остались целыми и невредимыми.
Вот как они этого достигли.
Мины взрываются тогда, рассуждали танкисты, когда к ним прикоснешься, заденешь их. Но зачем же задевать их гусеницами танка? Гораздо лучше задеть их пушечным снарядом!
И вот, не доезжая до проволочного заграждения, все танки, точно сговорившись, выстрелили по нему гранатами. Гранаты разлетелись на тысячи осколков, эти осколки впились в землю и в то, что было в земле закопано, — в мины.
Три-четыре гранаты выпустил каждый танк по тому месту, где он решил пройти. Едва успевала разорваться граната, как сразу же, точно эхо, раздавалось еще несколько взрывов: это осколки, попав в мины, заставляли их взрываться.
Своими выстрелами танки проложили себе дорогу. Легко прошли они минное поле, которое еще за минуту до этого было непроходимым, подмяли под себя колючую проволоку вместе с поддерживавшими ее кольями и двинулись дальше на врага.
Танк называют вездеходной машиной: где может пройти человек пешком, там пройдет и танк. Но бывают такие места, где человеку не пробраться: например, через болото. Конечно, здесь не пройти и танку.
Все это ясно; так написано в военных учебниках, и никому не приходило в голову усомниться в этом.
Во время войны с белофиннами нашим танкам не раз преграждали путь болота и топи. Их на Карельском перешейке очень много — таких, что не замерзают даже зимой. И за ними-то обычно и располагали свои укрепления белофинны.
Это было очень обидно: останавливаться перед топью, точно это пропасть, через которую нет никакого пути.
И вот наши танкисты стали думать: а нельзя ли изловчиться и все-таки провести здесь танки? Ведь болото болоту — рознь. И бывает так, что неуклюжий человек, действительно, застрянет в болоте, а другой, половчее, не застрянет, умудрится пройти.
Но если люди ходят по-разному, то и танки, наверное, тоже можно вести по-разному.
Производить опыты перед финскими болотами было бы, конечно,
нелепо. Но у нас в тылу были болота, которые ничем не отличались от финских. И тут-то танкисты стали учиться новому искусству — вести танк по зыбкой топи.
Тяжелое это было дело, такое тяжелое, что казалось — хуже не выдумать. Пойдет танк — и почти сейчас же провалится. Увязнет так, что видна только одна его башня. Мотор перестает работать. Людей заливает ржавой болотной водой. И это при тридцатиградусном морозе!
Несколько тягачей подойдут к застрявшему танку, начинают тащить его на длинных цепях. И уходит на это не час, а много часов, иногда целый день. Намучились танкисты, накупались в грязи, но зато в конце концов добились своего. Оказывается, если вести машину все время медленно и ровно, без рывков, не сворачивая ни вправо, ни влево, то можно пройти по болоту.
А не выдержишь характер, резко прибавишь газ или свернешь в сторону, — машина сейчас же завязнет — не миновать купанья в ледяной воде.
Кроме этих правил, надо было соблюдать еще и другие, о которых мы здесь не будем. говорить. Научившись этому новому искусству, танкисты вскоре же применили его на деле.
Наверное, белофинны глазам своим не поверили, когда 11 февраля 1940 года они вдруг увидели наши танки, шедшие по болоту точно по дороге.
Всего семьсот метров нужно было пройти по топи, чтобы добраться до неприятельских окопов. Но эти семьсот метров были полосой смерти: танки шли под непрерывным обстрелом. Руки невольно тянулись сами, чтобы прибавить газ, поскорее пронестись через эту страшную полосу. Хотелось итти зигзагами, чтобы увернуться от неприятельских снарядов. Но надо было итти медленно, ровно и прямо. Это было испытанием, требовавшим совсем особого мужества — такого мужества, которое выражается в хладнокровии и терпении. Ни единого рывка! Двигаться так, как будто нет никакой опасности: медленно, прямо, ровно-
Это был экзамен на выдержку, на твердость характера, на умение водить машину. Танкисты выдержали этот экзамен. Ни один из их танков не завяз в болоте.
И, выйдя прямо к белофинским окопам, получив вновь свободу полного хода и поворотов, они показали врагу свою силу, силу танков.
ГЛАВА VIВОЗДУШНЫЙ ФЛОТ
ДЕДАЛ И ИКАР
Давно-давно жил в Греции искусный скульптор, художник и архитектор, по имени Дедал. Был он родом из Афин, но потом покинул родной город и уехал вместе со своим сыном Икаром на прекрасный и богатый остров Крит.
И здесь для критского царя выстроил Дедал удивительный дворец-лабиринт: столько комнат было во дворце, столько запутанных ходов и переходов, что всякий, кто решился бы самовольно войти во дворец, очень скоро запутался бы в нем и не мог уже найти выхода назад.
Шли годы, все старше становился Дедал. Уже наскучило ему жить в чужих краях, напала на него тоска по родине, захотелось вернуться домой. Но критский царь ни за что не хотел отпустить такого искусного мастера- Напрасно уговаривал Дедал царя, просил, молил его, — тот не соглашался. Тогда попытался Дедал подговорить корабельщиков, чтобы они тайком увезли его вместе с Икаром в Грецию.
Растаял воск, и крылья Икара рассыпались.
Отказались корабельщики: боялись они критского царя, не решились пойти против его воли.
Загрустил Дедал, ничего ему теперь не хотелось делать. С утра-уходил он с сыном на берег, садился на камень и смотрел вдаль, в ту сторону, куда уходили корабли. И все думал: как бы покинуть остров?
Однажды, когда сидел так Дедал на камне у моря, засмотрелся он на летевших в небе птиц. Легко и быстро летели они, без всякого' усилия, казалось, рассекая воздух. Вот они уже улетели далеко, кажутся черными точками, вот совсем пропали из виду.
Вздохнул Дедал: «Если бы я мог летать, как птица!»
И только подумал он это, как вернулись к нему бодрость и надежда: он решил сделать себе крылья наподобие птичьих.
С той поры каждый день собирали Дедал и Икар птичьи перья склеивали их воском, мастерили из них крылья.
Наконец две пары крыльев были готовы. Ранним утром взошли Дедал и Икар на гору, укрепили за плечами крылья и прыгнули вниз. Замахали они руками-крыльями и полетели над морем, точно птицы.
Радостно было лететь, с каждым взмахом продвигаясь вперед, видеть под собою внизу синее море, над собой вверху синее небо. Так радостно, что казалось — ничего лучшего на свете нет, только бы лететь так и лететь. Но путь был далек, часы шли за часами, уже настал полдень. И стал Икару наскучивать ровный, спокойный полет. Захотелось ему взмыть вверх к солнцу. Отделился Икар потихоньку от отца и стал забираться все выше и выше. Взвился так высоко, как и птицы не залетают. Стало ему жарко: сюда уже не достигала морская прохлада. Но так весело было Икару, такой охватил его восторг, что он не замечал ничего, позабыл об всем на свете.