Войска Дальневосточного фронта находились в состоянии боевой готовности с 22 июня 1941 г., ожидая нападения японцев. Командиры постоянно информировали центр о готовности к военным действиям, как это сделал в докладной записке от 26 августа 1941 г. нач. ОО НКВД Забайкальского Военного округа, бригадный комиссар Клименко[1204]. Но дни шли, перерастали в недели и месяцы, благоприятный сезон для ведения боевых действий сократился, и Ставка Верховного Главнокомандования начала рассматривать возможность использования этих хорошо обученных и закаленных в суровом климате войск в критический момент на Западном фронте[1205].
Учитывая донесения Р. Зорге, Ш. Радо, Л. Сергеева, Н. Никитушева и других военных разведчиков, Ставка ВГК приняла решение о переброске на Западный фронт части войск с Дальнего Востока, Сибири и Среднеазиатского военного округа, укомплектованных в основном сибиряками, уральцами и жителями Казахстана. В числе других 14 октября 1941 г. 78-я сд А.П. Белобородова, находившаяся в 9600 км от линии фронта, получила приказ: немедленно грузиться в поезд и направляться к Москве. Дальневосточные дивизии были переброшены на Запад в течение… трех недель! Поезда шли при полной светомаскировке, без световых сигналов, со скоростью курьерских – 800 км в сутки. Данная оперативно проведенная передислокация войск позволила значительно укрепить оборону Москвы. Вновь создаваемые общевойсковые армии развертывались на случай прорыва обороны восточнее Москвы на рубеже Вытегра – Рыбинск – Горький – Саратов – Сталинград – Астрахань[1206]. А некоторые дивизии сразу же были направлены на фронт и оказались в гуще сражений.
В условиях суровой зимы наступавшие советские войска были хорошо экипированы и вооружены. Это признали даже генералы вермахта: «личный состав большинства русских частей был обеспечен меховыми полушубками, телогрейками, валенками и меховыми шапками-ушанками. У русских были перчатки, рукавицы и теплое нижнее белье». И все же на ряде участков фронта дивизии Красной армии наступали на одном энтузиазме без артиллерии. Так писал в своих воспоминаниях командующий Западным фронтом Г.К. Жуков «нам приходилось устанавливать норму расхода боеприпасов 1–2 выстрела в сутки на орудие. И это, заметьте, в период наступления»[1207].
В критическом положении оказались части вермахта. Хорст Гроссман писал 8 января 1942 г. о том, что немецкие солдаты замерзали, русским же такие холода были нипочем. Их численно превосходящие войска были по-зимнему одеты, имели в своем составе лыжные, хорошо обученные батальоны. Но особая сила противника – большое число танков Т-34, которые, имея высокий клиренс и широкие гусеницы, легко преодолевали снежные сугробы[1208]. Немецкий солдат А. Фортгеймер писал домой: «Дорогая жена! Здесь ад, русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать, каждый час приносит страшные для нас вести. Холодно так, что стынет душа. Вечером нельзя выйти на улицу – убьют. Умоляю тебя, перестань мне писать о шелке и резиновых ботинках, которые я должен был привезти тебе из Москвы. Пойми, я погибаю, я умру, я это чувствую»[1209]. Отчаяние охватило даже Гудериана, который в письме жене в Германию отмечал: «Ледяной холод, отсутствие крова, нехватка теплой одежды, тяжелые потери в живой силе и технике, неблагоприятное положение с горючим – все это превращает службу командира в несчастье, и, чем дольше все это длится, тем тяжелее давит на меня огромная ответственность, которую мне приходится нести…»[1210].
Уже к середине декабря 1941 г. Красная армии освободила от немецких захватчиков часть районов Тульской, Рязанской, Ростовской, Калининской, Ленинградской, Смоленской, Орловской, Курской и других областей. 13 декабря Совинформбюро сообщило о провале немецкого плана окружения Москвы и первые результаты контрнаступления под Москвой[1211].
Успешное контрнаступление способствовало укреплению духа красноармейцев и командиров. Они почувствовали то главное, что произошло – немцы отступали. Это значило, что, независимо от будущих событий, уже сейчас, вот сегодня, их дух, если не сломлен, то надломлен, и все жертвы, которые они понесли в течение боев, оказались напрасными. Контрнаступление частей и соединений Красной армии оказалось полной неожиданностью для немецкого военного командования. Это было серьезной заслугой военной контрразведки, которая, осуществляя оперативно-служебную деятельность в частях и соединениях Красной армии во взаимодействии с военным командованием, сумели сохранить в тайне проведение мобилизационных мероприятий по сосредоточению резервных армий, принимали меры по предупреждению утечки информации, маскировке и зашифровке передислокации войск. Оценивая деятельность военных разведчиков в период Московской битвы, генерал армии С.М. Штеменко уже после окончания войны писал: «В период битвы за Москву мы знали, например, о противнике достаточно много, чтобы точно определить замысел, характер и направление его действий. Нам была известна степень напряжения сил немецко-фашистских войск на всем фронте его наступления. Поэтому советское Верховное главнокомандование приняло решение на переход в контрнаступление под Москвой в наиболее подходящий момент»[1212]. Ко времени контрнаступления, с 22 июня по 1 декабря 1941 г., ОО арестовали 35 795 человек, в том числе 2343 шпионов, 669 диверсантов, 4674 изменника, 3325 трусов и паникеров, 13 887 дезертиров, 4295 распространителей провокационных слухов, 2358 самострельщиков, 4214 бандитов и мародеров. Из них по приговорам военных трибуналов было расстреляно 14 437, в том числе перед строем 4115 человек[1213]. Это способствовало повышению боеспособности армии.
Несмотря на провал планов не только вермахта, но и абвера по взятию Москвой, немецкие спецслужбы сосредоточили свое внимание на добывании сведений об основных группировках советских войск, на нарушении работы прифронтовых и тыловых коммуникаций, подрыве морально-политического потенциала СССР. Отступая под ударами Красной армии, противник оставлял на нашей территории шпионские, диверсионные и бандитско-террористические группы для проведения так называемой малой войны: диверсий, терактов в отношении командиров и политработников, сбора шпионской информации, дезорганизации работы советских учреждений и решения других задач.
Изменение оперативной обстановки в начале 1942 г. потребовало уточнения и постановки новых задач в работе ОО НКВД фронтов, армий и дивизий прежде всего в освобожденных от вермахта районах. Следует иметь в виду, что в отличие от первых месяцев войны ушли на второй план задачи оказания помощи партийным и советским органам в проведении эвакуации, поддержании общественного порядка и др.
В директиве ОО НКВД Западного фронта № 6/4136 от 2 марта 1942 г. об усилении борьбы с агентурой противника было отмечено, что отступление немецких войск «выдвигает новые моменты в работе ОО НКВД армий и дивизий в оставленных немцами районах»:
1. Ликвидация кадров, наиболее преданных германскому фашизму, в лице администрации оккупированных населенных пунктов (полицейских, служащих административных учреждений).
2. Выявление и обезвреживание немецких разведывательных групп, оставленных немецкой разведкой в освобожденных Красной армией городах и наиболее важных в стратегическом отношении населенных пунктах.
В директиве отмечалось, что ОО НКВД армий и дивизий за последнее время дают большое количество разоблаченных немецких агентов, но большинство из них идет за счет разоблачения «массовой агентуры» противника в основном в результате следствия, а выявление наиболее квалифицированной агентуры методами проникновения в замыслы абвера организовано неудовлетворительно, также плохо проводится переброска нашей агентуры в тыл вермахта во всех ОО армий, «несмотря на большие количественные показатели». Поэтому Л. Цанава в числе предложенных ОО НКВД армий и дивизий мер были: «принятие немедленно мер по обеспечению, задержанию и фильтрации всех без исключения лиц, независимо от пола и возраста, которые следуют через линию фронта с территории, занятой противником; организация учета сомнительных элементов по штабам; вести подготовку для переброски в тыл противника проверенной агентуры, способной решать следующие задачи:
а) проникать в разведывательные органы немцев с целью выявления дислокации и личного состава этих учреждений и лиц, подготавливаемых противником к переброске на нашу территорию;
б) легализоваться на территории, занятой противником, организовать конспиративные квартиры, вербовать связистов для регулярной связи с нами и передачи нам материалов».
По существу, чего-либо принципиально нового в ведении контрразведывательной работы ОО не было, кроме уточнения в оперативном учете понятия «сомнительные лица». К ним Цанава отнес пять категорий: бывшие в окружении противника, находившихся в плену, проживавшие на оккупированной территории или имевших родственников, проживавших, либо проживающих там; бывших в плену в Германии во время империалистической войны 1914–1918 гг.; бывших в командировках, учившихся в какой-либо из стран «оси», имеющих там родственников; имевших какое-либо отношение лично или через родных к германским торговым или иным фирмам». Их необходимо было обеспечивать обслуживанием «серьезной, проверенной агентурой и активно их разрабатывать»[1214]