Весной 1944 г., после разгрома армии Манштейна, с остатками группы армий «Юг» Грымов позорно бежал в Румынию, в июле 1944 г. его направили в Берлин в школу пропагандистов РОА. Оттуда он вышел в звании капитана и становится вторым адъютантом Власова. 31 мая 1945 г. он был арестован оперативниками «Смерш» 2-го Украинского фронта под Прагой. При себе у Грымова бы обнаружен паспорт на имя Джорджа Дальнекрота, подданного США. Паспорт был настоящим – англичане и американцы в преддверии «холодной» войны с СССР предлагали всем офицерам РОА гражданство, работу и деньги. Оказавшись в камере, Грымов снова совершил «разворот», предложив свои услуги советской контрразведке и назвал имена всех агентов, которых он завербовал для НБО и «Абвергруппы 160». И выдал «Смершу» 338 человек с описанием и подробностями вербовки. Память у него была феноменальной[394].
В ОО НКВД решительно пресекались противоправные действия: пьянство и моральное разложение, тщательно проверялась оперативная информация о лицах, вынашивавших изменнические или и дезертирские настроения, допускавших злобные высказывания, террористические и другие выпады против командиров. В воспитательных целях меры к нарушителям дисциплины и военным преступникам принялись разные. Так, генерал-лейтенант Аполлонов предлагал «в целях очищения войск от неустойчивых элементов… отобрать до 5 тыс. неустойчивых красноармейцев и сержантов и передать их на пополнение частей Красной армии, получив взамен их из Красной армии призывников 1927 года рождения»[395]. Но это предложение по вполне понятным причинам не было принято.
Нельзя отрицать положительного воздействия взысканий на неустойчивых военнослужащих в чрезвычайных условиях. Но, несомненно, больше пользы приносили оперативная работа и профилактические действия, направленные на предотвращение чрезвычайных происшествий в войсках, связанных с конфликтами внутри частей, с фактами рукоприкладства, пьяными дебошами военнослужащих в общественных местах, мародерством, совершением убийств и самоубийств, гибелью по неосторожности. Для пресечения этих явлений значительный эффект имели профилактические беседы с рядовым и командным составом, которые органы контрразведки могли проводить без предварительного согласования с командованием. Лучших результатов особые отделы достигали тогда, когда вели свою работу совместно с командирами, комиссарами, первичными партийными организациями, политотделами.
Большое внимание работе особых отделов уделяли Военные советы фронтов, политические органы армий и дивизий. Так, члены Военного совета Ленинградского фронта А.А. Жданов и А.А. Кузнецов направляли деятельность чекистов на фронте и оказывали им необходимую помощь. Секретарь ЦК ВКП (б) и член Военного совета Ленинградского фронта А.А. Жданов придавал особое значение организации контрразведывательной работы в войсках, блокированных противником в районе Ленинграда. Он требовал повседневного контакта в работе чекистов и политработников. На одной из докладных записок особого отдела, хранящихся в архиве, есть его резолюция: «По линии политотделов нужно провести работу, чтобы весь личный состав помогал особистам… В это дело надо включить боевой актив…».
В коллективах ОО НКВД действующей армии невозможно было вести воспитательную работу без всесторонней поддержки командования РККА и нормальных отношений с командными и политическими кадрами армии и флота. Но нередко эти правила нарушались. И не всегда ровными были отношения и с политработниками. И в этом вина прежде всего ряда руководителей Политуправления РККА и ВМФ СССР, в частности, Л.З. Мехлиса. Однажды он прибыл на Западный фронт, собрал всех руководящих политработников и начальников особых отделов четырех армий и, никому не предоставив слова, говорил два часа о необходимости усиления политического руководства фронта, о мягкотелости члена Военного совета фронта генерала Н.А. Булганина.
К сожалению, согласованной работе в организации несения службы и воспитании контрразведчиков мешали личные неприязненные отношения между некоторыми командирами и комиссарами Красной армии с сотрудниками ОО НКВД. Особенно сложными они стали после постановления ГКО от 17 июля и директивы наркома внутренних дел от 18 июля 1941 г. о подчинении сотрудников ОО комиссарам. Особые отделы отмечали многочисленные факты грубого вмешательства в оперативные дела политсостава и командования, которые поняли подчиненность по-своему, требуя информации о всей проводимой работе. Поэтому просьба военных контрразведчиков к руководству НКВД СССР заключалась в том, чтобы через Главное Политуправление разъяснить политуправлениям фронтов о недопустимости посягательства на руководство и подчиненность ОО и вмешательство в оперативную работу. Непонимание важности труда особистов встречалось и со стороны некоторых военачальников. Так, нач. ОО НКВД Южного фронта комиссар ГБ 3-го ранга Н.С. Сазыкин в сообщении в центр 1 сентября 1941 г. отметил, что командующий фронтом И.В. Тюленев и А.И. Запорожец иногда проявляют «пренебрежительное отношение к руководству НКВД СССР»[396].
Уже после войны, 8 февраля 1948 г., И. Серов направил письмо (по существу донос) на имя И. Сталина, в котором попытался извалять в грязи своего соперника: «…Этой запиской я хочу рассказать несколько полнее, что из себя представляет Абакумов… Когда немцы подошли к Ленинграду и там создалось тяжелое положение, то ведь не кто иной, как всезнающий Абакумов распространял слухи, что «Жданов в Ленинграде растерялся, боится там оставаться, что Ворошилов не сумел организовать оборону, а вот приехал Жуков и все дело повернул, теперь Ленинград не сдадут». Пусть Абакумов расскажет в ЦК про свое трусливое поведение в тяжелое время войны, когда немцы находились под Москвой. Он ходил, как мокрая курица, охал и вздыхал, что с ним будет, а делом не занимался. Его трусость была воспринята и подчиненными аппарата… Пусть Абакумов расскажет, как он в тяжелые дни войны ходил по городу, выбирал девушек легкого поведения и водил их в гостиницу «Москва»[397].
Это письмо не делает чести боевому генералу, тем более это было сделано после ареста Абакумова. Два руководителя были зам. наркома внутренних дел, и от их служебных отношений зависели правильность принимаемых решений, поведение ближайшего окружения и судьба тысяч и тысяч подчиненных.
В годы Великой Отечественной войны встречавшиеся трудности и сложности во взаимоотношениях сотрудников ОО НКВД с командным и политическим составом все же не были правилом, а являлись исключением. Руководство ОО НКВД постоянно нацеливало свои отделы и службы на тесное взаимодействие военных контрразведчиков с сотрудниками других структур. Об этом свидетельствует и служебная записка от 3 сентября 1941 г. нач. ОО НКВД Закавказского военного округа Рухадзе зам. нач. УОО НКВД СССР Мильшейну[398]. В сложной работе полное взаимопонимание и всемерная поддержка были характерными для тех лет, что являлось залогом успехов в борьбе со спецслужбами противника.
В начале войны в воспитательной работе не только в органах и войсках НКВД, но и в Красной армии превалировал обвинительный уклон и порой применялись крайние неадекватные меры. Воспитание подменялось наказаниями или угрозой их применения. В общем-то, очевидно подтверждалось правило: всякий раз низкую результативность воспитательной и профилактической работы командиры и политработники старались компенсировать карательными мерами, тем более для этого высшими органами власти и управления создавалась необходимая правовая основа. Целью же повседневной и ежечасной деятельности контрразведки являлось в максимально короткий срок воздействовать на сознание растерявшихся, но еще не совершивших губительного поступка людей, а для совершившего преступление – неизбежность и гласность сурового наказания[399].
Среди этих мер, пожалуй, самой отвратительной была угроза отправки на фронт. Как будто бы это не было священной обязанностью каждого гражданина защищать Родину от врага. Этого, конечно, не понимали некоторые руководители, предупреждавшие своих подчиненных о том, что если они будут плохо работать, то их разжалуют и направят на фронт.
В некоторых случаях была проявлена неоправданная жестокость. Так, на основании приказа НКВД № 080 в войсках НКВД была развернута кампания, в ходе которой наряду с явными виновниками, наживавшимися в трудные для страны дни и думавшими только о себе, были и военнослужащие, к которым применялись не вполне адекватные меры воздействия.
Всего же за март-май 1942 г. за нарушение приказа НКВД СССР № 080 в войсках НКВД было наказано 343 человека, из них 279 привлечены к уголовной ответственности[400]. В Центр от руководителей ОО фронтов шла информация о подмене воспитательной работы и в частях Красной армии. Там были случаи инсценировки расстрелов. В докладной записке нач. ОО НКВД Ленинградского фронта комиссара ГБ 3-го ранга Куприна от 17 декабря 1941 г. на имя Абакумова говорилось о том, что данная мера была применена к красноармейцам в 62 сп 10 сд[401]. В спецсообщении от 17 октября 1941 г. нач. ОО НКВД Западного фронта комиссара ГБ 3-го ранга Белянова начальнику УОО НКВД СССР Абакумову говорилось о недочетах в политико-воспитательной работе в частях 43 армии[402]. Факты подмены воспитательной работы репрессиями были отмечены и в спецсообщении от 24 октября 1941 г. нач. ОО НКВД Карельского фронта ст. майора ГБ Гладкова зам. наркома Абакумову[403].
Политическое руководство страны и командование фронтов было встревожено создавшимся положением. После письма комиссара Гаенко Сталин приказал принять необходимые меры для улучшения воспитательной работы. 4 октября 1941 г. был издан приказ № 0391 «О фактах подмены воспитательной работы в Красной армии репрессиями»