о помогало в полном объеме использовать имеющиеся оперативно-технические возможности и проводить необходимые агентурные и следственные мероприятия. Данные же, полученные в тыловых лагерях, имели характер стратегического порядка.
Серьезную трудность в выявлении специально обученной, наиболее квалифицированной немецкой агентуры, засылаемой в наш тыл германской разведкой путем планомерной глубокой агентурной работы, розыск и изъятие этой агентуры методами проникновения в замыслы врага было поставлено крайне неудовлетворительно и велось без каких-либо успешных результатов. И одной из причин этого были такие факты, как нахождение в плену, длительное пребывание в окружении и выход из него при чрезвычайно сомнительных обстоятельствах, не вызывали у некоторых ОО НКВД армий и дивизий заинтересованности данным военнослужащим и в их разработке. Это приводило к ошибкам при принятии решения, а порой и неправомерным действиям сотрудников НКВД. Ошибки были как административного, так и уголовно-процессуального характера, вызванного воздействием временного фактора и фронтовой обстановкой. Часто отсутствовала возможность добыть материалы, которые подтверждали показания задержанных (отсутствие органов, выдавших документы), они были или эвакуированы, или находились на территории, занятой противником. Быстро менявшаяся обстановка не всегда позволяла выехать на место задержания, произвести его осмотр. Кроме того, влияли усталость, нервы, часто напряженные до предела, многократно повышали риск принятия ошибочных решений. О результатах работы сотрудников в лагерях можно судить по ОО НКВД Ленинградского фронта. Группа в составе трех человек по состоянию на 3 ноября 1941 г. допросила 169 немцев и 133 финна. В ходе допросов военнопленных был получен ряд ценных разведывательных материалов, переданных затем командованию. Из числа военнопленных были выведены за линию фронта с разведывательными заданиями и заданиями по разложению армии противника два человека, подготовлены для этой цели еще четыре человека. Кроме этого, группа оказывала практическую помощь Управлению политпропаганды фронта в работе среди военнопленных[537].
Анализ фильтрационной работы свидетельствует о серьезных недостатках в ее организации и проведении. Многие из них были обусловлены тем, что в начале войны еще не было единой, продуманной системы, ее становление проходило в отсутствии четких правил, отсутствии инструкций центра. Работа налаживалась на ходу, по инициативе командования и начальников особых отделов фронтов. Так, на Западном фронте ОО НКВД армий и дивизий разоблачали довольно большое количество немецких агентов, засылаемых на советскую территорию разведывательными органами противника, однако подавляющее большинство арестов выявленной немецкой агентуры шло за счет разоблачения т. н. массовой агентуры противника: «вышедших из окружения», «бежавших из плена» и других лиц, прибывающих из районов, временно занятых вермахтом. Нельзя не учитывать того, что со стороны проходивших фильтрацию немало было вполне справедливых жалоб на бытовые условия содержания, затруднения в поддержании контактов с родственниками, в первую очередь это касалось переписки и сроков проверки. Но контрразведчики это объясняли тем, что «длительное пребывание указанных лиц в лагере является результатом того, что характер их поведения в немецком плену и обстоятельства перехода на сторону Красной армии вызывали подозрение и требовали тщательного разбора и проверки через агентуру и официальным путем, получения дополнительных сведений у знавших об обстоятельствах их бегства из-под ареста у немцев, пленения и окружения. Проводилась проверка и по их месту рождения и жительства, выяснялось поведение во время пребывания на оккупированной территории, что и затягивало сроки их пребывания в лагере»[538].
Даже для того, чтобы принять решение о направлении в спецлагерь НКВД, требовалось не только время, но и значительные усилия многих сотрудников правоохранительных структур. Рассмотрим правомерность данного утверждения на деле З., 1912 года рождения, уроженца с. Петропавловское Благовещенского района Башкирской АССР, русского, гражданина СССР, из крестьян-середняков, с неоконченным средним образованием.
Из допросов З. было установлено, что он, являясь командиром роты 141 сп, в июне 1941 г. на фронте в районе г. Волковыска попал в окружение, а в июле того же года в составе группы из 30 человек прорывавшихся из окружения остался в тылу противника в д. Укроповичи Коринской волости Логейского района и работал в сельском хозяйстве. 19 августа 1941 г. по подозрению в совершении убийства старосты Коринской волости З. немцами был арестован и заключен в Минскую тюрьму, там подвергся допросам, но якобы за недоказанностью обвинения в октябре того же года из-под стражи был освобожден, а в июне 1942 г. перешел на сторону партизан. Поэтому следователи, руководствуясь циркуляром НКВД СССР № 170 от 23 апреля 1942 г., решили «проверить поведение Зубкова во время нахождения на оккупационной территории», а для этого «через военкомат направить в спецлагерь НКВД Союза ССР».
Когда речь идет соблюдении законности в работе сотрудников ОО в лагерях, то надо иметь в виду, что отсутствие серьезной правовой основы для фильтрации часто приводило к значительным нарушениям. Например, в погоне за показателями некоторые из них допускали принуждение в даче показаний, т. е. просто вынуждали людей наговаривать на себя. Так, при проверке задержанных ОО отказались от прежних показаний, сославшись на допрос с пристрастием: в 23-м погранполку из 120 человек – 29, в 90-м погранполку из 85–32 человек, в 92-м погранполку из 49 – 9 человек[539].
После прохождения фильтрации большинство содержавшихся в лагерях признавались ни в чем не виновными и, если позволяло здоровье, возвращались в Красную армию. Среди рядового и сержантского состава благополучно проходили проверку свыше 95 % бывших военнопленных[540].
Лица, признанные негодными для продолжения службы в армии и на флоте, в отношении которых в ходе проверки не были установлены компрометирующие материалы, через нач. лагеря передавались военным комиссариатам, в отношении которых в ходе проверки не были установлены компрометирующие материалы, через нач. лагеря передавались военным комиссариатам по месту жительства. Все документы (анкеты, опросные листы, протоколы допросов, трофейные карточки и др.) рассылались в региональные управления органов госбезопасности по местам проживания военнослужащих. Остальные лица, вызывавшие подозрения, но не подвергавшиеся аресту в связи с недостаточностью материалов, направлялись также к месту постоянного жительства с пересылкой фильтрационных дел в соответствующие органы госбезопасности для взятия на оперативный учет и под агентурное наблюдение. Те же из 92 %, ранее состоявших на службе у немцев и служивших в армиях противника, карательных и административных органах оккупантов и благополучно прошедших проверку, полной свободы не получали, а направлялись в народное хозяйство – в трудовые батальоны, на стройки, на трудовые поселения[541].
На всех, обоснованно подозревавшихся в сотрудничестве с германской разведкой, материалы передавались в военные трибуналы, которые по каждому из них принимали решения: освобождение или осуждение вплоть до вынесения смертных приговоров. Тот же В. Христофоров в интервью журналисту «Голоса России» А. Гаспаряну сказал, «что это число по сравнению с теми миллионами прошедших фильтрацию, ну, незначительное: не более 10 % получили приговор и были наказаны лишением свободы»[542].
Ничего себе, 10 % от миллионов, сколько это будет?
Выявленные изменники Родины, шпионы и дезертиры арестовывались, и дела на них предоставлялись на рассмотрение Особого совещания НКВД СССР.
Вернувшийся из лагеря после заполнения новых анкет и ожидания получал паспорт, прописку и формально становился равноправным советским гражданином, но подпадал под негласный надзор органов госбезопасности, и многие годы упоминание о нахождении в лагере или плену оказывало влияние при устройстве на работу, поступлении на учебу, избрании места жительства. Перенеся неимоверные трудности нацистского плена, эти люди были не только ограничены в правах, но иногда и лишены свободы на долгие годы[543].
В одном из интервью В.С. Христофоров рассказал, что в 1950-1960-е гг. довольно активно раздавались призывы уничтожить все фильтрационные дела на советских граждан, возвращавшихся из фашистского плена, концлагерей и гетто, с оккупированной территории, выходивших из окружения. Все военнослужащие и гражданские лица, выходившие из окружения или с оккупированной территории, а также попавшие в плен к нашим противникам, подвергались государственной проверке. На каждого такого человека заводилось фильтрационное дело. Таких дел были заведены сотни тысяч. Их и призывали уничтожать. Для чего? Да для того, чтобы в биографии советского гражданина не было темного пятна нахождения в плену или на оккупированной территории. Ведь такая информация бросала тень на человека, даже если после прохождения фильтрации он оказывался вне подозрения.
Архивистам того времени стоило больших усилий сохранить эти материалы. В 1990-е гг. Германия и Австрия стали выплачивать компенсации советским гражданам, угнанным во время войны на принудительные работы, попавшим в концлагеря, лагеря для военнопленных, и гражданам нескольких других категорий. Выяснилось, что зачастую иных подтверждений о пребывании в плену, кроме фильтрационных дел, нет. Вот таким образом эти дела оказались востребованными и принесли пользу. Те, кто настаивал на сохранении этих документов, не могли предположить, что они будут востребованы в таком неожиданном качестве. Чем они руководствовались тогда? Конечно, предположить, что фильтрационные дела понадобятся для выплаты компенсации или для реабилитации, они не могли. Но есть принцип: то, что хранится в архиве, не может, не должно уничтожаться.