[568]. Но в условиях жесточайшей борьбы, когда решалась судьба народов Советского Союза, он стал более жестким. В деятельности руководящего и оперативного состава органов госбезопасности продолжали сказываться стереотипы прошлых лет: направленные на борьбу с пресловутыми «врагами народа»; тенденция к охвату больших масс населения страны, заведение большого количества материалов и дел, нередко по необоснованным и недостаточно проверенным данным; нарушение законности в следственной работе. Многие руководители ОО НКВД фронтов выступали против применения физического воздействия к арестованным, «выбивания» у них показаний, извращения показаний арестованных и других нарушений во время проведения следствия в частях армий и дивизий.
В качестве особенности начала войны следует отметить, что в условиях исключительно тяжелой обстановки работа оперативных и следственных подразделений ОО не всегда соответствовала действовавшему на тот период времени законодательству, в том числе в сборе объективных доказательств виновности военнослужащих. Об этом свидетельствует дело командующего Западным фронтом, генерала армии Д.Г. Павлова, арестованного 14 июля в м. Довске по распоряжению ЦК ВКП (б). Были арестованы и другие руководители Западного фронта. Их объявили участниками антисоветского военного заговора. И вместо того, чтобы назначить расследование причин поражения советских войск в приграничном сражении, И.В. Сталин занялся поиском «козлов отпущения» и нашел их в лице командования Западного фронта. После ареста их били, пытали до тех пор, пока они не признались в участии в заговоре против Сталина. Но, в конечном счете, это обвинение было снято. В окончательной версии обвинения было написано, что арестованные генералы «проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками». В дальнейшем выяснилось, что поступки некоторых генералов из приказа № 270 1941 г. также были надуманы, а сами герои ошельмованы. Царил невероятный произвол. Например, в этом приказе обвинен в переходе на сторону противника командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов. На самом деле он погиб в бою еще 4 августа 1941 г.[569].
Несправедливое обвинение было предъявлено и генералу П.Г. Понеделину. В августе 1941 г. генерал попал в плен под Уманью. Органы госбезопасности доложили, что командир 12-й армии сдался добровольно в плен. Сталин приказал отдать его под суд. В октябре 1941 г. генерал был приговорен к расстрелу с конфискацией личного имущества и лишению всех наград. В приказа № 270 от 16.8.1941 г. говорилось, что Понеделин «имел полную возможность пробиться к своим, не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике, струсил и сдался в плен врагу, дезертировал к врагу, совершив таким образом преступление перед Родиной, как нарушитель Военной присяги»[570].
На самом деле Понеделин попал в плен тяжело раненным, в бессознательном состоянии. Четыре года гитлеровского плена не сломили его воли. Пройдя через все испытания, отказался от сотрудничества с нацистами. После освобождения и репатриации в 1945 г. он был арестован и пробыл уже в советском лагере пять лет. После ходатайства, направленного Сталину, вновь был осужден и 15 августа 1950 г. приговорен к расстрелу. Ему инкриминировали выдачу сведений о составе войск, имея в виду записку, составленную в плену, в которой командарм показал положение и численность войск на 4–5 августа 1941 г. Эти сведения потеряли какую-либо ценность как для немецкого, так и для советского командования, так как указанные войска уже находились в плену у вермахта[571]. Формула обвинения, предъявленная генералу Понеделину после возвращения на родину, почти дословно повторяла приказ Сталина от 16 августа 1941 г., приказ, в свою очередь, основанный на чьей-то бесчестной попытке свалить на него ответственность за все, что тогда происходило на Южном фронте. Под подозрение попадали и те военачальники, которые пытались объективно разобраться в причинах поражений и неудач в ходе решения боевых задач. Так, за доверительные беседы с сослуживцами о возможных ошибках командования в стратегических вопросах крупный военный исследователь, автор капитального труда о стратегическом развертывании генерал В.А. Меликов был обвинен в «пораженчестве» и заключен в тюрьму, где позднее и скончался. Не дождался окончания суда и контр-адмирал Самойлов, арестованный в июле 1941 г. Он умер в тюрьме 19 сентября 1951 г., причем с августа 1942-го по декабрь 1948 г. его вообще не допрашивали. Умерли в следственной тюрьме арестованные в 1941–1942 гг. генералы Дьяков, Соколов и Глазков, причем они также не допрашивались годами[572].
В исторических исследованиях, как правило, речь идет о жертвах необоснованных репрессий, но не называют тех, кто готовил материалы для приговоров и выносил приговоры. Устраним это упущение, назовем некоторых из них по делу военачальников Западного фронта. Следствие по Д.Г. Павлову и др. вел ст. следователь УОО НКВД СССР лейтенант ГБ В.С. Морозов, обвинительное заключение подписал зам. нач. следственной части УОО НКВД СССР Б.С. Павловский, согласился с этим обвинительным заключением зам. нач. УОО НКВД СССР Н.А. Осетров. Такие следователи выполняли заказ советского политического руководства. Но разве в НКВД не было известно, как над арестованными во время следствия издевался Б. Кобулов, как били не только подследственных, но и своих подчиненных Л. Берия, В. Меркулов и др.
В работе следователей ОО НКВД отмечались и другие недостатки. Так, были установлены случаи, когда показания арестованных заносились в протоколы допроса извращенно, не дословно, как этого требовал приказ НКВД. И некоторые нач. ОО терпимо относились к такого рода нарушениям. Они предупреждались об ответственности вплоть по отдачи под суд военного трибунала. И многие нач. ОО НКВД принимали меры для улучшения следственной работы по делам арестованных агентов спецслужб противника. По этому поводу в указании нач. ОО НКВД Южного фронта П.В. Зеленина № 003260 от 18 ноября 1941 г. был отмечен ряд недостатков. Прежде всего, поверхностное ведение следствия, которое снижало результаты борьбы с агентурой противника. Следствие по делам агентов велось поверхностно, зачастую не выяснялись такие вопросы, как: обстоятельства, при которых военнослужащий оказался на территории противника, когда, кем и где был завербован, какие задания получил и др.
Зеленин предложил нач. ОО армий и дивизий фронта: все следствие по делам разоблаченных агентов противника сосредоточить в следственных частях ОО НКВД фронта и армий и в ОО НКВД по охране тыла Южного фронта. При этом он подчеркивал, что кроме военнослужащих частей РККА ОО и отделения дивизий, бригад и пограничных войск НКВД оперативный состав заградительных отрядов и постов ведет предварительное расследование. Нач. ОО НКВД армий и охраны тыла фронта для ведения следствия по делам агентуры противника выделять постоянный состав опытных следователей, тщательно проинструктировать их по вопросу улучшения следствия, ввести в практику работы по линии КРО перевербовку немецкой агентуры и другие меры[573].
4 марта 1942 г. в своем письме зам. нач. ОО НКВД Южного фронта Ш.К. Шарашенидзе в ОО НКВД 12-й армии потребовал устранить недостатки в расследовании уголовных дел и не допускать нарушений уголовно-процессуального законодательства. Он указал, что следственное дело по обвинению С.А. Скакуна вел следователь Сокол, оно было начато 15 декабря 1941 г. и закончено 15 января 1942 г. без санкции прокурора. Аналогичное нарушение было и в следственном деле по обвинению П.С. Федоренко. Производивший следствие по делу Ермакова сотрудник ОО НКВД 12-й армии политрук И.С. Митяев к своим обязанностям отнесся недобросовестно, протоколы в допросе обвиняемого оформлены небрежно и поверхностно, без уточнения обстоятельств времени и места вербовки Ермакова немецкой разведкой. И Митяев не принял мер к устранению имевшихся в деле грубых противоречий.
9 марта 1942 г. нач. ОО НКВД 12-й армии В.Г. Иванов сообщил Шарашенидзе о том, что за допущенные нарушения УПК и небрежное оформление следственных документов отстранены от ведения следствия ст. следователь ст. лейтенант ГБ Эрик, следователь сержант ГБ Сокол и политрук Митяев. На оперативном совещании со следственным аппаратом были проанализированы все недочеты в следственной работе и обращено внимание следователей на недопущение нарушений норм УПК.
4 апреля 1942 г. Шарашенидзе снова обратил внимание зам. военного прокурора Южного фронта на то, что «в результате проверки были установлены грубые нарушения законов и норм УПК при ведении следствия в полку, и, в частности, из 21 арестованного 5 девушек, ни в чем не виновных, из-под стражи были освобождены, 3 человека разоблачены как дезертиры и преданы суду военного трибунала, а остальные 13 человек, как возвратившиеся из немецкого плена, направлены для дальнейшей работы с ними в лагерь военнопленных в г. Старобельск»[574].
Эти документы свидетельствуют о том, что в большинстве случаев законы в годы войны соблюдались при расследовании уголовных дел. Как правило, всякие нарушения законодательства соответствующими должностными лицами пресекались, а лица, их допустившие, привлекались к ответственности.
Руководство военной контрразведки старалось ориентировать следователей на внимательный подход к арестованным и прежде чем выносить заключение по делу, доказать его вину или невиновность. И большинство следователей старались объективно разобраться в деле каждого арестованного или задержанного военнослужащего. В СМИ утвердилась точка зрения о том, что ОО и военные трибуналы, как правило, принимали решения о расстрелах военнослужащих, совершивших преступления. Но это не соответствует действительности. Например, широко применялась такая мера, как отсрочка приговора или расстрел, который заменялся условным наказанием. Осужденным разъяснялось, что если они проявят себя на фронте стойкими и самоотверженными защитниками Родины, то по ходатайству соответствующего командования могут быть вовсе освобождены от наказания или таковое заменено на более мягкое. Но в случае повторной трусости приговоры будут приводиться в исполнение. К тому же в деятельности военных трибуналов и ОО нередкими были оправдательные приговоры и вынесение постановлений о прекращении дел.