На основе постановления ГКО от 24 июня 1942 г. членами семьи изменников Родине считались отец, мать, жена, сыновья, дочери, братья и сестры, если они жили совместно с изменниками Родины или находились на его иждивении к моменту совершения преступления или к моменту мобилизации в армию в связи с началом войны[594]. В соответствии с приказом ВГК № 270 от 16 августа 1941 г. подвергались репрессированию семьи дезертиров, как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину. Аресту и ссылке в отделенные места СССР на срок пять лет подлежали совершеннолетние члены семей военнослужащих и гражданских лиц, приговоренных судебными органами или Особым совещание при НКВД СССР к ВМН по ряду статей УК РСФСР[595].
Это означало наказание людей, не совершивших преступлений. Фактически оно имело негативные последствия. Члены семей вследствие круговой поруки обрекались на дополнительные лишения. Вот характерный документ от 26 октября 1941 г.: нач. ОО НКВД Западного фронта Белянов просил нач. УНКВД Рязанской области поставить вопрос перед местными органами власти о лишении льгот и пособий семьи Ерохина П.К., если таковыми они пользуются, потому что ОО Западного фронта за дезертирство и проявленную трусость он расстрелян во внесудебном порядке. 9 декабря 1941 г. Абакумов отдал следующее распоряжение: «Для НКВД Башкирской АССР. Бывший лейтенант РККА Решетников Сергей Андреевич, 1905 г. рождения, изменил Родине, сейчас служит в немецкой полиции г. Калуги… Установите семью изменника Родине Решетникова. Арестуйте»[596].
На наш взгляд, даже в условиях военного времени круговая порука вряд ли была оправданной мерой. Тем не менее она широко применялась.
Несколько иначе государство поступало по отношению к семьям «пропавших без вести». Так, сын батальонного комиссара М.Е. Дуванова Л.М. Дуванов вспоминал: «В сентябре 1941 г. пришло официальное известие, что отец «пропал без вести» в боях на границе. Конечно, в сталинском режиме было много пороков. Но в наше время, стремясь выслужиться перед новыми хозяевами… на все прошлое льют черную краску. Так, утверждают, что всех «пропавших без вести» объявили изменниками Родины, а семьи репрессировали. На примере нашей семьи видно, что это далеко не так. Мы пользовались всеми привилегиями и льготами, положенными семье погибшего фронтовика. Сразу же была назначена пенсия, выдано единовременное пособие и т. д.»[597].
Военная прокуратура и ОО НКВД наблюдали за тем, чтобы в частях и соединениях неукоснительно соблюдались требования воинских уставов Вооруженных Сил о взаимоотношениях начальников и подчиненных даже в чрезвычайных условиях войны. На практике было немало примеров того, как некоторые военачальники руководили частями и соединениями не только расстрелами, но и угрозой расстрела. Угрозы расстрела применялись даже командующими армиями, командирами корпусов, дивизий и полков. В письме Г.М. Маленкову командир 141-й сд так описывает порядок «взаимодействия» части высшего военного комсостава с подчиненными ему командирами: «…Командарм или его начальник штаба, или даже начальник оперативного отдела вызывает по телефону командира дивизии, его начальника штаба и кричит: «Сволочь, оболтус… твою мать… почему ваш полк не может взять деревню, сегодня приеду и расстреляю вас всех». Конечно, никто из них за полгода к нам не приезжал, по телефону расстреливали до пяти раз в день…»[598].
Зам. командующего Западным фронтом Г.Ф. Захаров, прибыв в легендарный 1-й кавалерийский корпус Белова, заявил: «Меня прислали сюда, чтобы я заставил выполнить задачу любыми средствами, и я заставлю вас ее выполнить, хотя бы мне пришлось для этого перестрелять половину вашего корпуса. Речь может идти лишь о том, как выполнить задачу, а не о том, что необходимо для ее выполнения». Он по очереди вызвал к телефону командиров полков и дивизий, атаковавших шоссе, и оскорбляя их самыми отборными ругательствами, кричал: «Не прорвешься сегодня через шоссе – расстреляю». Он приказал судить и немедленно расстрелять пять командиров, бойцы которых не смогли прорваться через шоссе[599].
Нетактичным поведением по отношению к подчиненным отличался Еременко. Член Военного совета армии Брянского фронта Ганенко писал о его поведении после приезда 19 сентября 1941 г. в штаб 13-й армии: «Не спросив ни о чем, начал упрекать Военный совет в трусости и предательстве Родины. На мои замечания, что бросать такие тяжелые обвинения не следует, Еременко бросился на меня с кулаками и несколько раз ударил по лицу, угрожая пистолетом. Я заявил – расстрелять он может, но унижать коммуниста и депутата Верховного Совета не имеет права. Тогда Еременко вынул маузер, но вмешательство Ефремова помешало ему произвести выстрел. После этого он стал угрожать расстрелом Ефремову. На протяжении всей этой безобразной сцены Еременко истерически выкрикивал ругательства. Несколько остыв, Еременко стал хвастать, что он якобы с одобрения Сталина избил несколько командиров корпусов, а одному разбил голову…»[600].
8 ноября 1941 г. генерал-майор К. Голубев жаловался Сталину на Жукова: «На второй день по приезде меня обещали расстрелять, на третий день отдать под суд, на четвертый день грозили расстрелом перед строем армии. В такой обстановке работать невозможно»[601].
Решающая роль в определении правового положения и карательной политики ведомства безопасности принадлежала И. Сталину, который не жалел своих, стремясь остановить врага любыми средствами. Люди с одними только винтовками вставали живым щитом на пути рвавшихся на Восток танков. Так, в начале июля стало известно, что в районе Кировограда в беспорядке отступила с фронта 223-я сд. Эта дивизия прибыла из Харькова к концу июля. Отправлять ее на фронт было нельзя, т. к. она не была подготовлена к боевым действиям: отсутствовала связь, не было гранат, а снарядов имелось 25 боекомплектов; командование дивизии не знало местности и обстановки; не было карт; не налажено взаимодействие с соседями. Как отмечал Г.К. Жуков, Сталин, горячась, «нередко требовал вводить в сражение все новые и новые части, не считаясь с тем, что некоторые соединения войск, вводимые в бой, только что мобилизованы и еще не успели получить необходимую боевую подготовку. Мы убеждали Сталина в том, что преждевременный ввод в сражение необученных и несколоченных частей приводит к излишними потерям. В таких случаях он сердился и говорил: «Нечего хныкать, на то и война…»[602].
Если Сталин не очень-то жалел своих, то в порыве раздражения не видел необходимости сохранять жизнь немцам. Так, 4 сентября 1941 г. он отдал приказание Жукову в духе 1930-х гг: «Вы военнопленных не очень-то жалейте. Опросите его с пристрастием и расстреляйте»[603].
И некоторые отцы-командиры и нач. не жалели не только солдат противника, а и своих, вводя в бой части и подразделения, необученные и недовооруженные, заранее обрекая их на смерть. Несложно доказать правоту данного утверждения. Достаточно обратиться к приказам того времени. Речь не идет о приказе № 270 1941 г. Он был необходим по отношению к военнослужащим, совершившим преступления. Но можно прямо назвать преступлением, когда в бой направлялось несколько бойцов с одной винтовкой, они не могли выполнить приказа и сознательно обрекались на смерть[604].
О событиях тех дней рассказывает Ю.В. Сухарев: «…Мой дядя был переводчиком в ОО под Ржевом. В ожидании приезда Жукова командование на этом участке фронта изображало активность, в результате чего полк, в котором он служил, «растаял» почти полностью. В очередную атаку было решено послать подразделения обеспечения, возглавить их никто не хотел из штаба полка. Тогда мл. лейтенант, у которого в 1932 г. отца органы НКВД арестовали и продержали, не предъявляя обвинения, 4 месяца в тюрьме, возглавил эту атаку, был ранен и награжден орденом Красной Звезды».
В ходе боевых действий на фронте сотрудники ОО НКВД, командиры и красноармейцы выполняли специальные поручения Ставки ВГК, не поддающиеся разумному объяснению, кроме как были поступками отчаяния в условиях чрезвычайной ситуации.
21 сентября 1941 г. И.В. Сталин продиктовал телеграмму Г.К. Жукову, А.А. Жданову, А.А. Кузнецову, В.Н. Меркулову: «Говорят, что немецкие мерзавцы, идя на Ленинград, посылают впереди своих войск стариков, старух, женщин и детей, делегатов от занятых ими районах с просьбой большевикам сдать Ленинград и установить мир.
Говорят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые не считают возможным применить оружие к такого рода делегатам. Я считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо уничтожать в первую очередь, ибо они опаснее немецких фашистов. Мой совет: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам.
Война неумолима, и она приносит поражение, в первую очередь тем, кто проявил слабость и допустил колебание… Никакой пощады ни немецким мерзавцам, ни их делегатам, кто бы они ни были. Просьба довести до сведения командиров и комиссаров дивизий и полков, а также до Военного совета Балтийского флота и командиров и комиссаров кораблей»[605].
Но речь-то должна была идти о том, что эти «делегаты» немцами посылались впереди подразделений вермахта под угрозой расстрела.
По инициативе И.В. Сталина 17 ноября 1941 г. был издан приказ № 0428, который потребовал: «Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, вы