[798], и докладная записка от 15 августа 1941 г. руководства завода им. ОГПУ г. Мелитополя Л. Берии[799].
Были и возмутительные случаи, когда интересы сражающейся армии отходили на второй план. Так, 20 июля 1941 г. военный прокурор 5 армии Юго-Западного фронта, бригадвоенюрист Лапкин сообщил наркомам внутренних дел СССР и Украины о преступном поведении нач. областного управления по Ровенской области Климова, который в то время, когда части Красной армии вели бой, он «вместо того, чтобы помогать командованию в изыскании транспортных средств для отправки из Ровно боеприпасов, а также вместо приятии мер к обеспечению прядка в городе и области», «собрал около 30 грузовых автомашин, направлявшихся на фронт, и стал грузить вещи сотрудников НКВД с тем, чтобы сбежать в тыл. Военный прокурор 19 танковой дивизии, для которой срочно требовались боеприпасы, под угрозой оружия заставил Климова освободить машины от собственных вещей и передать их в распоряжение командования». 23 июля 1941 г. зам. наркома И. Серов отдал распоряжение расследовать это сообщение.
Еще 10 июля 1941 г. Меркуловым был подготовлен проект записки в ЦК ВКП (б) и на имя Сталина о проявлениях паники в среде командного состава и красноармейцев в частях и соединениях РККА в Прибалтийском военном округе в результате наступления немцев[800]. Сотрудники органов безопасности не только расследовали преступления в прифронтовой полосе, но и оказывали помощь советским и партийным органам в поддержании общественного порядка, вели борьбу с паникой. Одним из ответственных организаторов эвакуации в прифронтовых областях Украинской ССР замнаркома внутренних дел Серовым были обнаружены большие недостатки при эвакуации г. Харькова. В докладе Берии от 26 сентября 1941 г. он сообщил, что эвакуация городского населения проводится неумело. В результате имеются недовольства, а контрреволюционные элементы, используя их, распространяют слухи, что эвакуируют семейства только руководящих лиц, а население нет, советские органы и администрация предприятий не проводят достаточной разъяснительной работы о порядке эвакуации, имели место забастовки и невыходы на работу[801]. 11 августа 1941 г. Абакумов приказал наркому внутренних дел УССР ст. майору ГБ Сергиенко принять меры для пресечения преждевременной эвакуации руководящих работников из г. Киева[802]. В конце сентября чекисты помогли железнодорожникам Орджоникидзевской железной дороге в эвакуации из прифронтовой полосы 47 тыс. человек, из которых 44 тыс. человек следовали неорганизованно. 3 ноября 1941 г. зам. нач. ОО НКВД Южного фронта, капитана ГБ Мордовца доложил Л. Берии о принятых мерях по пресечению распространения паникерских настроений и попыток преждевременной эвакуации сотрудников партийных, советских органов и отделов НКВД прифронтовой полосы[803]. 21 августа 1941 г., выполняя приказ Берии, нач. УНКВД по Ленинградской области Лагунов арестовал Федорова, ответственного за беспорядки в городе Краснознаменске[804].
Во время эвакуации на новые места сотни тысяч людей уезжали преимущественно по железным дорогам. ОО и территориальные структуры НКВД не только боролись с агентурной абвера, но и оказывали всемерное содействие партийным и советским органами в борьбе с преступностью. Внимание чекистов было обращено не только на эшелоны эвакуируемых, но и на то, как решались вопросы эвакуации местными властями. Так, 2 ноября 1941 г. В.С. Абакумов получил докладную записку о недостатках эвакуации в Калининской области, вызванными «исключительным равнодушием со стороны руководителей райцентра и области».
В записке говорилось, что в районном центре Кушалино, в 35 км от г. Калинина, организован эвакпункт в здании бывшей церкви. «На день проверки в нем размещалось до 400 человек, взрослых и детей. Помещение не отапливалось, не убиралось, пол покрыт грязью и отбросами продуктов. Никакого оборудования и инвентаря на пункте нет. Взрослые и дети лежат на своих вещах или просто на голом полу. Питьевая вода отсутствует. Питание не организовано, так как чтобы получить установленную норму в 300 граммов, печеного хлеба из общего магазина треста, потребуется целый день, а ввиду перебоев с поступлением хлеба, беженцы, простояв день и ночь в очереди, уходят без хлеба. При этом теряют место в очереди и лишается прав на получение. Стол справок отсутствует, и газеты отсутствуют, что способствует распространению слухов. За недостатком транспорта отправка эвакуируемых задерживается до 5 и более дней, что вынуждает большинство следовать пешком, имея за плечами тяжелый груз, между тем как транспорт колхозов не используется». Поэтому нач. ОО Калининского фронта, ст. майор госбезопасности Ханников 1 ноября 1941 г. созвал совещание с участием секретаря Калининского обкома ВКП (б) Никифорова, зам. председателя облисполкома, руководителей районных советских органов и территориальных органов НКВД для принятия срочных мер по устранению выявленных недостатков.
С первых дней войны наиболее сложной задачей была эвакуация членов семей военнослужащих из прифронтовой полосы, особенно из западных областей Украины, Белоруссии и Прибалтики. На этот счет тоже не было какого-либо продуманного плана. Более того, в отдельных случаях партийные органы, ссылаясь на директивы Центра, руководства НКО, НКВД и НКГБ, препятствовали этому. Парадокс заключался в том, что в условиях реальной угрозы не только не принимались необходимые меры, но и наказывали тех, кто проявлял инициативу в решении этой задачи. Например, 19 июня 1941 г. состоялся расширенный пленум Брестского обкома партии. На пленуме был задан вопрос секретарю обкома Тупицину о возможности эвакуации семей из города на Восток. Тот ответил, что «этого не следует делать, чтобы не вызвать нежелательных настроений». Бывший нач. УНКГБ по Белостокской области С.С. Бельченко писал: «На бюро обкома партии мы рассматривали решение некоторых приграничных райкомов партии об исключении из ВКП (б) тех, кто начал отправлять свои семьи в наши тыловые объекты»[805].
Буквально перед началом войны некоторые командующие военных округов пытались принять самостоятельные решения об эвакуации семей военнослужащих, но «доброжелатели» немедленно докладывали об этом в Москву. Так, генерал Кузнецов разрешил вывезти семьи военнослужащих из приграничных районов в глубокий тыл, но уже 20 июня нарком обороны Тимошенко приказал отменить это распоряжение и вернуть семьи обратно. Ни один поезд из Шяуляя и других городов никуда не ушел и 22 июня. Оказывается, что кто-то из зам. местного начальства позвонил «наверх» и сообщил: «Разводят панику! Пораженческие настроения!». Сразу прибыл отряд военных контрразведчиков, и людям приказали выйти из вагонов и вернуться по домам[806].
Ввиду непринятия необходимых мер к эвакуации семей военнослужащих многие тысячи командиров Красной армии оказались перед нечеловеческим выбором: между долгом мужчины, обязанного защищать свою жену и детей, и долгом военачальника, отвечающего за боеспособность вверенной ему части. На Северо-Западном фронте в плен к противнику попало большинство семей командиров, которые в большинстве погибли от издевательства над ними немцев и националистов.
Командование отделов и служб НКВД и пограничных войск также принимало меры к эвакуации семей своих сотрудников. Так,15 июля 1941 г. зам. наркома по кадрам М. Попов затребовал списки членов семей сотрудников НКВД Карело-Финской ССР с уведомлением, что они будут эвакуированы в тыловые районы СССР. О начале эвакуации и пунктах сбора им будет сообщено дополнительно. Семьям разрешалось брать с собой только личное имущество, кроме мебели. К тому же все сотрудники должны были заполнить справку по форме № 1 на случай эвакуации их семей «из зоны военных действий на временное место жительство в другие города». С ее предъявлением в органы НКВД они могли получать часть зарплаты глав своих семей[807].
В Карелии было время для того, чтобы подготовиться к эвакуации, но не так обстояло дело на западной границе и в прифронтовых селах, где были размещены части и подразделения пограничных войск, тем более на погранзаставах и в комендатурах. И эвакуация зачастую проходила неорганизованно. 26 июня 1941 г. в 00.15 И. Масленников отдал следующее распоряжение в Рославль нач. УНКВД, УНКГБ Смоленской области и в Сухиничи нач. НКВД: «Районе станции Сухиничи находится эшелон семьями пограничников Белостока 1500 человек, не обеспечен питанием… паника. Примите меры наведения порядка, обеспечить продовольствием, при необходимости дать по 200 рублей денег. Эшелон направить Куйбышев». В этот же день Меркулов получил телеграмму из Тулы о том, что на железнодорожной ст. Белев Тульской области из района военных действий – гор. Ломжа, Каунас и др. следуют эшелоны с эвакуированными (жены командиров, дети и т. д.). В эшелонах имеются больные дети. Медперсонала нет. Питание в эшелонах отсутствует. Назначение эшелонов нам неизвестно. Эшелоны идут без руководителя. Проверки и учет по эшелонам не проводятся… К следующим в эшелонах из тех же районов примыкают подозрительные лица[808]. По существу семьи военнослужащих и сотрудников органов госбезопасности оказались заложниками трагических обстоятельств начала войны. Это, безусловно, сказалось отрицательно на боеспособности частей Красной армии, отделов и служб НКВД.
Наряду с плановой эвакуацией ОО НКВД участвовали в департации (выселении) немецкого и финского населения, а также социально опасных элементов. Она носила административный или внесудебный характер, проводилась по спискам и была направлена не на конкретное лицо, а на многочисленную группу лиц, которые перемещались из привычной среды обитания в новую, при этом места выселения отстояли от мест новых поселений подчас на тысячи километров