Шпионам Гольдич, Клеопину, Конопко, Овсянкину, Васильченко и Лукашевичу, в соответствии с заданием германской разведки, удалось устроиться в части Красной армии. Пройдя специальную подготовку в немецких разведшколах в г. Борисове и под Смоленском, они были переброшены на нашу территорию через Ясную Поляну на Тульском участке фронта с заданием проникнуть в штабы и на командные должности в Красной армии. Кроме того, пробраться в Москву и собирать сведения о расположении минированных участков вокруг города и в самом городе, ходе эвакуации, дислокации аэродромов, эффективности бомбардировок немецкими самолетами и другие данные.
Им удалось устроиться на командные должности: Гольдич – в Инженерное управление Юго-Западного фронта, Клеопин – пом. нач. связи 56-го района авиабазирования Западного фронта, Конопко – инженера 129 авиаэскадрилии, Овсянкин – командиром 268-го батальона аэродромного обслуживания, Лукашевич – командиром автотранспортной роты 268-го батальона аэродромного обслуживания, Васильченко – начальника связи 29 кавалерийской дивизии[837].
По линии ОО НКВД были приняты меры по пресечению подрывной деятельности женщин, детей и подростков. Так, 4 декабря 1941 г. ОО НКВД Юго-Западного фронта ориентировал подчиненные ему ОО на использование немцами подростков для сбора шпионской информации и на то, что не исключена массовая заброска разведчиков-подростков. Было предложено задерживать и подвергать тщательной фильтрации всех подростков, появившихся на линии фронта, а также и в тылу, не имевших или потерявших родителей.
В процессе проверки личного состава частей Красной армии особыми отделами фронтов и армий был арестован ряд женщин, занимавшихся по заданию германской военной разведки сбором шпионских сведений и проведением среди красноармейцев и командиров антисоветской деятельности. ОО НКВД предложил при помощи командования всех женщин, приставших к частям и не имевших к ним никакого отношения, проверять, выявлять лиц, добивавшихся близких связей с военнослужащими, склонявших их к пьянству, проводивших разложенческую работу, проявлявших недовольство службой, распространявших провокационные слухи и т. п., работающих и до этого бывших в плену – допрашивать об обстоятельствах пленения и выхода с территории противника. А от командования потребовать всякое оформление на работу производить только по согласованию с ОО НКВД части. Помимо этого, ОО НКВД производили учет всех вольнонаемных женщин, работавших в учреждениях фронта, семьи которых проживали на территории, временно оккупированной немцами. За ними было организовано наблюдение. Все, вызывавшие подозрение и уличенные в шпионаже, задерживались и арестовывались. Всего же, по данным ОО НКВД фронтов, на 15 января 1942 г. из войсковых соединений и учреждений Красной армии были уволены 1385 подозрительных женщин и арестованы за шпионаж и антисоветскую деятельность 133 женщины[838].
Важнейшей задачей ОО являлась защита системы военного управления, прежде всего, штабов от спецслужб противника. При анализе работы по борьбе со шпионажем УОО НКВД обратило внимание на отсутствие выявленных шпионов в штабах дивизий, армий и фронтов. Центр считал, что это обстоятельство не говорило об отсутствии там агентуры противника, а свидетельствовало о недостаточно еще глубокой агентурной работе и изучении людей в штабах и особенно среди окружения штабных работников. Поэтому в штабах, учреждениях и в тылу военные контрразведчики стремились создать порядок, исключавший возможность проникновения агентуры германской разведки в органы управления Красной армии и флота, обеспечить своевременное разоблачение и изъятие такой агентуры. Защищая штабы от посягательства агентуры противника, они обращали внимание прежде всего на места расположения штабов, которое бы исключало доступ посторонним лицам. Но командир дивизии, полковник Курносов 25 декабря 1941 г. разместил свой командный пункт в д. Парусынок, в доме гражданки Б.Р. Кузьминой, она была по национальности полька, владела немецким языком, ее муж был репрессирован НКВД в 1937 г. У нее же во время прихода немцев находился штаб последних. Штаб дивизии работал в присутствии Кузьминой, она из квартиры не удалялась. А нач. разведотделения 148 сд ст. лейтенант Смирнов разместил отделение в жилом доме совместно с домохозяевами, где велись откровенные разговоры о разведке, ставились боевые задачах и отчитывались о их выполнении. В этом же доме инструктировалась и принималась агентура, направляемая в тыл противника[839]. При занятии д. Смагино командир 525 сп капитан Белогуров расположил штаб в доме, где находись жители, в присутствии которых производилась работа и отдавались боевые приказы[840].
В докладной записке нач. ОО НКВД Брянского фронта, ст. майора ГБ А.А. Вадиса от 11 января 1942 г. В.С. Абакумову о разглашении военной тайны и безответственном хранении секретных документов в частях 12-й армии отмечалось, что, несмотря на исчерпывающую информацию ОО дивизий командования соединений и частей по вопросу сохранения военной тайны и о нецелесообразности размещения штабов в жилых домах совместно с посторонними лицами, проживающими в них, последние продолжают размещать штабы в жилых зданиях и не ставят вопрос о переселении квартирантов в другие дома и всю оперативную работу проводят в их присутствии.
Недооценка важности выбора места дислокации помещений штабов вела к отрицательным последствиям в сохранении военной тайны. Так, штаб генерала И.С. Конева более двух месяцев не менял своего местоположения, располагаясь рядом со ст. Касня, отделы и службы занимали стоявшее на господствующей высоте яркое белое здание с колоннами и большими зеркальными окнами. Оно хорошо просматривалось на фоне окружающих деревьев, не имея никакой маскировки. Более того, все подъездные пути к дому были тщательно расчищены и для красоты посыпаны песком. Множество автомашин, антенное поле и постоянное движение групп военнослужащих лишь подчеркивало функциональное назначение «Белого дома», как называли его здесь. И возмездие за потерю бдительности, за стремление к неуместному в боевых условиях комфорту и «красивости» не заставило себя ждать. 27 немецких пикирующих бомбардировщиков разрушили не только это, но и другие здания, вывели из строя узел связи, убили и ранили 73 человека[841].
К негативным последствиям приводила и недооценка важности охраны штабов. В агентурном донесении от 2 июля 1941 г. о 1-м механизированном корпусе источник «Михайлов» отмечал, что охрана штаба при расположении на месте организована очень плохо. В комендатуре имелись всего 32 человека, из которых 10 охраняли машины с секретными документами, семь – обслуживали кухню, четыре – назначались регулировщиками. Поэтому для охраны штаба и организации его работы оставалось всего 11 человек. По данной информации Меркулов предложил 3-му отделу Северо-Западного фронта и командованию корпуса принять необходимые меры для охраны штаба корпуса[842].
В конце августа 1941 г. нач. ОО Брянского фронта, ст. майор ГБ П.Г. Бегма направил Военному совету Брянского фронта докладную записку, в которой отметил плохую охрану штаба 13 армии. Внешнюю охрану штаба нес отдельный батальон, а внутреннюю – комендантская рота. Оба эти подразделения использовались не по назначению. Например, 25 августа 1941 г. по приказу командира батальон был выброшен за 25–30 км от расположения штаба с задачей занять участок линии обороны. Бойцы комендантской роты часто посылались в командировку и разведку и выделялись для сопровождения командования армии, тогда как эту задачу должен был решать батальон охраны. Дежурные по лагерю не знали расположения постов, часовые несли службу не бдительно, не требуя даже в ночное время предъявления пропусков у проходящих лиц и никого не задерживали. К сожалению, об этих недочетах знало руководство штаба армии от ОО НКВД армии, но решительных мер к улучшению охраны штаба не приняло. Для предупреждения возможности проникновения немецкой агентуры в штабы, разведотделы и другие управленческие органы Красной армии фронтов, армий и дивизий НКВД СССР особые отделы тщательно подбирали личный состав для охраны штабов. Так, 11 ноября 1941 г. Берия запретил Военным советам фронтов армий и военных округов, командирам частей и соединений Красной армии принимать на работу в штабы, разведывательные отделы, узлы связи, шифровальные пункты и др. управления органов Красной армии военнослужащих, вернувшихся из плена или окружения.
Нач. ОО НКВД Брянского фронта, ст. майор ГБ А.А. Вадис в марте 1942 г. предложил нач. ОО НКВД 3-й армии капитану ГБ В.Н. Мишину и нач. ОО НКВД 13 армии, майору ГБ Г.А. Мельникову обратить внимание на недостатки в подборе охраны штабов армий, особенно членов Военного совета. «В результате среди этих команд имеются люди, не внушающие доверия и сомнительные». Вадис обязал Мишина и Мельникова «немедленно проверить весь личный состав команд, всех, не внушающих полного доверия, лиц этих команд устранить»[843].
Была улучшена проверка лиц при поступлении на службу и поставлен заслон нарушениям порядка, установленного приказами НКО приему вольнонаемного состава: машинисток, делопроизводителей и др. В соответствие с указанием об очистке штабов от подозрительных и негодных для работы элементов по соглашению с командованием штабов они направлялись в полевые части. А при малейших подозрениях или при наличии заслуживающих внимания компрометирующих материалов через Военные советы такие работники переводились на менее ответственные участки работы, либо в тыловые учреждения. Вокруг штабов и тыловых учреждениях армий, а подчас и на командных пунктах находилось без дела очень много посторонних людей. ОО их не знали, не проверяли, а, между тем, среди них подвизались вражеские лазутчики-шпионы, которые пользовались беспечностью и безнаказанностью. Удаление из ряда частей лиц, не имевшие никакого отношения к ним, способствовало тому, что сузило базу для преступной работы противника.