?
— И это тоже. Мы ведь трудились день и ночь, обеспечивая безопасность штабов и войск. Тут у нас были условия поставлены строжайшие. Но и оперативную работу удалось наладить. Так, нам очень помогла работа за кордоном, непосредственно в немецких разведывательных школах. Многих учащихся мы перевербовали — они практически на нас работали, своевременно давали информацию: кто готовится и куда будет забрасываться, по каким приметам его можно обнаружить. В этих школах были наши разведчики, которые перевербовывали агентуру, учили: мол, когда перебросят, сразу явись в военную контрразведку. Действительно, являлись.
— А почему столь эффективно удавалось воздействовать на курсантов этих школ?
— Во-первых, там все-таки было немало случайных людей, которые, попав в плен в начале войны, старались любыми путями вернуться к своим. Во-вторых, я думаю, сказывалось общее положение — уже был победный настрой. Вот и у нас в войсках, как я уже сказал, нам очень активно помогали военнослужащие. Политорганами была хорошо поставлена воспитательная работа, мобилизация с точки зрения бдительности и т. д. Именно эти обстоятельства, вера в нашу победу способствовали работе военной контрразведки. Кстати, авторитет оперативных работников в войсках был достаточно высок: немало было случаев, когда в боевых условиях наши работники заменяли вышедших из строя командиров, обеспечивая выполнение боевой задачи…
— Вы можете рассказать о каком-нибудь задержанном вами шпионе? Так сказать, самом для вас памятном?
— Мы однажды захватили агента германской разведки — выпускника Кенигсбергской разведшколы, который был выброшен с парашютом на территорию Литвы, — с рацией, кодами и шифрами, с большими деньгами и дорогими женскими украшениями. Задача его была в том, чтобы установить связь с литовским партизанским штабом, а затем попытаться проникнуть в армейский штаб. Но уже был 1945 год, конец войны! Представляете?! Война заканчивается, немцам уже понятно, что все завершается, но они не паникуют, продолжают активно работать и даже еще засылают к нам агентов. Притом агент этот был русским, старшим лейтенантом, в свое время добровольно перешедшим на сторону противника. И он, негодяй, в канун нашей победы пошел на такое дело!
— Как же вы его обнаружили?
— Мы получили информацию из Кенигсбергской школы, что готовится заброска в такой-то район. Так что, как только он приземлился, его тут же и прихватили с парашютом и всей аппаратурой. Я лично его допрашивал. Он сразу во всем признался — куда ему было деваться? Это был самый последний гитлеровский шпион, взятый нами.
— Иван Лаврентьевич, вы говорили об экстремальных событиях Великой Отечественной войны. Думаю, что сейчас, в мирное время, таких отличий будет гораздо меньше…
— Существенным отличием в работе 2-го и 3-го главков — о чем я писал в своей книге «На рубеже исторических перемен» — являлось решение вопросов так называемой закордонной работы по линии разведки спецслужб противника, в частности государств НАТО, по внедрению нашей агентуры в спецорганы этих стран.
— Об этом вроде ранее ничего не было известно…
— Почему же? Эта задача у нас активно решалась во время войны, о чем всем известно из многих книг и фильмов. Потом, после войны, она была приостановлена. Но в 1954 году, после спровоцированного западными спецслужбами восстания в ГДР, высшим руководством нашей страны — как мне известно, этот вопрос даже обсуждался на Политбюро — было принято решение восстановить для военной контрразведки задачу работы за кордоном. Был создан так называемый 3-й отдел по закордонной работе в Группе советских войск в Германии на базе Управления особых отделов КГБ, а несколько позже сформированы отделы в группах наших войск в Чехословакии, Венгрии и Польше.
— Лучший вариант — направить в спецслужбу противника некоего «Штирлица», но ведь «легализовать» его легко только в кино… Нужны были, конечно, агенты, но как, на какой основе можно было приобрести их в разделенной «железным занавесом» послевоенной Европе?
— Прежде всего на идейной. Бывало, беседуешь с кандидатом на вербовку из числа сотрудников «их» разведки или же с лицом, принадлежащим к буржуазии, он дает согласие. Предлагаешь ему денежные услуги — он тебе с обидой: вы за кого меня принимаете? Да я сам кому угодно могу заплатить! Они действительно работали с нами чаще всего на идейной основе.
— Почему? Были явными или тайными коммунистами?
— Нет, просто верили в нас, верили в то, что СССР — великое государство, что у него ясные перспективы. А сейчас, как ни прискорбно, этих людей просто жаль! Они в изгнании находятся, кое-кто — в тюрьмах, многие уже поумирали. Я до сих пор сожалею, что у нас даже нет возможности поблагодарить их за помощь.
— Ну а противник как против нас работал?
— Главной целью «западников» было проникнуть в наши группы войск за границей. Ведь эти группы являлись нашей основной силой, в первую очередь ГСВГ. Это был фронт, готовый для боя со всей новейшей техникой, какая только могла быть. Поэтому противник активно работал. Особенно американская, английская, да и французская разведки. Но и мы, повторю, в противовес им тоже активно действовали. Так, в 1955 году у нас было успешное проникновение в американскую разведку, в результате чего мы сумели выявить вокруг наших воинских частей 13 агентов-разведчиков. У них были рации, все шпионское оборудование — на случай, если обстановка обострится. Тогда им надлежало немедленно включиться в действия.
— То есть они были «законсервированные»?
— Да, из местных жителей, очень подготовленные. Я получил эти данные и доложил наверх, была прислана группа квалифицированных работников по оказанию помощи во главе с генералом Николаем Романовичем Мироновым, заместителем начальника 3-го управления. В итоге все эти агенты были арестованы: в то время серьезно обострилась международная обстановка, и нашему руководству надо было предметно доказать, что «западники» действительно готовятся к военным действиям.
— Успехи военной контрразведки впечатляют. Но ведь и у противника были свои достижения? Тот же пресловутый Пеньковский…
— Когда я руководил 3-м Управлением КГБ СССР, подобных случаев не было. Не то что я такой мудрый, просто думаю, что в тот период у нас в армейской среде была более надежная основа для того, чтобы не идти на связь с противником. Подобные случаи редко у нас были. Кстати, чаще всего через женщин прихватывали — в то время «женский вопрос» обостренно воспринимался всем руководством: и партийными комитетами, и политорганами, и командованием. Это сейчас свобода нравов, а тогда все сразу переходило на семейные обстоятельства — вы ведь помните, что разводы в армии не приветствовались, считались чуть ли не преступлением против нравственности, по какой бы причине они ни происходили. Так что при вербовке наших граждан иностранными спецслужбами компромат по линии «женской стороны» был на первом месте, а на втором — вопросы купли-продажи всяких товаров, которых у нас недоставало. «Идейная основа», о которой сейчас так много говорят, бывала редко.
— Ну а когда военнослужащие из наших групп войск бежали на Запад…
— Так ведь по той же причине в основном и бежали — по «женской линии». Немки очень активно искали пути к русским! Бывало, наши солдаты летом на реке купаются, а к ним с другой стороны эти проститутки немецкие плывут, «контакт» устанавливают. Но ведь кое-кто и из гэдээровских немок работал на «тех», чего уж говорить. Хотя всего только несколько случаев было (буквально один или два), что кто-то из бежавших на Запад военнослужащих работал затем на чужие спецслужбы. Массовым явлением побеги никогда не были, и возникали они, так сказать, обычно на бытовой основе.
— В число задач, решаемых органами военной контрразведки, входит и борьба с преступностью…
— Не было этого раньше! В то время, о котором я рассказываю, такую задачу нам не ставили. Хотя подобную информацию мы получали и остро на нее реагировали. При мне контрразведчики чаще всего сталкивались с этой чертовой «дедовщиной», на основе которой и вызревали всякие происшествия. А чтобы какие-то другие события — пожалуй, и не припомню.
— Иван Лаврентьевич, в пору пребывания на разных ответственных должностях вам приходилось работать с высшим руководством советских Вооруженных сил. Как складывались взаимоотношения с военачальниками?
— Скажу откровенно: они носили деловой, доверительный характер. Хотя и принципиальный. Я понимал трудности армейского руководства, они — наши трудности. В общем, мы взаимодействовали, каких-то серьезных противоречий между нами никогда не было.
— Как считаете, кого видели в вас наши армейские руководители?
— Думаю, что прежде всего истинно военного человека, каковым по природе своей я являлся всю жизнь начиная с военного училища. Ну и, понятно, военного контрразведчика.
— То есть человека, который должен в определенной сфере их контролировать?
— Нет, вот именно этого я не чувствовал. Я ведь стремился не контролировать их, а им помогать. У нас все время шла совместная работа: учения, другие спецмероприятия, в том числе с высшим руководством государства.
— Так что вы были для военного руководства своим человеком?
— Совершенно верно. Однако в результате у меня произошло серьезное осложнение отношений с заместителем председателя КГБ Циневым, который курировал наше 3-е управление. Наши личные взаимоотношения он довел до абсурда. А причиной стало то, что Цинев поставил под сомнение правомерность моих принципиальных, но доверительных отношений с руководством Министерства обороны и Генерального штаба, о чем был информирован и Андропов.
— Как отреагировал на ситуацию Юрий Владимирович?
— Председатель КГБ пытался разрядить обстановку, но сделать этого не смог даже он, несмотря на помощь секретаря партийного комитета и своего помощника Владимира Александровича Крючкова. Цинев ведь вел себя столь независимо потому, что имел прямые выходы на Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Это осложняло работу КГБ, особенно в кадровом составе.