Офицеры переглянулись, но промолчали. Вадис поднялся из кресла; вслед за ним встали и они. Он прошел к окну, распахнул настежь створки и потеплевшим голосом произнес:
— Вы только послушайте, какая тишина. Мирная тишина.
Ее нарушали заливистая трель соловья и гомон голубиной стаи. Во внутреннем дворе раздавались хлесткие удары по мячу и звучали задорные голоса. Бойцы из роты охраны управления самозабвенно играли в футбол. Где-то за околицей мирно тарахтел трактор.
— Даже не верится, что конец войне, — обронил Устинов.
— Конец! Конец, Иван Лаврентьевич, можешь не сомневаться! — воскликнул Вадис, возвратился к журнальному столику и смахнул салфетку.
Под ней оказались бутылка «Столичной» и четыре рюмки. Вадис сорвал пробку, разлил водку по рюмкам и ворчливо заметил:
— И долго мне ждать? Присоединяйтесь, товарищи офицеры! Генерал не каждый день наливает!
Матвеев, Устинов и Михайлов подошли к столику и подняли рюмки. Лицо Вадиса смягчилось, в голосе зазвучали непривычно мягкие нотки.
— За победу мы еще скажем, а сейчас выпьем за тишину и мир!
— За мир! — дружно прозвучало в кабинете.
В эти минуты мира и покоя они, выжившие и победившие в жестокой войне, были по-настоящему счастливы. Покидая управление, Матвеев испытывал смешанные чувства. Высокая оценка работы с Надеждой, высказанная Вадисом, наполняла сердце гордостью. Вместе с тем к этому примешивалась грусть: дальше вести перспективного агента предстояло другим сотрудникам.
В таком настроении Матвеев пребывал недолго. После капитуляции фашистской Германии и с наступлением мира на немецкой земле ему вместе с подчиненными наряду с решением оперативно-боевых задач пришлось с головой окунуться в уже позабытые за годы войны житейские дела. Они обустраивали служебные помещения отдела и жилые, вели поиск и организовывали отправку на родину — СССР — малолетних детей и подростков, потерявших родителей, налаживали отношений с местной гражданской администрацией Целендорфа, решали множество других проблем, которые каждый день подбрасывала сама жизнь.
По вечерам, когда большинство подчиненных могли, наконец, позволить себе отдых — любимым занятием стали футбол и волейбол, — Матвеев лишь изредка появлялся на спортивной площадке. Выполняя указание генерала Вадиса, он после ужина отправлялся на конспиративную квартиру и занимался подготовкой Ренаты Лонге к выполнению задания. Она оказалась способной ученицей, на лету хватала особенности и тонкости оперативной работы. И если первоначально ею двигали любопытство, ореол романтики, окружавший профессию разведчика, а также чувство благодарности к Матвееву, то к концу учебы они переросли в нечто большее. Она смотрела на советских людей совершенно иными глазами, чем еще месяц назад.
Здесь важную роль сыграла ее работа в медсанбате. Не на словах, а на деле Рената убедилась, что они — с кем она ежедневно общалась, — вовсе не изверги, какими их рисовала гитлеровская пропаганда, а люди с широкой душой и добрым сердцем. Они принесли на истерзанную войной землю Германии не только мир, но и сострадание. Врачи и медсестры медсанбата не делили раненых на своих и на чужих, а были милосердны, как к раненым советским солдатам и офицерам, так и к военнослужащим вермахта. Это окончательно стерло из сознания Ренаты остатки нацистских клише, на окружающий мир она смотрела глазами советских людей. Ее возмущали попытки западных политиков разделить немецкий народ и посеять в нем вражду. Поэтому у Матвеева оставалось все меньше сомнений в готовности Ренаты выполнить задание.
15 мая он доложил Вадису о завершении подготовки Надежды к участию в операции. На следующий день, по указанию генерала, в отдел прибыл Устинов. Вместе с Ренатой он занялся детальной проработкой выхода на контакт с резидентом и вопроса организации связи. На это ушли еще сутки. 18 мая Матвеев последний раз видел Ренату. В тот день она покинула Целендорф, присоединилась к беженцам, следовавшим в зону оккупации союзников. Теперь успех операции находился в ее руках и в руках Михайлова. Владимиру в качестве резидента предстояло легализоваться в Баварии и взять на личную связь Надежду.
Работа с Ренатой Лонге в памяти Матвеева осталась одним из наиболее ярких эпизодов в профессиональной деятельности, а сердце согревали теплые воспоминания о замечательной девушке. Шли дни, месяцы, одни события наслаивались на другие, и ее образ становился все туманнее.
Мирная жизнь кроила судьбы советских военнослужащих в Германии на новый лад. В августе 1945 года, после четырех лет разлуки, Матвеев, наконец, соединился с семьей, к нему приехали жена с сыном. Он был безмерно счастлив и с головой погрузился в приятные семейные хлопоты. На службе также все шло своим отлаженным чередом. По итогам девяти месяцев отдел Смерш по 47-й гвардейской стрелковой дивизии вошел в число лучших в управлении. В сентябре Матвееву было присвоено звание подполковника. Впереди его ждало новое и более высокое назначение. И здесь свое веское слово сказала непредсказуемая судьба военного человека.
Осенью 1945 года Владимир Михайлов погиб при загадочных обстоятельствах в западной зоне оккупации Германии. В руководстве Смерша подозревали, что его выдал кто-то из агентов, и на операции, казалось бы, был поставлен крест. К тому времени отношения между бывшими союзниками вряд ли можно было назвать партнерскими. Советские, американские, британские и французские военнослужащие еще продолжали брататься, а спецслужбы уже сошлись не на жизнь, а на смерть в тайной схватке. Ее интенсивность нарастала с каждым днем.
Чтобы эффективно противостоять противнику, в Главном управлении контрразведки Смерш приняли организационные и кадровые решения. Управления Смерш 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов реорганизовали и объединили в Управление Смерш Группы советских оккупационных войск в Германии (ГСОВГ). Вслед за этим последовали изменения и в руководстве. Генерал-лейтенант Вадис убыл к новому месту службы в Забайкалье. Его сменил генерал-лейтенант Павел Зеленин. Профессионал более чем с 24-летним стажем службы в органах госбезопасности, он свежим взглядом посмотрел на материалы операции и принял решение возобновить ее. При выборе резидента остановился на кандидатуре Матвеева. В пользу Александра Ивановича говорили четыре года, проведенные на войне, отличный послужной список, а главное, его хорошо знали Лонге, Беспалов и Мустафаев.
Об этом решении Зеленина Матвеев не догадывался и готовился к поездке в третий полк, чтобы на месте оказать помощь старшему лейтенанту Лазареву в проверке материалов на майора С., поддерживавшего подозрительный контакт с капитаном британской Миссии связи. На выходе из кабинета Матвеева остановил телефонный звонок. Он снял трубку. Звонил дежурный по Управлению Смерш ГСОВГ и, не объясняя причины, передал распоряжение генерала Зеленина — срочно прибыть к нему. Матвеев связался с Устиновым, чтобы прояснить причину столь внезапного вызова. Но тот также ничего конкретного сказать не мог. Неопределенность и крутой нрав нового начальника управления будили тревогу в душе Матвеева. Он мысленно перебирал недоработки по службе, терялся в догадках и в таком подвешенном состоянии выехал в Управление.
Под стать настроению была и погода. Осень, до последнего дня цеплявшаяся за свои права, с наступлением декабря сдалась на милость зимы. И та властно заявила о себе. Свинцово-сизые тучи скрыли солнце и стелились над землей. Свирепые ветры налетали со стороны Северного моря, сметали с улиц и площадей ворохи бумаг и листьев. Поля, города и все вокруг стало серым, унылым и напоминало о недавней войне. Она скалилась на Матвеева гнилым оскалом пожарищ и обнаженными нервами металлической арматуры.
Струи дождя наотмашь хлестали по лобовому стеклу. Дорога раскисла. Водитель что-то бормотал под нос и, проклиная Гитлера, пытался ускользнуть от очередной колдобины. Матвеев не обращал внимания ни на него, ни на сумасшедшую тряску и ушел в себя. Он искал причину срочного вызова, не находил и, устав от предположений, положился на судьбу. Прибыв в Управление, доложил дежурному и поспешил в кабинет к Устинову. Не успели они переброситься парой фраз, как их затребовал Зеленин.
В приемной им не пришлось ждать, генерал освободился и пригласил к себе. Устинов открыл дверь тамбура и пропустил вперед Матвеева. Тот вошел в кабинет, представился и по лицу генерала попытался понять, к чему готовиться. Его суровый вид не сулил ничего хорошего. Пожав руку, Зеленин пригласил Матвеева к столу заседаний. Рядом присел Устинов. Генерал, выдержав долгую паузу, начал разговор с дежурного вопроса.
— Александр Иванович, как складывается оперативная обстановка на объектах и в их окружении?
— Товарищ генерал, руководящий и оперативный состав отдела Смерш по 47-й гвардейской стрелковой дивизии осуществляет оперативно-боевую деятельность, исходя из… — начал доклад Матвеев.
— Погоди! Погоди с этим, Александр Иванович! — остановил Зеленин, и в его голосе зазвучали непривычно мягкие интонации. — О результатах работы отдела я знаю из твоих докладных. Ты мне скажи, как у тебя дела на семейном фронте?
— В каком смысле, товарищ генерал? — был озадачен таким неожиданным поворотом Матвеев.
— В прямом, Александр Иванович. Ты же не монах. Как семья?
— Нормально, им не привыкать к переездам.
— Значит, говоришь, не привыкать. Как чувствует себя Антонина Георгиевна? Как сын? Уже обжились?
— Потихоньку осваиваются.
— Может быть, есть какие-то проблемы, трудности?
— Все нормально, Павел Васильевич, разве что у сына со школой…
— А что такое?
— Учителей не хватает, по физике и биологии.
— М-да, есть такая проблема, — признал Зеленин и уточнил: — Что еще беспокоит?
— В остальном все нормально, товарищ генерал, — заверил Матвеев и уже не знал, что и думать.
А Зеленин продолжал говорить загадками.
— Александр Иванович, а как ты посмотришь на то, чтобы поменять место и характер службы?