Руководствуясь проверенным правилом: «лишних контактов, тем более в чужой стране, не бывает», Устинов, поздоровавшись, начал разговор с дежурных фраз.
— Как дела, Гюнтер? Как здоровье Изольды?
— Спасибо, лучше, герр подполковник, — потерянно ответил Шнайдер.
Выглядел он неважно, ростом стал как будто меньше, на осунувшемся лице проступила щетина, а обычно аккуратно уложенные волосы растрепались.
— Похоже, сегодня у вас не лучший день, Гюнтер. Вы плохо выглядите, — посочувствовал Устинов и поинтересовался: — Что-то случилось?
Гримаса исказила лицо Шнайдера, губы задрожали, и с них сорвалось:
— Будь он проклят! Мерзавец!
Устинов насторожился. Обычно выдержанный и корректный Гюнтер сейчас не походил сам на себя. Причина такого поведения вряд ли имела бытовой характер. До последнего времени семья Шнайдеров не испытывала больших трудностей, более того, старший сын — Альфред — успешно развивал бизнес, а жена — Изольда — пошла на поправку. Но что-то подсказывало Устинову: нервный срыв Гюнтера, видимо, связан с прошлым бывшего фельдфебеля.
— Так что случилось, Гюнтер? — вернулся к своему вопросу Устинов.
— Этот мерзавец… — Шнайдер осекся.
К киоску направлялся покупатель. Устинов прервал разговор, принялся листать журналы и, когда они остались одни, продолжил его. Шнайдер мялся, не решался рассказать и потерянно повторял:
— Бедный Альфред. Бедный мой мальчик…
— Так что с ним произошло, Гюнтер? Говорите, не бойтесь, это останется между нами, — заверил Устинов.
— Э-это все мерзавец Крюгер! — выдавил из себя Шнайдер.
— Крюгер? Кто такой?
— Бывший капитан, служил в абвере.
— В абвере?!
— Да.
— И чего он добивается от Альфреда?
Шнайдер судорожно сглотнул, и в воздухе еле слышно прозвучало:
— Альфред должен получить у Крюгера взрывчатку, привезти в Восточный Берлин и спрятать.
— Что-о?! Взрывчатку? Я не ослышался, Гюнтер? — не поверил своим ушам Устинов.
— Бедный Альфред… Бедный Альфред… — как заведенный, повторял Шнайдер.
Горе несчастного отца было неподдельным. Трясущимися руками он налил воды в стакан, расплескивая, выпил и студнем расплылся по стулу. Его вид не оставлял у Устинова сомнений в том, что Альфред стал еще одной жертвой в тайной войне спецслужб. Бедняга Гюнтер совсем потерял голову и находился в отчаянии. Устинов пытался его успокоить и в ответ слышал:
— Герр подполковник, вы не представляете, какой это страшный человек! Он ни перед чем ни остановится! Он пойдет на все!
— Возьмите себя в руки, Гюнтер! — потребовал Устинов и заверил: — Мы вам поможем! Мы не допустим диверсии! Но для этого я должен знать, когда и где готовится диверсия.
Шнайдер пришел в ужас, всплеснул руками и воскликнул:
— Господи! Да что такое вы говорите, герр подполковник?! Какая диверсия?!
— Тише, Гюнтер! Тише, Гюнтер!
— Да, да, — лепетал Шнайдер и, выпив воды, срывающимся голосом произнес:
— Г-говорите, г-говорите, что делать, герр подполковник. Я-я все сделаю, только чтобы не пострадал мой мальчик.
— Мы этого не допустим. Но сначала скажите, кто, кроме вас и Альфреда, знает о взрывчатке? — допытывался Устинов.
— Никто! Никто! Клянусь, герр подполковник!
— Тогда слушайте меня внимательно, Гюнтер!
— Да! Да! Говорите! Говорите, герр подполковник! Говорите! — торопил Шнайдер.
— Нам надо встретиться, но не здесь. Это необходимо в интересах вашей безопасности.
— Я понимаю! Я все понимаю! Говорите, где и когда?
— В 14:00 я подъеду на синем «опеле» и остановлюсь на противоположной стороне улицы. Мы проедем в одно место, где никто не будет нам мешать. Вы подробно изложите все, что вам известно о Крюгере. Как, вы согласны?
— Да! Да, герр подполковник! Я сделаю так, как вы говорите, только помогите моему мальчику!
— Вот и договорились. О нашем разговоре никому ни слова, даже Альфреду.
— Понимаю. Я все понимаю, герр подполковник.
— И еще, Гюнтер, когда будете садиться ко мне в машину, постарайтесь, чтобы поблизости не было ваших знакомых, — напомнил о конспирации Устинов и, расплатившись за газеты, поспешил в управление.
Он с трудом сдерживал себя, чтобы не сорваться на бег. В голове билась только одна мысль: «Не допустить диверсии!» На входе в управление ему встретился капитан Николаев и напомнил о предстоящем соревновании по стрельбе с коллегами из управления Уполномоченного МВД СССР в Германии. Устинов его не слышал, бегом поднялся по лестнице и, забыв постучать, ворвался в кабинет Цинева. Резкое слово замерло на губах генерала. Вид Устинова говорил, что произошло что-то чрезвычайное. Отложив текущие дела, Цинев внимательно выслушал его доклад.
Признание Гюнтера Шнайдера заслуживало самого серьезного внимания. Диверсия, замышлявшаяся западными спецслужбами, могла взорвать и без того сложную обстановку в Восточном Берлине. Поэтому Цинев решил лично выслушать Шнайдера.
Выполняя его указание, Устинов разыскал Семена Бурдо — одного из самых опытных оперативных сотрудников управления — и вместе с ним занялся разработкой плана обеспечения встречи Цинева со Шнайдером. Состав групп контрнаблюдения, прикрытия и порядок их взаимодействия не вызвал затруднений. Он в деталях был отработан во время проведения явок с агентурой из числа немцев. Что касается места встречи, то им пришлось поломать головы. Они обратились к карте-схеме Восточного Берлина. Это была особая карта, понятная только контрразведчикам. В одних местах она полыхала алым цветом — где, возможно, у западных спецслужб находились посты наблюдения. В других — окрашенных в синий цвет — чаще всего отмечалось появление американских, британских и французских военнослужащих. В третьих — коричневого оттенка — проходили маршруты проезда транспорта западноевропейских и американской Миссий связи.
Рассмотрев несколько вариантов, Устинов и Бурдо остановились на районе зеленого цвета. Он располагался в лесопарковой зоне у озера Ванзее. Густая сеть дорог у границ обширного парка представляла широкое поле для маневра и давала возможность легко уйти от слежки. Предыдущий успешный опыт проведения явок с агентами в этой части Берлина позволял надеяться, что встреча Цинева со Шнайдером также завершится благополучно. Взвесив все за и против, Бурдо и Устинов остановили свой выбор на парковке перед аллеей, ведущей к «Павлиньему острову». Доложив свои предложения Циневу, они приступили к практическому выполнению плана: комплектовали сотрудниками группы контрнаблюдения и прикрытия, согласовывали маршруты движения.
До начала операции оставался еще час. Горячка прошла, и в голове Устинова зароились тревожные мысли. Информация Шнайдера о Крюгере и взрывчатке уже не казалась столь убедительной. На память приходили, как теперь представлялось, наигранность в его поведении и недосказанности в разговоре. Чем меньше времени оставалось до встречи, тем все большее беспокойство испытывал Устинов. Вероятность стать легкой добычей геленовцев или американцев, да еще с генералом Циневым — худшего завершения операции трудно было представить. Успокаивал себя Устинов тем, что поблизости, на подстраховке будут находиться Бурдо и испытанные товарищи.
Стрелки часов, наконец, дотащились до 12:30. На 12:45 Цинев назначил встречу в своем кабинете. Устинов переоделся в гражданское платье и бросил взгляд на зеркало. В нем отражался типичный берлинец. Прихватив в шкафу куртку и шляпу — за окном сгустились тучи и начал накрапывать дождь, поднялся в приемную Цинева. Генерал пробежался по нему взглядом — в костюме Устинов походил на клерка — и с усмешкой произнес:
— Никак маскируешься, Иван Лаврентьевич?
— Да, чтобы не слишком выделяться на общем фоне, — подтвердил Устинов.
— А уральскую физиономию куда денешь?
Помявшись, Устинов ответил:
— Шляпой и очками прикрою, товарищ генерал.
— Ну-ну. Ох и мастера же вы, контрразведчики, тень на плетень наводить. Пол-Берлина ходит в форме, — не удержался, чтобы не съязвить, Цинев и затем распорядился: — Ладно, мистер Икс, поехали!
Они спустились во внутренний двор, к машине — старенькому «опелю». Генерал поморщился, но ничего не сказал и сел на заднее сиденье. Устинов занял место за рулем. Ключ в замке зажигания легко повернулся, форсированный двигатель, прятавшийся под капотом, утробно загудел. Одновременно пришли в движение группы контрнаблюдения и прикрытия. Прошло не больше минуты, и двор управления опустел. Через центральные ворота два «мерседеса» один за другим выехали на улицу и принялись раскручивать карусель. Этим маневром Бурдо и Николаев рассчитывали запутать возможное наружное наблюдение противника.
Вслед за ними пришла пора действовать Устинову. Он махнул рукой дежурному контролеру. Тот громыхнул металлическим засовом и распахнул створки запасных ворот. За ними начиналась стройка. В том хаосе, что творился на ее территории, легко было затеряться. Устинов выехал за забор, и машину затрясло на ухабах. Они вызвали на лице Цинева недовольную гримасу. С губ вот-вот готово было сорваться крепкое словцо. Стройка закончилась, и генеральский гнев угас. Устинов с облегчением вздохнул, выехал на улицу и влился в автомобильный поток. Первая часть плана удалась: его тренированный взгляд не обнаружил слежки. Страхуясь от случайностей, он продолжал накручивать круги по городу. Это все больше раздражало Цинева. Он ерзал по сиденью, в конце концов, не выдержал и разраженно бросил:
— Иван, и долго мы будем кататься?
— Извините, товарищ генерал, так положено по правилам конспирации, — пояснил Устинов и заметил: — Осталось чуть-чуть, и будем выходить на маршрут.
— От этого твоего чуть-чуть меня уже тошнит! У нас, что, в управлении другой машины не нашлось? Я, генерал, битый час трясусь в какой-то колымаге! Ты, что, специально это делаешь?! — наливался гневом Цинев.
— Товарищ генерал, у меня и в мыслях такого не было! Это же требования…
Слова замерли на губах Устинова. Из-за поворота на встречную полосу движения вылетел грузовик. Устинов ударил по тормозам, резко взял вправо и чудом избежал столкновения. «Опель» вынесло на тротуар и болтало из стороны в сторону. Устинову удалось удержать машину и не врезаться в фонарный столб. Под колесами хлопнула и разлетелась в клочья картонная коробка. Испуганные пешеходы шарахнулись в стороны. «Опель» пролетел рядом с ними, чиркнул крылом о фонарный столб и, покорившись руке Устинова, скатился на дорогу. Холодная испарина выступила у него на лбу. Он боялся посмотреть на Цинева. В зеркале отражалось его перекошенное лицо. Прошла секунда-другая, генерал пришел в себя и просипел: