Три месяца назад его жизнь висела на волоске. Поднимаясь по ступенькам мрачного особняка на Литейном, младший научный сотрудник центральной лаборатории гидродинамики Бутырин мысленно попрощался со свободой. Колючий взгляд следователя и «убойные вопросы», казалось, не оставляли ему шансов уйти от зловещей 58-й статьи Уголовного кодекса. Допрос, которому, казалось, не будет конца, завершился. Виктор плохо помнил, как оказался на улице. От безжалостной мясорубки репрессий, в которую угодили родители, его спасла война.
7 июля красноармеец Бутырин в составе маршевой роты отправился на фронт. Три месяца в окопах и ни одной царапины — это было чудом. Следующее произошло, когда армейский разведчик майор Гусев остановил на нем — сыне «врагов народа» — свой выбор. В пользу Виктора говорили не столько знание немецкого языка, навыки работы на рации, сколько месяцы, проведенные на передовой. Гусев в нем не ошибся. К ноябрю 41-го за спиной разведчика Бутырина были три заброски в тыл к гитлеровцам. Он оказался одним из немногих, кому удалось добыть ценные разведданные о противнике и вывести из окружения сотни красноармейцев.
На этот раз перед Виктором стояло более сложное задание. Ему предстояло легализоваться на оккупированной фашистами территории и наладить работу резидентуры военной разведки штаба Северо-Западного фронта по сбору информации о частях вермахта и организовать проведение диверсий на транспорте в районе Мга — Кириши и Мга — Тосно.
Самолет продолжал кружить над лесом, когда, наконец, внизу проглянул сплюснутый в вершине треугольник из костров. Пилот снизился. Виктор махнул на прощание и нырнул в темную бездну. Поток воздуха подхватил его и потащил в сторону озера. Огни сигнальных костров пропали из вида. Земля стремительно приближалась. Лес щетинился мохнатыми пиками елей. Виктор сжался в комок и в следующую секунду врезался в дерево. Острая боль пронзила позвоночник, и он провалился в темноту.
Сознание медленно возвращалось к нему, как сквозь вату, доносился остервенелый лай собак. Виктор с трудом открыл налившиеся, будто свинцом, веки. Перед глазами плыла и двоилась багровым оскалом волосатая пасть. Рука дернулась к пистолету и плетью упала на снег. Сознание снова покинуло его.
Очнулся Виктор в каменном мешке — камере тайной полевой позиции, ГФП 501. Ее начальник майор Карл Гофмайер, его заместитель обер-лейтенант Функ пронзительными взглядами сверлили парашютиста. На обмороженном и опухшем от кровоподтеков лице Виктора жили одни глаза, в них полыхал огонь лютой ненависти. Пытками упрямого русского не удалось сломить, и тогда Гофмайер перешел к шантажу. Перед глазами Виктора двоился его портрет в гитлеровской форме, а ниже был напечатан текст. В нем он призывал красноармейцев сдаваться в плен. Оказавшись перед беспощадным выбором, Виктор повел свою игру и согласился на сотрудничество. Под псевдонимом «Попов» Гофмайер направил его с заданием к партизанам.
Добравшись до базы отряда «дяди Вани», в беседе с командиром Виктор рассказал, что выполняет разведзадание командования Северо-Западного фронта. Первым же самолетом его переправили на «Большую землю». Он терзался перед выбором: рассказать Гусеву или промолчать о том, что произошло с ним во время последней заброски? Как поступают с гитлеровскими агентами, ему было известно. Враг стоял на подступах к Ленинграду, и военные трибуналы не скупились на смертные приговоры. Шли дни. Нести груз невольного предательства становилось невыносимо, и тогда Виктор обратился к военным контрразведчикам.
В особом отделе Северо-Западного фронта на слово ему не поверили и взяли в проверку. Ее результаты, прошлый послужной список убедили контрразведчиков, что с помощью Бутырина им удастся завязать важную оперативную игру с гитлеровской спецслужбой. Теперь уже в качестве зафронтового разведчика военных контрразведчиков Северова ему предстояло включиться в многоходовую операцию, задуманную на Лубянке. Главным козырем в ней выступал дядя Виктора — «Леонов», один из высших руководителей министерства путей сообщения СССР (НКПС). По замыслу контрразведчиков, «Леонов» и Северов должны были стать для гитлеровцев источником стратегической дезинформации. С этой целью Виктору отработали неординарное задание, позволявшее уйти из ГФП — сугубо карательного органа, в разведку: в абвер или «Цеппелин».
При встрече с Гофмайером ему предлагалось сообщить:
«…Мне поручено выкрасть командира ГФП 501. За выполнение задания обещано звание Героя Советского Союза».
9 апреля 1942 года после подготовки Виктора забросили в район станции Дно. Приземлившись, он нашел Гофмайера в деревне Скугры и «порадовал» заданием советской спецслужбы. Тот не рискнул держать рядом с собой будущего «героя» и рекомендовал «перспективного агента Попова» в разведшколу абвера. Замысел контрразведчиков начал воплощаться.
На специальной базе под Ригой Виктор в течение нескольких месяцев обучался ведению «глубинной разведки на территории противника». Проявленное им рвение не осталось незамеченным, вскоре его назначили командиром группы. Ей отводилась особая роль: после высадки в Республике Коми диверсантам предстояло освободить из ГУЛАГа выходцев из республик Прибалтики, оборудовать аэродром и обеспечить прием самолетов с частями вермахта.
В сентябре 1942 года группу в полном составе возвратили в Ригу, в распределительный пункт «Абверштеллеостланд». Три месяца она находилась в готовности для заброски в советский тыл. Виктор воспользовался ситуацией и принялся формировать основу для вербовки кадрового сотрудника, выбор остановил на Николае Дуайте — Юрьеве.
Отец Николая был немцем, а мать — русской и родом из Санкт-Петербурга. На этой почве Виктор сблизился с ним. Под предлогом изучения книги фюрера «Майн Кампф» просил его разъяснять ее положения. При обсуждении высказывал сомнение в идеях нацизма и искусно подогревал недовольство Дуайта тем, что его, полукровку, «истинные арийцы» держат за черную кость. Избранная тактика дала результат. В декабре 1942 года Дуайт сам предложил установить контакт с советской разведкой. Опасаясь провокации, Виктор после долгих «сомнений» принял предложение, но реализовать задуманное им не удалось.
В январе 1943 года группу Попова передали из абвера в Главное управление имперской безопасности (РСХА), в подразделение «Цеппелин-Норд». Им руководил опытный разведчик гауптштурмфюрер СС Мартин Курмис. Находясь в Гатчине, позже в Пскове, Виктор и Николай продолжали заниматься сбором разведданных и поиском выхода на местное подполье и едва не провалились. Девушку, которая, как полагал Виктор, могла иметь отношение к подпольщикам, арестовало гестапо. И тогда он решил использовать свой последний козырь, чтобы подтолкнуть Курмиса к заброске на советскую территорию: рассказать ему о «Леонове». Опытный профессионал, тот мог заподозрить подвох, ибо после четырех месяцев молчания подобное заявление Попова выглядело бы странным, если не сказать больше — подозрительным. Чтобы усыпить бдительность Курмиса, Виктор и Николай разыграли незатейливую комбинацию.
Подходил к концу очередной рабочий день в «Цеппелин-Норд». Штаб постепенно пустел. Курмис задержался в кабинете, занимаясь подготовкой докладной в Берлин. Энергичный стук в дверь оторвал его от этого занятия. В кабинет не вошел, а ворвался инструктор Дуайт — Юрьев и с порога выпалил о будущем исключительно важном источнике информации — «Леонове», в Москве, в наркомате путей сообщения. О нем в только что закончившемся разговоре случайно проговорился Попов.
Опытный разведчик Курмис с полуслова понял, какой перспективный агент находится у него в руках, но, прежде чем доложить в Берлин, вызвал к себе Попова — Бутырина и подверг пристрастному допросу. Информация Дуайта — Юрьева полностью подтвердилась. Более того, Попов признался, что вместе с дядей-«Леоновым» неоднократно бывал в гостях на даче у самого наркома, любимца Сталина — Лазаря Кагановича. В глазах Курмиса все вышесказанное выглядело настоящей информационной бомбой, и потому у него не вызвало подозрений предыдущее молчание Попова. Будущая операция с участием Попова и «Леонова», вырисовывавшаяся в голове Курмиса, в случае успеха могла существенно изменить положение на Восточном фронте. При провале она грозила неминуемой смертью Попову. В завершение беседы-допроса Курмис потребовал, чтобы он письменно подробно изложил все, что касается служебных возможностей «Леонова», взаимоотношений с Кагановичем и системы его охраны.
В общежитие Виктор возвратился глубокой ночью, чувствовал себя как выжатый лимон, без сил рухнул на кровать и тут уснул. Первый шаг в операции, задуманной на Лубянке, был сделан. Теперь ему оставалось запастись терпением и ждать реакции начальников Курмиса. Она последовала на следующий день.
Шифровка Курмиса на Потсдамер-штрассе, 29, где размещалось 6-е управление РСХА (внешняя разведка), вызвала серьезный интерес. Вечером того же дня с предложениями ведущего специалиста по русской агентуре штурмбанфюрера СС Вальтера Курека она легла на стол руководителя «Цеппелина» (разведывательно-диверсионный орган при Главном управлении имперской безопасности Германии) оберштурмбанфюрера СС доктора Гайнца Грефе. Он, рассмотрев их, согласился с мнением Курека о перспективности агента Попова и потребовал немедленно командировать его и Дуайта — Юрьева в Берлин.
Поднятые дежурным среди ночи, они сонно хлопали глазами, настороженно поглядывали на Курмиса и не знали, чего ждать. Он был краток: потребовал от них не быть идиотами, проявить себя с наилучшей стороны и дал сорок минут на сборы. Во втором часу ночи Виктор и Николай выехали на вокзал.
Прифронтовой Псков провожал их перекличкой ночных патрулей и лязгом затворов автоматов. К вокзалу они добрались одновременно с приходом поезда. Паровоз, сердито попыхивая парами, стоял на первом пути. Из тамбуров бледными полосками пробивался свет. На ступеньках свечками застыли кондукторы и, помахивая фонарями, выкрикивали номера вагонов.
Виктор и Николай поднялись в полупустой вагон — на фронте шли затяжные бои, командиры не баловали подчиненных отпусками в фатерлянд — и заняли купе. Сиплый свисток паровоза потонул в грохоте и лязге металла. Под мерный перестук колес Виктор не заметил, как уснул, проснулся поздно. Солнце веселыми зайчиками скакало по стенкам купе. Он выглянул в окно. За ним все напоминало о войне. К вечеру пейзаж изменился, поезд въехал в Восточную Пруссию. По сторонам тянулись расчерченные будто по линейке, ухоженные поля и словно сошедшие с картинок фольварки.