Спустя два месяца «Иосиф», ссылаясь на «Леонова», сообщил в «Цепеллин» очередную «стратегическую информацию»: о «прибытии 23 ноября 1943 года в Москву четырех эшелонов танкового корпуса и переброске в район Могилева крупных сил для подготовки наступления».
Радиограмму доложили Кальтенбруннеру. Его резолюция на докладной Грефе не оставляла сомнений: она будет направлена Гиммлеру и начальнику штаба сухопутных войск генерал-полковнику Цейтцлеру. Два восклицательных знака на полях докладной свидетельствовали о важности добытых «Иосифом» разведданных.
Радиоигра «Загадка» набирала обороты. Группа «Иосиф» продолжала интенсивно снабжать «Цеппелин» дезинформацией. Грефе и Курек не скупились на благодарности и настойчиво требовали данные из высших штабов Красной армии.
Абакумов решил, что пришло время ввести в операцию «Леонова». Дуайт — Юрьев передал в Берлин срочную радиограмму.
«Л» дал принципиальное согласие на сотрудничество, но только с американцами, при условии получения паспорта гражданина США, пятнадцати тысяч долларов наличными и открытия счета на его имя в одном из банков Швейцарии».
В ответной радиограмме Курек рассыпался в благодарностях:
«Выражаем восхищение Вашей блестящей работой и передаем личную благодарность обергруппенфюрера Кальтенбруннера…»
С учетом важности и возросшего объема информации, поступающей от группы «Иосиф», Курек распорядился направить ей в помощь опытного кадрового сотрудника. Выбор пал на Алоиза Гальфе. 10 февраля 1944 года «Цеппелин» радировал:
«Новый усовершенствованный самолет подготовлен. Работайте завтра. Сообщим срок старта. «Л» будут сброшены 5000 долларов, крупные суммы денег в рублях и все требуемые вещи. Задержите «Л» в Москве».
Спустя сутки «Иосифу» поступило новое указание:
«Отправляйтесь к месту выброски. Костры жечь 12 февраля в 23 часа по московскому времени. Если выброска 12 февраля не произойдет, костры жечь на следующий день».
12 и 13 февраля — самолет не прилетел. В планы гитлеровской разведки вмешивались то погода, то обстановка на фронте.
1 марта «Цеппелин» в очередной раз обнадежил «Иосифа»:
«А.Г. скоро прибудет с вещами. Дайте советы, как ему вести себя на вокзале «Е».
«Иосиф» рекомендовал:
«А.Г. сбросьте в форме ст. лейтенанта авиации в районе Егорьевска. Вещи пусть спрячет на месте. Рубли, доллары и другие ценные вещи возьмет с собой и утром прибудет на пассажирский вокзал в «Е». Встретимся на перроне между 12 и 13 часами».
Прошла неделя, а «Цеппелин» все тянул с отправкой Гальфе. В Смерше решили подхлестнуть и в очередной радиограмме сообщили:
«Л. был на приеме у зам. наркома НКПС. Ему предложили остаться в Москве заместителем начальника Управления НКПС. Он колеблется. Я уговариваю согласиться. Намекнул, что все гарантии будут выполнены».
Берлин немедленно отреагировал:
«Для оказания помощи в вербовке «Л» в ночь на тридцатое марта будет направлен известный вам А.Г. Он доставит запасную радиостанцию, чистые бланки фиктивных советских документов, 5 тыс. долларов США и 500 тыс. рублей. Встречайте его на железнодорожной станции «Е» в тринадцать ноль-ноль. В случае срыва явки повторная встреча на том же месте на следующий день».
30 марта в 12:45 Виктор вышел на перрон станции «Егорьевская». В толпе пассажиров промелькнули лица Окунева и Сафронова. Группа захвата находилась на месте. Истек контрольный срок, когда за штабелем шпал мелькнула знакомая фигура. Это был Гальфе! Виктор отыскал взглядом Окунева, дал знак и двинулся навстречу курьеру. Гальфе поднялся на платформу. Рука на кобуре пистолета и бисеринки пота над верхней губой выдавали его волнение. Первая явка на вражеской территории могла стать последней. Виктор шагнул ему навстречу и подал руку. Гальфе пожал ее, с облегчением вздохнул, перебросил с плеча на плечо вещмешок — в нем находились: радиостанция «Осло», бланки советских документов, 5000 долларов и 500 тысяч рублей, и последовал за Виктором. Они вышли на привокзальную площадь и остановились у «эмки» с зашторенными окнами. Виктор распахнул перед Гальфе заднюю дверцу. Тот наклонился, в следующее мгновение в воздухе мелькнули испачканные в глине подошвы сапог гитлеровского курьера, и он угодил в руки дюжих контрразведчиков.
Через несколько часов за спиной Гальфе захлопнулась дверь камеры внутренней тюрьмы Лубянки. Безликие тюремные стены, забранное паутиной решетки крохотное оконце под потолком отрезали его от прежней жизни, в которой он решал чужие судьбы. Теперь решалась его.
31 марта «Иосиф» сообщил в «Цеппелин»:
«Друг прибыл на станцию в 13:20. Инструмент в исправном состоянии. Благодарим за подарки. Передали их «Л». Он охотно принял, но настаивает на паспорте».
Берлин не замедлил с ответом:
«А.Г. поступает в ваше распоряжение. С его помощью активизируйте подготовку вербовки «Л». В интересах вашей безопасности подыщите для А.Г. другую квартиру».
На Лубянке не стали испытывать терпение руководителей «Цеппелина» и порадовали долгожданным сообщением:
«В предварительном порядке «Л» дал согласие на сотрудничество. В ближайшее время пообещал предоставить подробные данные по американским и английским военным поставкам за январь, февраль и март сорок четвертого года. Взамен требует сообщить название банка, в котором открыт его именной счет, перечисленную на него сумму, и настаивает на предоставлении американского паспорта».
Берлин поспешил заверить «Иосифа» в своих гарантиях и сообщил:
«Берем на себя гарантии, что «Л», в случае опасности, будет доставлен за границу и потом получит документы. Достаньте нам через «Л» фамилии и адреса начальников отделов».
В ответной радиограмме от 19 апреля «Иосиф» доложил:
«О работе с «Л» договорились. Вербовал А.Г. от имени американцев. Вручил «Л» 5000 долларов и 20 000 рублей. На его вопрос о документах убедил не беспокоиться, гарантировал, что паспорт он получит, как только возникнет необходимость в бегстве из СССР».
Вербовка «Леонова» стояла особняком в безликой и, как оказалось, никчемной «тайной армии» гитлеровских агентов. В руках «Цеппелина» появился ключ, позволявший открыть «дверцу» к тайнам высшего командования Красной армии. Ку-рек, сменивший Грефе на посту руководителя «Цеппелина», торопил с предоставлением информации.
В руководстве Смерша решили не затягивать с ответом. 15 июля 1944 года «Иосиф» сообщил:
«Л» имеет у себя план воинских перевозок на июль, август и сентябрь. По его словам, из плана можно определить направления потоков грузов, их характер, размеры и т. п. После долгих уговоров «Л» согласился, чтобы мы в его присутствии сфотографировали эти материалы с условием вручения ему 15 тысяч долларов наличными и чека на 25 тысяч долларов в одном из американских банков. Этой возможностью «Л» будет располагать до 19 июля. 20-го утром он должен возвратить план руководству, и больше такой возможности может не представиться».
Радиограмма «Иосифа», как горячий блин, жгла руки Куреку. Он, как на крыльях, несся по лестницам в кабинет Кальтенбруннера. Реакция главы гитлеровской спецслужбы последовала незамедлительно. На следующий день, по распоряжению Кальтенбруннера, на Темпельгофском аэродроме была начата подготовка к вылету специального самолета «Хенкель-111» из личной эскадрильи Гиммлера. В сейфе Курека поблескивало последнее слово в шпионской технике — миниатюрный фотоаппарат, а к нему десяток фотопленок. В соседнем кабинете Курмис заканчивал работу с заинструктированным до одури курьером Кенигсбергской школы разведчиков, бывшим старшим лейтенантом Красной армии Иваном Бородавко.
17 июля 1944 года из «Цеппелина» в адрес «Иосифа» ушла радиограмма:
«В ночь с 19 на 20 июля в районе Егорьевска будет сброшен наш курьер «Б», лейтенант-пехотинец. При нем будет фотоаппарат, чек на пятнадцать тысяч долларов и пять тысяч фунтов стерлингов наличными. Встречайте его так же, как и А.Г., у киоска».
20 июля 1944 года стал последним днем на свободе очередного курьера «Цеппелина». Бородавко, так же как и Гальфе, конспиративно арестовали на станции Егорьевская и доставили во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Перед лицом Гальфе в тюремной робе и Бутырина — в стильном костюме, вид которого говорил, что со Смершем можно и нужно дружить, крепкий орешек «Цеппелина» — Бородавко раскололся на первых минутах. Спасая свою шкуру, он дал подробные показания, сообщил сигнал опасности на случай если бы работал под контролем советской контрразведки, и затем отправился в камеру, чтобы, когда придет время, предстать перед очередным курьером «Цеппелина».
21 июля «Иосиф» передал в Берлин:
«Друг прибыл. Привез все! Материалы сфотографированы. Всего 97 листов в таблицах. Часть денег вручена «Леонову».
При этом в Смерше не стали акцентировать внимание Куре-ка и Курмиса на мелком жульничестве: на поверку фунты стерлингов оказались фальшивыми. Абакумов и его подчиненные продолжили игру. Они рассчитывали, используя стратегическую приманку — данные о железнодорожных перевозках боевой техники и советских войск, вытащить на свою территорию высокопоставленных кадровых сотрудников гитлеровской спецслужбы, а также завладеть особой моделью самолета «Хенкель-111» и секретной аппаратурой на его борту.
Этот расчет полностью оправдался. 28 июля берлинский радиоцентр радировал «Иосифу»:
«Самолет наготове. В ближайшие дни заберем».
Закончился июль, наступил август, но самолет так и не прилетел. В Смерше ломали головы, как заставить гитлеровцев активизироваться. Продолжать бомбардировать «Цеппелин» радиограммами не имело смысла. Решение об отправке самолета и спецгруппы принималось как минимум на уровне Кальтенбруннера. Вдохнуть свежее дыхание в операцию можно было только неординарным ходом, и его нашли.
3 августа «Иосиф» через голову руководства «Цеппелина» направил радиограмму лично Кальтенбруннеру, случай беспрецедентный. В радиограмме «Иосиф» не скупился на хлесткие оценки работы бюрократов от разведки: