В феврале 1892 года штабс-капитан барон Нолькен, официально уволенный с действительной военной службы в отставку “но случаю возложения особо секретного поручения с переименованием в титулярные советники”, был назначен секретарем в консульство в Кенигсберге[135]. Аналогичным образом в следующем году на должности секретарей консульств были отправлены в Будапешт — Генерального штаба капитан граф Муравьев-Амурский, а в Дрезден — штабс-ротмистр Миллер[136]. В 1896 году секретарем консульства в Чнфу (Китай) был назначен полковник Десино
Однако из-за низких категорий должностей, выделенных для военного ведомства, отсутствия профессионального отбора, специальной разведывательной подготовки, упущений в “зашифровке” (скрытни принадлежности разведчика к русской армии и военной разведке — Примеч. авт.) таких офицеров их деятельность была недостаточно эффективной, что приводило в ряде случаев к отзыву последних и ликвидации использовавшихся должностей прикрытия. Назначение офицеров на должности министерства иностранных дел за границей было сопряжено с неслыханными формальностями и канцелярской волокитой. Сначала Канцелярия Военно-ученого комитета или Азиатское делопроизводство подбирали кандидата на пост негласного военного агента. Об этом представлялся доклад Начальнику Главного штаба. Последний направлял этот доклад в перефразированном виде военному министру Военный министр запрашивал согласие министра иностранных дел, который обычно такие вопросы не решал в Петербурге, а выяснял мнение соответствующего посла или консула Ответы всех этих инстанции шли обратно по той же бюрократической лестнице в своем первоначальном порядке.
Когда, наконец, военный министр получал благоприятный для выдвигаемого кандидата ответ, он испрашивал “высочайшего соизволения”. После получения этого “высочайшего соизволения” офицеру предлагалось подавать по команде на высочайшее имя прошение об отставке. Наконец, отставка получена. Офицер подает прошение на имя министра иностранных дел о зачислении его на службу по этому министерству. В последнем он числится в “резерве чинов” от 2 до 5 месяцев для “ознакомления со своими новыми обязанностями и убеждения всех, его знающих, в том, что он серьезно решил порвать с военной службой и пойти по дипломатической служебной лестнице”. И лишь после прохождения всех этих мытарств и получения согласия того правительства, куда офицер назначался, он мог отправиться к месту новой службы.
Вся эта длиннейшая процедура, тянувшаяся месяцами, а иногда и годами, проделывалась с целью самым тщательным образом замаскировать предстоящую тайную деятельность офицера. Эта цель, однако, не всегда достигалась и в ряде случаев вся процедура имела совершенно обратные последствия. Дело в том, что во всех этих бесчисленных докладах и письмах с пометками “совершенно секретно”, “доверительно” и т.д., совершенно открыто писалось о секретном назначении офицеров. Такого рода письма на имя послов, консулов и обратно, запечатанные сургучными печатями и имеющие соответствующие надписи, обычно посылались простой почтой. Понятно, что в “черных кабинетах” эти письма подвергались соответствующей обработке, и не успевал еще офицер прибыть к месту новой службы, как контрразведка той страны, куда он должен был ехать, уже до мельчайших подробностей знала о его секретных поручениях и истинном его назначении
Посол в Берлине граф Шувалов находил маскировку негласных военных агентов шитой белыми нитками и в связи с низкой категорией должностей, на которые назначались негласные военные агенты. Так, 9 (23) февраля 1893 года он писал министру иностранных дел: “... Я шею полагать. что раз па офицеров возложена будет ответственная и сложная обязанность, то необходимо было бы для пользы самого дела поставить этих офицеров в такое положение, которое обеспечило бы их по мере возможности от подозрения германский правительством истинной цели их пребывания в пограничных местностях и рода их занятий До сих пор большинство наших консулов имеет при себе в качестве секретарей лиц вольнонаемных, занятых так сказать, черной работой, отчего и звание это в Германии считают равносильным канцелярским писарям.
Теперь же, если эти должности неожиданно займут люди, принадлежащие к высшим классам общества, с выдающимся образованием и положением, то не изволите ли Ваше превосходительство допустить, что у местных властей явится невольное подозрение об истинной причине появления подобных консульских секретарей в пограничных с Россией местностях
Раз же подозрение здешней полиции, зорко следящей за всеми русскими, будет возбуждено, то за нашими негласными агентами будет учрежден такой бдительный надзор, что всякая деятельность их всегда будет парализована. Хорошо еще, если дело ограничится этим, ибо в противном случае, при малейшей неосторожности со стороны нового секретаря консульства, мы рискуем иметь целый ряд самых прискорбных столкновений с опасностью испортить наши соседские отношения”[137]. Безусловно, разумные соображения.
На результаты деятельности негласных военных агентов оказывало негативное влияние и отсутствие четкой организации зарубежных сил разведки — военные “гласные” и негласные агенты, даже находясь в одной заграничной миссии, не составляли единый зарубежный орган разведки и не были связаны отношениями начальника и подчиненного.
Иллюстрацией вышесказанному может послужить то, что произошло с упоминавшимся выше полковником Десино, направленным в 1896 году в качестве негласного военного агента в Китай. При его назначении секретарем консульства в Чифу было допущено серьезное упущение — “не сочли нужным” закрыть принадлежность офицера, выступавшего под видом невоенного консульского работника, к вооруженным силам, а, следовательно, и к разведке. Более того, при Десино состоял помощник “негласного” военного агента — поручик русской армии, сохранивший свой военный чин.
Как и следовало ожидать, это свело на нет все преимущества такого прикрытия. Новоиспеченный секретарь консульства доложил в Петербург, что никого из европейцев и китайцев не обмануло его штатское платье и что все его принимают за военного агента, а некоторые в разговоре с ним даже прибегают к обращению “господин полковник”. Десино жаловался, что он как работник министерства иностранных дел должен “прикидываться ничего не понимающим в военных вопросах, лишен возможности посещать воинские части и учреждения”, а это затрудняет разведывательную работу[138].
Кроме неприятностей с прикрытием, двусмысленное положение Де-енно привело к трениям с “гласным” военным агентом К И. Вогаком и с его подчиненным — помощником “гласного” военного агента, которые приходилось улаживать дипломатическому персоналу миссии.
Жалобы неудавшегося негласного военного агента были услышаны в 1899 году (почти через три года после начала работы Десино в Китае). В Главном штабе нашли выход в отказе от должности негласного военного агента в Чифу и во введении для Десино должности официального военного агента “сместопребыванием в Шанхае” .
В докладе, представленном по инстанции в этой связи, говорилось: “В настоящее время коллежского советника Десино, как вполне подготовленного к исполнению обязанностей военного агента, полагалось бы назначить на должность второго военного агента в Китае, с переименованием в полковники со старшинством со дня производства в сей чин и с зачислением по Генеральному штабу”, на что последовало “высочайшее соизволение”[139].
Определенное негативное влияние на эффективность использования разведкой негласных военных агентов оказывало также невнимание высшего командования к мотивации службы и активной разведывательной деятельности офицеров за рубежом на должностях под официальным гражданским прикрытием.
Должности “гласных” военных агентов предоставляли офицерам возможности служебного роста и не ущемляли их сословного положения — ведь все они были офицерами Генерального штаба, а для негласных военных агентов на младших должностях при консульских учреждениях России за границей действовали очевидные возрастные ограничения, требовалось скрывать свое звание и саму принадлежность к русским вооруженным силам. Кроме того, на равных гражданских должностях в тех же российских загранучрежденнях работали лица менее высокого, чем у офицеров-разведчиков, сословного положения.
Хотя за офицерами “во время состояния их в консульских должностях” официально сохранялись “все права и преимущества военной службы (по чинопроизводству, выслуге, пенсии, эмеритуры и проч.), а также все особые права и преимущества службы в отдаленных областях”, денежное и иное содержание им назначалось “по штатам соответствующим консульским должностям по смете министерства иностранных дел”, которое было меньше, чем у военных агентов[140].
Поскольку в таких условиях институт негласных военных агентов оказался малорезультатнвным, то в 1894 — 1896 гг. упоминавшиеся выше Нольксн, Муравьев-Амурский и Миллер были отозваны из-за границы без последующей замены другими военными разведчиками. 19 (31) января 1896 года начальник Главного штаба Обручев докладывал военному министру Ванновскому, что деятельность негласных военных агентов “не эффективна”, и что есть предложение “лучше заменить их офицерами при наших миссиях в Штутгарте и Мюнхене и учредить должность помощника военного агента в Вене”[141]. Последнее предложение реализовано не было.
К категории негласных агентов, помимо негласных военных агентов и иностранцев, была сделана попытка отнести подданных из числа гражданских лиц, на официальных должностях МИД России. Так в 1892 году МИД,