оветника Зиновьева весьма важно будет мочь сохранить на службе Императорского посольства лицо, которое заведует этой частью и которое под званием штатного драгомана оказывает посольству неоценимые услуги. Лицо это, Викентий Хабжибиар, человек, душою преданный своему делу, пользующийся всеобщим доверием и уважением, вместе с тем умеющий ловко употребить свои многочисленные связи в Турции, в христианских и иностранных кругах для доставления Императорскому посольству полезных сведений”[176].
Задача добывания разведывательной информации за рубежом негласными способами ставилась перед МИД неоднократно, в частности, Протоколом совещания 1892 года Когда в 1891 году Германией, Австро-Венгрией и Италией был подписан договор о “Тройственном союзе”, это справедливо было расценено в России как закрепление потенциальной угрозы. 27 июля (8 августа) 1892 года состоялось совещание военного министра и министра внутренних дел, а также товарища (заместителя — Примеч. авт.) министра иностранных дел.
После обсуждения вопроса об обеспечении своевременного получения сведений о проведении мобилизации в Германии и Австро-Венгрии участники совещания записали, что “для того, чтобы указанные весьма вероятные мероприятия наших соседей не могли захватить нас врасплох, должна быть обеспечена своевременная и верная доставка военно-политических сведений из Германии и Австро-Венгрии”.
Руководители министерств признали, что подобные сведения, негласные по своему характеру, “могут добы аться русскими консулами при надлежащей организации дела”. Протоколом совещания предусматривалось: “Военное министерство должно принять меры к ознакомлению консулов наших в Германиии Австро-Венгрии с техникой мобилизации войск этих государств и вообще приведения их вооруженных сил на военное положение с тем, чтобы доставляемые консулами по этому предмету сведения основывались па вполне точных и несомненных признаках”.
Совещание обратило внимание на то, что “министерству иностранных дел следует подыскать в соседних государствах —Дании, Швеции. Англии частных лиц. заточающихся торговлей или иных, при посредстве коих российские консулы в Германии и Австро-Венгрии могли бы передавать в Россию важные военно-политические сведения телеграммами, изложенными условным языком”.
“Протокол совещания” был утвержден царем[177].
Несмотря на признанную совещанием важность координации на государственном уровне разведывательной деятельности различных ведомств, системы контроля за выполнением принятых решений создано не было и положения “Протокола...” остались на уровне рекомендаций.
Ведение тайной агентурной разведки, хотя на это и выделялись специальные средства, не являлось обязательным для российских дипломатов за границей, а предоставлялось “на их усмотрение”, что порождало пассивное отношение к делу разведки со стороны большинства сотрудников министерства. Кроме того, сказывалась трудность квалифицированного отслеживания состояния иностранных вооруженных сил, учитывая их уровень развития в конце XIX — начале XX вв., людьми далекими от воинской службы. Немногочисленная негласная агентура МИД из числа иностранцев состояла в основном из так называемых “доброжелателей”, то есть лиц, предлагавших свои, зачастую одноразовые, конфиденциальные услуги российским представителям. В этой связи, поступавшая в Военное министерство через МИД информация военного характера чаще всего была получена случайно или попутно.
Тайная агентурная разведка, в особенности имевшая военную направленность, в Министерстве иностранных дел держалась по сути дела на отдельных энтузиастах, которые были редким исключением из общего правила. Внимания читателя заслуживают примеры инициативы таких дипломатов, как русский консул в Кашгаре Николай Федорович Петровский, который в конце прошлого века на свой страх и риск, не имея специально выделенных средств, в течение ряда лет вел через местных жителей разведку кашгарского района. 19 (31) мая 1891 года действительный статский советник Н.Ф. Петровский докладывал в Азиатский департамент МИД: “.. .недостаток в военном и политическом отношении сведений касательно Восточного Туркестана и местностей ему. кроме русских владений, сопредельных, давно уже был мною замечен: консульство своими средствами, а больше всего—личными связями с нашими и китайским подданными мусульманами, стараюсь восполнить этот недостаток, чему может служить доказательством ряд донесений в Азиатский департамент о событиях и слухах политического и военного характера”. “В этом году, — продолжал Петровский, — была составлена мною “Программа наставления и вопросов туземньш разведчикам” (на русском, тюркском и персидском языках) и 4 (16) февраля... препровождена на усмотрение начальника Азиатского департамента...”[178].
Инициатива Петровского встретила одобрение не в Министерстве иностранных дел, а в Военном министерстве. Более того, Главный штаб стал отпускать ему по смете военного ведомства 500 рублей в год на организацию и ведение разведки военной направленности.
При канцелярии министра был шифровальный департамент с двумя отделениями. В одном отделении шифровались сообщения министерства послам и консулам за границу и разбирались получаемые от них из-за границы сообщения. Во главе этого отделения долгие годы стоял барон К.И.Таубе. В другом разбирались копии с шифротелег-рамм, перлюстрированных в “черном кабинете” главного телеграфа в Петербурге, а также присылаемые на этот телеграф из больших городов Российской империи (Москвы, Варшавы, Киева, Одессы и др.), являвшихся местом пребывания иностранных консулов. Штат этого второго отделения шифровального департамента состоял из 10-12 человек во главе с Н.К.Долматовым. Известный русский криптограф того времени В.И.Кривош-Неманич, вспоминая позднее о работе этого отделения, писал, что среди его сотрудников действительными знатоками дела были всего два-три человека, весь же остальной штат чиновников имел лишь весьма отдаленное представление об искусстве шифрования и дешифрования[179].
Специального учебного заведения, где бы преподавалось искусство криптографии, в России не было, и поэтому чиновникам в шифровальный департамент, как, впрочем, и во все другие департаменты министерства, назначались лица, обладающие сум мой определенных знаний и известными способностями, окончившие лицеи или юридический факультет. Крупным недостатком являлось и то, что работники дешнфро-вального отделения владели в основном лишь французским, немецким и (некоторые) английским языками. Между тем министерство постоянно испытывало потребность в специалистах, владеющих и другими, более редкими языками. Поэтому департамент постоянно обращался за квалифицированной языковедческой помощью к ученым, преподавателям, иным лицам, владеющим тем или иным языком. Так, для помощи в дешифровании иностранной дипломатической переписки привлекались профессор Попов, преподававший в Петербургском университете китайскую словесность, и его однофамилец Попов, окончивший факультет восточных языков и хорошо знавший японский язык. Последний за счет министерства был даже направлен в командировку в Японию с целью совершенствовать свои знания в языке. Для переводов с венгерского или, как тогда говорили, мадьярского языка обращались за помощью к Крнвошу-Неманичу, работавшему в Генеральном штабе. Цензоры Комитета иностранной цензуры Смирнов и Жуковский переводили письма соответственно с турецкого и персидского языков. Все эти люди для дешифрования получали в министерстве коды, которые разрешалось брать домой. Эти коды департамент приобретал в Брюсселе у некоего де Вернина. Таким образом, в шифровальном департаменте была собрана полная коллекция кодов, и департамент даже делился ими с генеральными штабами армии и флота. Бывали случаи, когда дешифровальщики департамента самостоятельно составляли коды. Так, однажды, когда долго не удавалось купить один германский код, двум сотрудникам было дано поручение его восстановить по ежедневно получаемым министерством многочисленным копиям с телеграмм, зашифрованных этим кодом. Над этим заданием работали больше года два человека. Когда работа приближалась к концу и код был уже в значительной степени раскрыт, немцы вывели этот код из действия или сменили ключ, и, таким образом, вся работа пропала даром[180].
Иностранные державы, как и Россия, обычно использовали в переписке десятки различных кодов, хотя основными из них были всего два или три. Остальные являлись лишь вторичными кодами, основанными на двух первоначальных. Считалось удобнее располагать старый код в ином порядке, нежели создавать новый код.
Дешифровальщики всегда работали в тесном контакте с разведкой, одна из важнейших задач которой заключалась в том, чтобы выкрасть и сфотографировать код, естественно, положив затем на место, дабы его не скомпрометировать. Ставилась и более трудная, но и более эффективная задача — внедрить агента в среду противника, с тем чтобы получить доступ к шифрам и кодам. Эта сторона работы разведки освещена в литературе достаточно подробно.
Большим подспорьем в раскрытии шифров и кодов являлись полученные агентурным путем открытые тексты, которые можно было сопоставить с шифрованными сообщениями. Для кодов, например, это сразу давало достаточное число раскрытых кодовых групп, после чего значительно облегчалась работа по дешифрованию других сообщений. Зачастую коды просто-напросто покупались и продавались.
В июне 1904 года Чарльз Хардинг, занимавший пост посла Великобритании в Санкт-Петербурге с 1904 по 1906 год, докладывал в британское Министерство иностранных дел, что он перенес “чрезвычайно огорчивший его удар”, обнаружив, что начальнику его канцелярии была предложена огромная по тем временам сумма в 1.000 фунтов за то, чтобы он выкрал копию одного из дипломатических шифров. Он также сообщил, что один видный русский политик сказал, что ему “