“European”[197].
С началом русско-японской войны 1904—1905 гг. деятельность Мануйлова приобрела новую направленность Справка Департамента полиции следующим образом характеризует его работу ”...Мануйловым была учреждена непосредственная внутренняя агентура при японских миссиях в Гааге, Лондоне и Париже, с отпуском ему на сие 15820 рублей; благодаря сему представилось возможным, наблюдая за корреспонденцией миссий, получить должное освещение настроений и намерений нашего врага; кроме того, Мануйлову удалось получить часть японского дипломатического шифра и осведомляться таким образом о содержании всех японских дипломатических сношений; этим путем были получены указания на замысел Японии причинить повреждения судам второй эскадры (2-я Тихоокеанская эскадра вице-адмирала 3.11. Рожественского — Примеч. авт.) на пути следования на Восток ... Мануйлов получил от Департамента поручение организовать специальное отделение розыска по международному шпионству и наблюдению за прибывающими в столицу представителями некоторых держав, сочувствующих Японии. Энергичная деятельность Мануйлова дала вскоре же осведомленность в отношении английского, китайского и шведского представителей. причем Мануйлов даже сумел проникнуть в тайну их дипломатических сношений, а равно организовал агентуру при турецком посольстве”[198].
По официальной справке МВД, чиновнику для особых поручений Мануйлову отпускалось ежемесячно в 1905 году: “1) личное содержание —250 руб., 2) на агентурные расходы — 500 руб.; 3) на содержание сотрудников: Белэна — 200 фр., Домбровского — 500 фр.. и Z — 1500 фр ; 4) на военно-разведочную агентуру: в Вене — жалованье сотруднику 1500 фр.. и двум агентам — 1000 фр.; в Стокгольме сотруднику — 600 фр.. и двум агентам — 700 фр. в Антверпене: сотруднику — 500 фр.. одному агенту — 350 фр., и на телеграфные расходы по 300 фр на каждый пункт, всего 900 фр.; в Лондоне: — 500 фр.”[199].
Мануйлов предложил свои услуги и Главному артиллерийскому правлению, которому “он взялся доставлять специальные документы, то есть чертежи орудий и т.п.”. “В течение года им было полу чено на этот предмет 16500 марок и 40000 франков. Наконец, добрую часть получил Манушов и из крупной суммы, ассигнованной на охрану Балтийского флота. Только за время с 19 октября (1 ноября) 1904 года по 14 (27) июля 1905 года Мануйлову было переведено через банк “Лионский кредит” 52628 руб. 1 коп. Тесно взаимодействовал Мануйлов и с французской тайной полицией. Sureie Generale передавала Мануйлову безвозмездно документы, относящиеся к русско-японской войне”[200]
Деятельность Мануйлова в Европе получила весьма высокую оценку в Петербурге. По ее итогам он был даже “всемилостивейше пожалован” орденом Св. Владимира 4-й степени. Однако успех разбудил в Манасевиче-Мануйлове такую жажду сделать карьеру любой ценой, что он потерял важнейшие для разведчика качества — скромность, самокритичность и порядочность. В 1905 году Департамент полиции обнаружил, что часть документов, направленных в Петербург этим человеком была “склеенными обрывками бумаг на японском языке из японских миссий в Париже и Гааге ... лишенными всякого значения”[201]. Доверие к Мануйлову было окончательно подорвано, когда в числе присланных им якобы “секретных” документов оказались фотокопии страниц китайского словаря. 28 июня (11 июля) 1905 года Мануйлов был отозван из Парижа и менее через год уволен из Департамента полиции вообще[202].
Несмотря на это, пример результативной работы Манасевича-Мануйлова представляет собой наглядное свидетельство широких возможностей органов зарубежной разведки и самих разведчиков вне зависимости от их ведомственной принадлежности по добыванию информации военного характера при условии активности, инициативы и, конечно, достаточного финансирования.
Другой яркой иллюстрацией многогранности таких возможностей служит деятельность Главного управления почт и телеграфов, при котором существовало структурное подразделение “Цензура иностранных газет и журналов”, включавшее в себя секретную экспедицию — “черный кабинет”, где проводилась выборочная перлюстрация поступающей корреспонденции.
В своих воспоминаниях бывший цензор в Санкт-Петербурге
С.Майский очень выпукло описывает процедуру работы “черного кабинета”.
“Отбором писем, подлежащих пер люстрации, занимались чиновники почтамта во время сортировки писем Профильтрованные письма в количестве двух-трех тысяч экземпляров из всей приходящей и отходящей почты подавались затем в специальных ящиках в “черный кабинет”, где они вскрывались, прочитывались и вновь заклеивались.
В последнее время вскрытие писем производилось паром, а до этого прибегали к помощи костяного ножика. В случае, если письмо было запечатано большой печатью так, что нельзя было подрезать края печати, не испортив ее самой, то до вскрытия письма изготовлялась печатка, чтобы вновь запечатать письмо после его прочтения”[203].
В “черном кабинете” вскрытием писем, — вспоминал Майский, — занимался всего один чиновник: для вскрытия тысячи писем требовалось не более двух часов. Чтением писем были заняты четыре человека, снятием копий или составлением выписок из писем — два человека, изготовлением печаток, фотографированием писем еще один человек. Итого весь личный состав петроградского “черного кабинета” последнего времени состоял из 12 человек. Этого штата было достаточно для перлюстрации двух-трех тысяч писем ежедневно. В Москве штат служащих состоял из семи человек, в Варшаве и Одессе — из пяти и в Киеве — из четырех человек.
Перлюстрации подлежали все письма российских сановников: министров, их товарищей, генерал-губернаторов, начальников главных управлений, сенаторов, членов Государственного совета, Думы и вообще всех лиц, занимавших сколько-нибудь видное положение. Исключение составляли письма министра внутренних дел и то только до тех пор, пока он занимал этот пост.
Кроме указанных выше писем сановников, представлявших “общегосударственный интерес”, перлюстрации подлежали письма “политические”, то есть письма эмигрантов и “левых” деятелей. Эти письма разделялись на письма “по подозрению” и письма “по наблюдению”. Последние подлежали перлюстрации согласно списка Департамента полиции, прилагаемому по временам в “черный кабинет” с перечнем фамилий лиц, за корреспонденцией которых следовало “наблюдать”. Напротив некоторых фамилий списка иногда были наложены резолюции — “особо строгое наблюдение”, или “точные копии”, или “фотография”, или “представлять в подлиннике”.
Письма “по подозрению” вынимались из почты, руководствуясь местом отправки или назначения письма (из Женевы, Брюсселя, Парижа, или в эти и другие города, где находились штаб-квартиры “левых” организаций либо другие подозрительные лица и группы), или, главным образом, почерком адреса. У сортировщиков писем с течением времени вырабатывалась удивительная способность определять содержание письма по его наружному виду или по почерку написания адреса.
Долголетние сортировщики писем “черного кабинета” становились отличными графологами, определявшими по почерку весь духовный облик человека. Бла годаря такой опытности, зачастую открывались “целые артели фальшивомонетчиков или шпионские организации”.
Обязательной перлюстрации подлежала и дипломатическая корреспонденция, под которой понималась переписка послов, посланников и членов иностранных миссий с министерствами иностранных дел за границей и наоборот.
Эта корреспонденция получалась в Петербурге и отправлялась за границу в особых пост-пакетах и была большей частью зашифрована с помощью кода и запечатана одной или несколькими печатями. Все эти предосторожности, однако, не спасали ее от перлюстрации, так как, во-первых, она попадала в “черный кабинет” полностью в своем пост-пакете. Попадала она туда и тогда, когда сдавалась на почту всего за несколько минут до заделки пост-пакета перед отправлением его на вокзал. Во-вторых, — потому, что в секретной экспедиции имелась полная коллекция безукоризненно сделанных металлических печатей как всех иностранных посольств, консульств, миссий и агентств в Петербурге и министерств иностранных дел за границей, так и всех послов, консулов, атташе, министров и канцлеров. *»-
За предшествовавший период существования “черных кабинетов” в России, то есть со времен царствования Елизаветы Петровны, русским перлюстраторам были известны и практиковались три способа производства поддельных печатей. В старину печать отливалась из свинца по форме, снятой гипсом с негатива печати, сделанного из воска. Этот способ, кроме того, что был сложен из-за четырехкратного переснимания оттиска (негатива — воском, позитива — гипсом, вновь негатива — свинцом и. наконец, снова позитива уже на самом письме — сургучом), давал недостаточно резкие отпечатки. В середине XIX века один из чиновников МИД изобрел способ производства поддельных печатей из серебрянного порошка с амальгамой. Этот способ был очень прост и скор, а печати получались четкие. Однако они имели существенный недостаток — были весьма недолговечны, ломались от неосторожного обращения с ними. Наконец, уже в начале XX века другим чиновником МИД России был изобретен остроумнейший способ производства идеальных печатей из твердого металла. Четкость получаемого оттиска была безукоризненна, сама печать—долговечна, а время, необходимое для ее изготовления, исчислялось минутами. Талантливый чиновник, изобретший этот способ производства печатей, а кроме того, аппарат для вскрытия писем паром, по докладу министра Столыпина царю был награжден орденом Владимира 4-й степени “за полезные и применимые на деле открытия”