Примеч. авт.)
Накануне воины организацией и ведением разведки на Дальнем Востоке помимо Главного штаба, получавшего разведывательные сведения по этому региону в основном через военных агентов в странах Западной Европы, занимались штаб Наместника на Дальнем Востоке, штабы Приамурского военного округа и Заамурского округа пограничной стражи.
Зарубежные силы русской военной агентурной разведки составляли военные агенты в Токио (Япония), Чифу и Шанхае (Китай), а также в Сеуле (Корея) с имевшимися у них в ряде мест помощниками военных агентов, а также несколько привлеченных последними к сотрудничеству негласных агентов. Военно-морское ведомство имело в Токио морского агента капитана 2-го ранга Александра Ивановича Русина, который также был переподчинен Наместнику.
Разведывательные задачи на Дальнем Востоке возлагались и на военных комиссаров — представителей России во время русской оккупации в Маньчжурии в городах Цнцикаре, Гирине и Мукдене, которые также подчинялись наместнику на Дальнем Востоке. Институт военных комиссаров в Китае просуществовал с 1900 года по 1907 год[230].
Военная агентурная разведка на Дальнем Востоке работала в весьма сложных условиях.
О тех трудностях, с которыми приходилось сталкиваться военным и военно-морским агентам в Японии при добывании разведывательной информации лучше всего свидетельствовали сами военные представители России в этой стране.
“Военным агентам приходится ограничиваться доставлением не тех сведений какие нужны и желательны, а какие можно добывать, — писал еще в 1898 году военный агент в Японии Генерального штаба полковник Янжул. — В Западной Европе военный агент имеет то важное преимущество, что в распоряжении его находится доступный ему обычный печатный материал по изучению быта и устройства иностранной армии, за исключением сравнительно немногих, не подлежащих гласности по мобилизации армии, по ее стратегическому сосредоточению... В Японии военный агент находится в совершенно иных условиях”[231]. “Подозрительность и осторожность военных властей до ходит до того, что они воздерживаются от публикаций даже таких невинных данных, как штаты и дислокация войск мирного времени, не говоря уже об организации частей по штатам военного времени... Поэтому из приказов и других гласных официальных распоряжений много узнать нельзя, — отмечал Янжул. — Между тем в Японии нет того международного отброса, который в Западной Европе составляет главный источник для добывания секретных сведений по военному делу. Между японцами, к чести их, охотников заниматься этим художеством не находится...”
“На самые заурядные вопросы, — продолжал военный агент, повествуя о проблемах получения разведывательной информации гласными способами с официальных позиций, — в лучшем случае получается уклончивый ответ и чаще — категорический отказ со ссылкою на существующие будто бы правила, воспрещающие сообщение подобного рода сведений”.
Мнение Янжула подтвердил его преемник на посту военного агента в Японии Генерального штаба полковник Б.П. Вапповекнн. В одном из своих донесении последний привел следующий случаи.
После года хлопот и настояний ему удалось, наконец, получить из японского военного министерства “Учебник по военной администрации”. При ознакомлении с учебником оказалось, что его содержание представляет собой “краткий, несвязный, неточный, непоследовательный пересказ ряда военных постановлений, иногда, совершенно второстепенных, причем все точные данные, цифры и штаты были опущены, а о вопросах комплектования сказано, что они секретны и будут изложены ученикам военной школы устно”[232].
“Каждый иностранец, — отмечали военные агенты в Японии, — состоит под деятельным наблюдением полиции”. Однако “непреодолимым препятствием “для иностранцев, по утверждению Янжула, служило незнание письменного японского языка. “Китайские идеографы, — писал Янжул, — составляют самую серьезную преграду для деятельности военных агентов... Не говоря уже о том. что тарабарская грамота исключает возможность пользоваться какими-либо, случайно попавшимися в руки негласными источниками, она ставит военного агента в полную и грустную зависимость от добросовестности и от патриотической щепетильности японца-переводчика вообще, даже в самых невинных вещах”. “Положение военного агента может быть по истине трагикомичным, — продолжал Янжул. —Представьте себе, что вам предлагают приобрести весьма важные и ценные сведения, заключающиеся в японской рукописи и что для вас нет другого средства узнать содержание этой рукописи, при условии сохранения необходимой тайны, как послать рукопись в Петербург, где проживает единственный наш соотечественник (бывший драгоман г-н Буховецкий), знающий настолько письменный японский язык, чтобы быть в состоянии раскрыть загадочное содержание японского манускрипта”. “Поэтому для военного агента остается лишь один исход, — приходил к неутенштельному выводу Янжуд—совершенно и категорически отказаться от приобретения всяких... секретных письменных данных, тем более, что в большинстве случаев предложения подобных сведений со стороны японцев будут лишь ловушкой”[233].
Невзирая па объективные трудности организации разведывательной деятельности в Японии с позиции военного агента, Главный штаб требовал как от последнего, так и от всех военных агентов па Дальнем Востоке оперативного отслеживания всех изменений, происходящих в вооруженных силах стран пребывания.
При исследовании процесса строительства русской военной агентурной разведки для более полного понимания ее состояния следует коснуться того, иго же представляло собой финансовое обеспечение тайной агентурной разводы нательной деятельности русской армии.
До войны с Японией Главному штабу на “негласные расходы по разведке” отпускалась “ничтожная сумма в 56 590 руб. в год, распределявшаяся между штабами округов от четырех до 12 тысяч на каждый. Военно-статистическому отделу Главного штаба оставалось на разведку около 1000 руб. в год”[234].
На особом положении находился Кавказский военный округ “благодаря ежегодному отпуску ему 56 890 рублей на разведку и содержание негласных агентов в Азиатской Турции”. Это являлось заслугой командующего Кавказским военным округом, который в 1895 году смог добиться, воспользовавшись представившимся случаем, отдельного “высочайшего соизволения” на выделение этой суммы в свое распоряжение для ведения разведки в Турции и Персии[235].
Кроме того, из интендантской сметы военного министерства (го сеть вне общей статьи расходов на военную разведку —Примеч. авт.) в распоряжение штаба Туркестанского военного округа отпускалось около 20000 рублен ежегодно “на экстраординарные расходы и надобности и на собирание и разработку сведений о сопредельных странах”[236]. Эти деньги распределялись штабом округа “начальнику Закаспийской области, командующему 2-м Туркестанским корпусом, начальнику 4-й и 5-й Туркестанских стрелковых бригад, начальнику Памирского отряда и офицеру Генерального штаба в Кашгаре (негласному военному агенту — Примеч. авт.)”. Но расход этот был тоже “не производителен”, так как “войсковые начальники распоряжались этими деньгами почти исключительно не в целях разведки” (то есть не в целях добывания разведывательных сведений и содержания тайной агентуры — Примеч. авт.)
В целом на ведение разведки по статье сметы военного ведомства, носившей название — “на известное Его Императорскому Величеству употребление”, отпускалось 113 480 рублей, почти ровно половина из которых шла только одному и далеко не самому важному в тот момент округу. Уровень расходов непосредственно на добывание разведывательных сведений и материалов можно оценить по тому, что, например, в 1905 году из 56890 рублей, выделяемых на разведку штабу Кавказского Военного округа, 40215 рублей направлялось на оплату содержания негласных военных агентов (по не работы тайной агентуры — Примеч. авт.)[237].
Попытки Главного штаба добиться изменения системы финансирования и увеличения ассигнований на ведение военной агентурной разведки остались безрезультатными.
Подобный уровень финансового обеспечения военной агентурной разведки был явно недостаточным для “широкой организации постоянной разведывательной службы в мирное время в целях, как добывания своевременно сведений военного и военно-политического характера о вероятном противнике, так и для заблаговременной подготовки в мирное время органов и личного состава разведывательной службы, начиная с низших разведчиков и толмачей до разведывательных отделений штабов, штаба Главнокомандующего включительно”. Эта неутешительная констатация содержалась в одном из документов Генерального штаба, подготовленного в 1906 году уже после окончания русско-японской войны[238].
Таким образом, финансирование в России разведывательной деятельности даже в предвоенное время не соответствовало масштабам и государственной важности поставленных задач, вследствие чего военная агентурная разведка не могла быть достат очно эффективной и решать эти задачи полностью и своевременно.
4.2. Динамика развития ситуации на Дальнем Востоке и деятельность русской военной разведки
Предвидя трудную борьбу с Россией, Япония всесторонне готовилась к войне. Обеспечив создание необходимых морских и армейских сил, изучив театр войны и наметив пули наступления, Япония перешла к изучению своего противника. Прежде всего она выяснила, в каком положении находится постройка Сибирской и Маньчжурской магистралей, какова их пропускная способность, в каком состоянии находится оборудование порт ов Порт-Артура, Талиенвана и Владивостока и их оборонительных укреплений, какими армейскими соединениями могут располагать русские на Дальнем Востоке до прибытия подкреплений из Европейской России. Японии особенно важно было знать о русских морских резервах на Балтике, которые могут быть переброшены для усиления эскадры, уже сосредоточенной в Тихом океане.