— отвод помещений и пр. Поспешно заготовляют в разных местах зимние вещи: фуфайки, набрюшники, теплые гетры.
5 января н.с. издано формальное запрещение печатать в газетах всякие сведения, касающиеся передвижения судов, транспортов и войск. Приняты строгие меры относительно телеграфной корреспонденции — телеграммы сколько-нибудь подозрительные не принимаются.
7 января много офицеров Главного штаба выехали на юг, офицеры, читавшие лекции в разных учебных заведениях, откомандированы в свои части.
Обычный сбор начальников дивизий, ежегодно происходящий в январе — отложен.
В Главном штабе, военном и морском министерствах — спешная работа. На бывшем вчера обычном зимнем параде не было и половины штабных офицеров.
По достоверному сведению 8 из зафрахтованных судов перекрашены в цвет военных судов.
За недостатком пароходов закрыты линии в Сев. Китай, Австралию, Бомбей и по-видимому сняты с линии Шанхай — Йокогама, ходившие здесь два парохода Красного Креста: “Козай Мару” и “Хакуай Мару” По достоверному сведению оба парохода имеют в трюмах все необходимое для превращения их в госпитальные транспорты.
Отделения Красного Креста обнаруживают усиленную деятельность, в некоторых местах уже сформированы отряды.
Опять начался прилив пожертвований на войну, но пока нет сведений, чтобы пожертвования эти принимались.
Основываясь на вышеперечисленном числе транспортов, надо думать, что пока число отправляемых войск — 2 дивизии, кроме того железнодорожные части, саперы и кули, которых понемногу собирают” (неоднократное использование Потаповым словосочетания “достоверные сведения” свидетельствует о наличии у русского военного агента надежных тайных источников информации — агентов — Примеч. авт.)
“Как я доносил, — писал Самойлов, — начиная с весны работали все не покладая рук и можно сказать, что ничего не упущено, а теперь только доводят готовность до последней степени. Во всяком случае в Корею будут отправлены войска и с этим надо считаться как бы с фактом совершившимся с нашего или без нашего согласия.
Раз же в Корею будут введены войска в таком большом количестве, то, по моему мнению, паше соперничество с Япониею на Дальнем Востоке за преобладание не может решиться без ущерба достоинству России иначе как войной. В этом не может быть теперь никакого сомнения, ибо японцы без боя из Кореи не уйдут, а в наши интересы не может входить пребывание японских войск в Корее в таком значительном количестве и преобладание их во всех отношениях.
Поэтому мне кажется, что. упуская теперь случай потопить две дивизии и разбить конвоирующую эскадру (случай редкий), мы должны тем не менее самым усиленным образом готовиться к войне, которая может разразиться каждую минуту Здесь почему-то господствует мнение, что война разразиться в марте, когда потеплеет. Я не берусь предсказывать, когда это случится, но уверен, что это будет”[269].
Накануне нового 1904 года русскому посланнику в Токио были сообщены последние японские предложения по корейскому вопросу, по которому переговоры тянулись уже более полу года. Вручая представителю России барону Розену последнюю ноту, японский министр иностранных дел барон Комура добавил, что “дальнейшее промедление будет крайне неблагоприятно для обеих сторон...”
Резко накалившаяся обстановка на Дальнем Востоке, столкнувшиеся в Корее интересы Японии и России и откровенный курс Японии на ликвидацию положений навязанного ей Симоносекского договора — всё это заставило Наместника и командование Тихоокеанской эскадры форсировать подготовку к воине.
Война с Японией, которая еще с 1899 года считалась весьма вероятной, во второй половине 1903 года уже считалась командованием русской Тихоокеанской эскадры неизбежной. В середине ноября 1903 года отряд русских боевых кораблей в составе броненосцев “Петропавловск” и “Полтава”, крейсера “Боярин”, канонерской лодки “Бобр” и эскадренных миноносцев “Грозовой” и “Внушительный” вышли в море начав демонстративный поход в Чемульпо с целью “охладить горячие головы в Токио”. 21 ноября (4 декабря) 1903 года отряд прибыл в Чемульпо, где демонстрировал флаг до 2 (15) декабря, и ушел оттуда после прямого приказа из Петербурга.
Русское правительство, надеясь на решение спорных с японцами вопросов путем переговоров, настоятельно требовало от дальневосточного командования “не бряцать оружием, не провоцирован, японцев”. Штабы Наместника — адмирала Алексеева и командующего эскадрон Тихого океана — вице-адмирала Старка получали многочисленные директивы из Петербурга, требовавшие “терпения, сдержанности и миролюбия” С другой стороны, в них поступали разведывательные донесения от военных и военно-морских агентов в регионе и разведывательные сводки из центральных органов в столице, показывавшие, что война с японцами “ужерешена”. Русское командование на Дальнем Востоке, жившее идеей превентивного удара, но связагшое приказами из Петербурга, вынуждено было постоянно ограничиваться полумерами[270].
Об ориентировке и направлении мыслей правительственного руководства и морских сфер в самый канун русско-японской воины 1904—-1905 гг. свидетельствует следующее.
Готовясь к войне на Дальнем Востоке Морское министерство исходило из допущения и возможной войны, с Германией, вследствие чего Главный Морской штаб в начале 1904 года свои взгляды на дислокацию флота сформулировал так:
“При возникновении спора с Германией трудно было бы рассчитывать на обратную переброску флота из Тихого океана. Несравненно благоразумнее был бы расчет на успех посылки даже в самый разгар войны с Японией всего нашего флота из Финского залива в Тихий океан, если бы в Тихом океане мы содержали только слабую эскадру, а в Балтийском море — флот значительно сильнее японского”[271].
Состояние боевой готовности русских вооруженных сил на Дальнем Востоке характеризуют следующие факты.
Всего русский флот располагал на Тихом океане семью броненосцами, четырьмя броненосными и семью бронепалубнымн крейсерами, двумя легкими крейсерами, одним вспомогательным крейсером, семью канонерскими лодками, двадцатью эскадренными миноносцами и семью номерными миноносцами, двумя минными заградителями и двумя минными крейсерами. Итого — 59 вымпелов. Кроме того, к моменту начала войны в районе Суэца, двигаясь на Дальний Восток, находился отряд кораблей адмирала Вирениуса, включавший броненосец “Ослябя”, броненосный крейсер “Дмитрий Донской”, бронепалубный крейсер “Аврора”, легкий крейсер “Алмаз”, вспомогательные крейсеры “Смоленск” и “Саратов”, несколько миноносцев типа “Циклон”.
Япония к началу войны имела шесть броненосцев, восемь броненосных крейсеров, двенадцать легких крейсеров, восемь канонерских лодок, двадцать семь эскадренных миноносцев и девятнадцать миноносцев — всего 80 вымпелов. Абсолютное большинство кораблей были боеготовы и активно занимались оперативной и боевой подготовкой[272].
В декабре 1903 года, вследствие поставленных Петербургом из-за трудностей снабжения флота жестких требований экономии, то есть в самый канун войны из всей эскадры Тихого океана в строю находились только броненосец “Полтава” с крейсерами “Баян”, “Боярин” и “Новик”. Все прочие корабли эскадры, не считая “стационеров”, были выведены в вооруженный резерв. “Стационеры” — русские корабли, находившиеся в портах Кореи и Китая для демонстрации флага и наблюдения за обстановкой были развернуты “для поддержания... связи с нашим посланником в Сеуле и со стационерами нейтральных держав, а также для наблюдения за деятельностью японцев” в следующих пунктах: бронепалу бный крейсер “Варяг” и канонерская лодка “Кореец” — в Чемульпо, канонерская лодка “Маньчжур” в Шанхае, учебное судно “Забияка” — в Чифу, а канонерская лодка “Сивуч” — в Инкоу.
“Конечно, нахождение стационеров в таких важных пунктах как Чемульпо, Шанхай, Чифу, Инкоу могло быть весьма полезно с точки зрения агентурного наблюдения при должном внимании к донесениям их командиров”, — писал контр-адмирал В.П. Дудоров в воспоминаниях об адмирале Непенине[273].
“Получив от непожелавшего назвать себя англичанина еще дней за 10 до минной атаки японцев на эскадру, сведения о планах японцев начать войну внезапным нападением, — продолжал Дудоров — командир “Забияки” капитан 2 ранга Лебедев счел своим долгом лично доложить об этом наместнику и срочно, снявшись с якоря, пришел в Порт-Артур”.
Однако, по свидетельству очевидцев, “Алексеев не только не отнесся с должным вниманием к этому докладу, но даже весьма неровно и резко разнес Лебедева за самовольный приход, обвинив его в том, что этим он разносит панику”. “Это донесение, — объяснял поведение Наместника Дудоров, — ставило его в еще более трудное положение перед лицом инструкций из Петербурга — избегать всего, что могло бы спровоцировать Японию на войну в то время, когда русское правительство все еще цеплялось за надежду мирного разрешения конфликта в Корее без радикальных уступок со своей стороны”[274].
Анализ поступавших от военных и морских агентов через штаб Наместника на Дальнем Востоке, а также от стацнонсров сведений заставил в конце концов Главной штаб и Главный Морской штаб прийти к однозначному выводу — Япония приступила к непосредственной подготовке к началу войны против России.
Неопровержимые доказательства неизбежности воины и установление русской разведкой почти точной даты ее начала вынудили Наместника на Дальнем Востоке адмирала Алексеева 29 декабря 1903 года (11 января 1904 года) отдать приказ № 224 о начале флотом кампании.