Факт прибытия на Маньчжурский театр военных действий трех новых полевых дивизий (14-й, 15-й и 16-й) и их места были окончательно удостоверены лишь документами, захваченными в конце августа на фронте 1-й армии.
До этого же времени прибытие подкреплений в виде новых дивизий, хотя и было признано (вследствие значительного числа показаний лазутчиков) весьма вероятным и, притом, именно в числе 3-х, но не поддавалось определению: точное время их прибытия, пути подхода и районы сосредоточения.
Сравнение выводов, явившихся результатом разбора сведений о группировке армий Ойямы на фронте и сведений о подходе подкреплений, т.е. о том, что делалось у него в тылу, характеризует уверенность и твердость первых и гадательность вторых. “Думается, что гадательность выводов, построенных на донесениях из односторонних источников и при этом еще из наименее надежных (лазутчики). вполне естественна”, — отмечалось в “Отчете разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера при главнокомандующем”[347]. В сводках, подготавливавшихся разведывательным отделением, численность войск давалась двумя цифрами: штатного состава и с “25% сверхштатной надбавкой”[348]. Эта своеобразная надбавка, писал Куропаткин в “Отчёте главнокомандующего русскими войсками во время русско-японской войны”. “как только заключили перемирие, вдруг исчезла и японцев оказалось менее, чем мы считали по данным разведки, в ожидании боя”.
“И чем больше получалось многословных телеграмм от командиров корпусов, противоречивых донесений от начальников многочисленных отрядов и полуграмотных полевых записок от казачьих сотников, — делился своими впечатлениями о работе разведывательного отделения штаба Главнокомандующего А.А.Игнатьев, — тем больше “оказывалось” против нас японцев. Давно были забыты все сведения мирного времени; разведывательные органы верили в существование тех тысяч и десятков тысяч японцев, о которых нам врали словоохотпивые китайцы. Проверить эти сведения не удавалось, так как на равнинном южном фронте японцы, остановленные дождями, прикрылись плотной завесой пехотных застав, о которых начальники разъездов могли только доносить: “Обстрелян сильным ружейньш огнем из деревни такой-то”. В горном районе воображаемые тысячи японцев еще труднее поддавались проверке (авиации ведь в ту пору не было), и японцы одним пулеметом, поставленным за надежной глинобитной стенкой китайской деревушки, могли в горной долине не только остановить разъезд, но и выдержать серьезное столкновение[349].
С одной стороны, присутствовало завышение численности японских вооруженных сил, а с другой стороны-отсутствие налаженного механизма доведения имеющихся сведений о противнике (не всегда полных) до соответствующих войсковых начальников. “Одной из важных причин наших неудач в столкновении с японцами, —писал в своем отчете генерал-квартирмейстер в апреле 1905 года, —является неуверенность в своих силах, даже в своем численном превосходстве. Неуверенность эта происходит, отчасти, от малой осведомленности войск о данных, добытых уже разведкой”[350].
В ходе русско-японской войны обеспечение армий переводчиками являлось вопросом первостепенной важности. С языками противника и местного населения войска европейской России были совершенно незнакомы, а в рядах войск Восточной Сибири число лиц, знающих эти языки, было весьма ограниченное.
Названный вопрос осложнялся еще тем обстоятельством, что на театре военных действий приходилось иметь дело, кроме китайского, гакже с корейским и монгольским языками, таким образом, являлась потребность в переводчиках четырех восточных языков: японского, китайского, корейского и монгольского.
Насколько вопрос переводчиков был поставлен неудовлетворительно, можно заключить из нижеприводимых цифровых данных.
а) Японский язык.
Переводчиков японского языка на всю армию имелось всего 11 человек, из которых 8 Восточного Института (с начала войны в качестве переводчиков восточных языков были привлечены студенты и слушатели-офицеры ннспггута) и 3 вольнонаемных (из них один знал только разговорный язык). Таким образом, даже не было возможности снабдить переводчиками японского языка столь крупные единицы, как корпуса и отряды.
Из всех одиннадцати переводчиков только два человека — г-н Тихан, и Г. Хан-пиль-мепя (с мая 1905 года) — могли разбирать японскую рукопись. Это последнее обстоятельство имело для разведки тот недостаток, что только эти два лица могли читать японские рукописные докумсн ты, какими являлись казенная переписка, частные письма, дневники и т.п., служившие важнейшими документальными данными для определения частей войск противника.
Между строевыми офицерами почти вовсе не было знающих японский язык.
б) Китайский язык. ^
Более благоприятно обстояло дело с переводчиками китайского языка, так как число офшдеров из Восточного Института, знающих этот язык, было значительно больше. Почти все корпуса имели “тштелли-гентных” псрсводчиков-офицеров или студентов названного института. Кроме тою, при строевых частях состояли простые китайцы в качестве переводчиков для сношений с местным населением.
Как уже отмечалось, эта категория переводчиков была малонадежна. Были даже нсоднокра тные указания, что через последних передавались японцам сведения о наших войсках. Кроме того, китайцы-переводчики злоупотребляли нередко своим положением во вред местному населению, что вызывало многочисленные жалобы. Это вполне понятно, так как названная категория переводчиков комплектовалась исключительно из местных китайцев, служивших в мирное время у русских — подрядчиками, приказчиками и т.п. Жалованье нм платили от 30 до 70 рублен.
в) Корейский язык.
Что касается переводчиков корейского языка, то их было достаточно, что объяснялось следующими обстоятельствами. Во-первых, в Корее приходилось действовать незначительному числу войск Во-вторых, в Южно-Уссурийском крае живут корейцы, русские поданные, которые очень охо гно поступали в войска переводчиками.
Число лиц, знающих письменный корейский язык, было сравнительно невелико.
Но недостаток в ученых переводчиках не ощущался особенно остро, так как несравненно большей части армии вовсе не приходилось действовать в Корее и поэтому сношений с корейским населением и властями почти не было.
г) Монгольский язык.
Знающих язык литературно, т.е. разбирающих монгольскую письменность, было только двое: студент Санкг-Петербургского Императорского Университета В. Шангин и окончивший Вост очный Институт Хионин. Что же касается разговорного языка, то таких переводчиков можно было находить в достаточном количестве между казаками бурятами.
Недостаток лиц, знающих монгольский язык, был менее ощутим, так как нашим войскам мало приходилось иметь дело с монголами.
Нельзя не отметить, что особенно ощущался недостаток в лицах, знающих японский и китайский языки[351].
Основательное знание японского языка, в особенности умение разбирать японскую рукопись, являлось необходимым условием для разбора японских документов, которые представляли самый ценный материал для разведки.
“Между тем таким знатоком японского языка и рукописи, как выше указано, был на все три армии только один — г-н Тихай, великолепно знающий японский язык, знакомый с Японией и с организацией японской армии (как уроженец г. Токио, сын бывшего псаломщика при Посольской церкви).
Г-н Тихай все время находился с начала кампании при штабе Маньчжурской (потом 1 -й Маньчжурской) армии, куда и посылались неразобранные рукописные документы из других армий. В начале мая с. г. прибыл в штаб Главнокомандующего второй переводчик японского языка, умеющий разбирать японскую рукопись, служивший переводчиком при нашем консульстве в Чемульпо, бывший лектор Восточного Института, корейский подданый Хан-пиль-мень.
Наличие сравнительно небольшого количества офицеров, владеющих китайским языком, затрудняло в высшей степени разведку через китайцев, так как успешно вести таковую мог только офицер, знающий китайский язык”.
Следует упомянуть и о словарях, которыми снабжались войска.
Общий их недостаток заключался в том, что слова и предложения изображались не иероглифами, а русскими буквами. Так как этим способом пс могло точно передаваться произношение восточного языка, то слова и предложения часто оставались непонятными. Исключение составлял словарь китайского языка, составленный Яковом Брандтом (в Пекине), в котором слова и предложения изображены не только русскими буквами, но и китайскими иероглифами.
Этот последний способ имел то огромное преимущество, что неправильность произношения русскими китайских слов пополняется прочтением китайцем соответствующих иероглифов в книге переводчиков[352].
Разведывательное отделение Управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем помимо организации и ведения разведки и контрразведки проводило мероприятия по усилению русского влияния в Китае, Маньчжурии и Монголии, которые в последующем получили название “активной разведки”.
Японцы еще до войны, а в особенности в ходе последней, прибегали к негласным субсидиям для привлечения на свою сторону иностранной печати на Дальнем Востоке в целях распространения своего влияния, сообщения благоприятных для них сведении и освещения текущих событий в выгодном для них виде, не говоря уже о распространении ложных слухов в целях демонстративных.
В виде противовеса было решено и с русской стороны пользоваться иностранной печатью для поддержки русских интересов.
Еще приказанием Наместника Его Величества на Дальнем Востоке с 10 сентября 1904 года издавалась за счет России газета “China Review” под руководством 1-го военного агента в Китае Генерального штаба полковника Огородникова. Издание газеты обходилось в месяц около 2500 долларов.