также право назначать своих консулов в открытые для нее китайские порты, а для поддержания их власти и порядка «посылать военные суда» (ст. 5) (Дипломатический словарь. Т. II. М., 1950. С. 838). Таким образом, перед экипажами стационеров открывалась возможность собирать разведывательные сведения. И эта возможность в ряде случаев использовалась довольно успешно. «Гонконгские газеты начали наполняться статьями о предстоящем разрыве России с Китаем. Это обстоятельство заставило меня посетить торговый центр Китая — Кантон, изучить фарватер и ознакомиться с вооружением батарей… — писал в своем отчете один из командиров стационерa. — Батарея эта двухярусная в 16 чугунных орудий 24 фунтового калибра, обстреливает вход во внутренний рейд: другая батарея около сухопутных казарм в 20 чугунных орудий 30-ти фунтового калибра. У этой батареи есть придаток в 2 орудия Армстронга рядом с сухопутными казармами, вмещающими один батальон, расположен военный госпиталь на 70—110 человек…» (Татаринов В. Наши стационеры в китайских портах // Морской сборник. СПб., 1881. № 6. С. 36). Однако сбор разведывательных сведений экипажами стационеров в большинстве случаев являлся исключением и зависел от частной инициативы.
4. РУССКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА 1877–1878 гг И ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА
4.1. Деятельность Н.П. Игнатьева в Османской империи в 60—70-е годы. Канун Русско-турецкой войны
30 августа 1865 г. Н.П. Игнатьева производят в генерал-лейтенанты, а с 25 марта 1867 г. он чрезвычайный и полномочный посол в Османской империи. «Русский посол в Царьграде, — писал в своих воспоминаниях один из современников графа, — оказался столь влиятельным, что сами турки то ли в шутку, то ли всерьез называли его первым после султана лицом в Османской империи — всесильным ״московским пашой״». Русский генерал-носол, словно магнит, притягивал к себе жителей города (Канева Калина. Рыцарь Балкан граф Н.П. Игнатьев. М., 2006. С. 25).
К Игнатьеву благоволил султан Абдул-Азиз, он сблизился с его сыном Изет-дином, встречался и обменивался корреспонденцией с престолонаследником, будущим султаном Муратом V. Игнатьеву удалось установить доверительные отношения со многими министрами Порты. Он прекрасно знал положение в империи, интриги в серале, а также обладал обширным компроматом на турецких министров и чиновников. Но особое влияние Игнатьев оказывал на самого великого визиря Махмуда Недима-пашу, от которого он получал информацию. По отдельным свидетельствам, великий визирь настолько переориентировал внешнюю политику страны с Англии и Франции на Россию и до такой степени зависел от российского посла, что турки прозвали его Недимов. Об этом, в частности, вспоминал глава судебной комиссии Джевдет-паша, описывая события 1875 г.: «Я выехал в Одрин и Пловдив и доехал до Софии. Мои наблюдения показывают, что в Болгарии все идет к большой революции. Поскольку я знал, что мой письменный доклад великий визирь Махмуд Недим-паша тотчас же покажет Игнатьеву, я решил докладывать устно» (Канева Калина. Указ. соч. С. 45–46).
Информация к Игнатьеву поступала и от сотрудников посольства в Константинополе, и российских консульств во многих городах Османской империи, которые в своей деятельности опирались в том числе и на негласные источники, сотрудничавшие чаще всего на платной основе. Проблема во многих случаях состояла не в том, чтобы приобрести секретный документ, а в том, чтобы доставить его по назначению в Россию, минуя контроль со стороны местной спецслужбы. Поскольку направлять информацию, полученную в документальной или устной форме, в специальных пакетах с сургучной гербовой печатью посольства было опасно — такие пакеты вскрывались турками в первую очередь и запечатывались после перлюстрации без малейших следов вскрытия, Игнатьев прибег к рискованной затее. Он стал отправлять всю свою корреспонденцию в самых обычных письмах, запечатанных в грошевые конверты, которые пролежали до этого некоторое время рядом с селедкой и мылом. Н.П. Игнатьев заставлял своего лакея подписывать конверты на имя дворника или истопника российского Министерства иностранных дел по частному адресу их проживания. И этот способ оказался действенным. Николай Павлович стал прибегать к такой уловке после курьезного случая, имевшего место еще во время его службы военным агентом в Великобритании. Однажды Игнатьев получил дипломатической почтой письмо из Военного министерства в Петербурге с явными следами вскрытия. Он немедленно попросил аудиенции с английским министром иностранных дел, в ходе которой сообщил, что британские спецслужбы тайно читают личную и служебную корреспонденцию членов русской дипломатической миссии. Министр всячески отрицал подобную практику спецслужб, но будучи уличенным демонстрацией злополучного конверта, не нашел ничего лучшего, как заявить настырному военному агенту; «А что же я, по-вашему, должен был вам сказать? Неужели вы думаете, что нам не интересно знать, что вам пишет ваш министр и что вы ему доносите про нас?» (Майский С. «Черный кабинет». М, 1922).
Огромную популярность Игнатьев снискал у населения своим внимательным и справедливым отношением к тяжбам и конфликтам, которые ему приходилось разбирать, благотворительностью, а также рядом смелых поступков. Так, например, он спас 17-летнюю черкесскую девочку, проданную в гарем султану укравшим ее мусульманином, которой удалось бежать и укрыться в российском посольстве. Игнатьев не только вырвал девушку из рук евнухов, но и добился освобождения из тюрьмы нескольких христиан, способствовавших ее побегу (Канева Калина. Указ. соч. С. 39).
Особые отношения российского посла с султаном и великим визирем позволяли ему решать многие вопросы, в том числе и улаживать конфликты христиан с османскими властями на местах и в столице. Игнатьеву неоднократно удавалось вырвать из тюрем или помочь в бегстве участникам и лидерам славянского освободительного движения.
Посольство непрерывно оказывало финансовую помощь частным лицам, школам и монастырям — только в 1868 г. было роздано 87 тыс. рублей.
В Константинополе он оказался на волосок от смерти: польскими эмигрантами на него было совершено покушение.
У молодых болгар, созревших для борьбы, не было ни опыта, ни военных знаний. Россия, постоянно находившаяся под пристальным вниманием западных сил, не могла создать на своей территории военного училища. На графа Игнатьева была возложена трудная и деликатная миссия найти другой способ обучать молодежь военному делу. Прибывший в 1866 г. в Константинополь сербский князь Михаил Обренович после переговоров с российским послом дал согласие открыть «Болгарское военное училище в Белграде», позднее «Болгарская легия».
Игнатьев сыграл огромную роль в отделении болгарской церкви от Константинопольской патриархии, что явилось значительным шагом к созданию болгарской национальной государственности. Он контролировал деятельность Русской православной церкви в Палестине. Он укрепил русское влияние на Афоне, по его инициативе иноками с Афона был основан Новоафонский монастырь в Абхазии (Хевролина В.М. Указ. соч. С. 99—119).
Игнатьеву удалось создать благоприятный психологический климате посольстве, организовать коллектив единомышленников из способных и эрудированных сотрудников. Среди них было немало болгар, а также представителей других национальностей. Особое внимание Игнатьев обращал на подбор сотрудников в генконсульства и консульства, разбросанные по всей Османской империи. Именно через них вербовалась агентура на местах, дававшая ценные сведения.
Не переставая тщательно изучать реальное положение христиан в Османской империи, анализируя менявшуюся международную обстановку, Игнатьев неоднократно составлял планы, программы, записки в МИД, императору, проекты о реформах, которые следовало предъявить Турции в пользу христиан.
По настоянию Игнатьева Петербург выделил в 1866 г. 25 тыс. рублей на поддержку болгарских отрядов, но деньги пришли уже после их разгрома. Игнатьев предложил отдать отпущенную сумму сербскому правительству, которое должно было передать ее болгарам, когда они будут действовать вместе с сербами. Вообще, он считал, что для достижения успеха все нити христианских политических предприятий должны быть сосредоточены в руках сербского правительства.
Игнатьев был сторонником освобождения турецких христиан силами самих народов, но при активной поддержке России, которая должна была, по его мысли, содействовать их объединению и сплочению, оказывать им финансовую и материальную помощь, в том числе вооружением и военными инструкторами. Такая помощь, правда в небольших размерах, оказывалась, особенно в период Восточного кризиса 70-х гг., когда для сербов и болгар закупалось в Европе оружие, русские офицеры направлялись в сербскую армию. Делалось это под прикрытием славянских комитетов, общественных организаций помощи славянам, созданных в России в 50—60-х гг.
Так, зимой 1867–1868 гг. подготовку восстания в Болгарии вел Одесский комитет. Об этом было известно русской дипломатии, в частности послу России в Константинополе. Адъютант Н.П. Игнатьева поручик В. Скалон лично участвовал в разработке Одесским комитетом плана доставки оружия в Болгарию, а затем в апреле 1868 г. вместе с И. Кишельским подготовил к отправке большую партию вооружения (40 тыс. ружей) из Николаевского арсенала. Однако Военное министерство по политическим соображениям приостановило эти приготовления.
Действия Игнатьева в 1867 г. не привели к существенным результатам — локальные вспышки были подавлены, объединения с сербами не произошло. Новое сербское правительство Й. Ристича взяло курс на сближение с Западом и на примирение с Турцией, особенно после отвода турецких гарнизонов из Сербии. Оно не только приостановило военные приготовления Порты, но и в апреле 1868 г. закрыло Болгарскую легию (Канева Калина. Указ. соч. С. 35).
В 1866 г. к Игнатьеву тайно обратился один из предводителей албанцев с просьбой к России помочь его стране в свержении турецкого ига. Игнатьев сумел привлечь его к сотрудничеству и даже добиться от него письменного обязательства действовать тайно и ничего не предпринимать без его ведома. В доказательство своей искренности конфидент Игнатьева, по совету российского посланника, направил тайно в Россию на временное жительство свою семью.