Как только эти обстоятельства стали известны, подполковник Дубасов выехал на Печенеговское шоссе. Вместе с ним поехали два сотрудника армейской контрразведки.
Но розыски исчезнувшей машины не могли дать никаких результатов, так как Петронеску по дороге решил инсценировать гибель ее в результате нападения немецкого самолета. Эта мысль пришла ему в голову неожиданно, когда километрах в пяти от контрольно-пропускного пункта он заметил на дороге огромную воронку, образовавшуюся от разрыва тяжелой фугасной бомбы. Несколько таких воронок он и раньше видел по дороге.
— Остановите машину, посмотрим, — сказал Петронеску шоферу.
Петронеску, а за ним и остальные пассажиры вышли из машины и стали рассматривать воронку. Судя по еще свежим комьям развороченной земли и по тому, что дорога в объезд воронки еще не была готова, бомба была сюда сброшена сравнительно недавно.
Петронеску задумался. Ну, конечно, надо создать видимость, будто он и все его спутники погибли от этой фугаски. Это объяснит исчезновение «делегации», и меры к ее розыску не будут приняты, а значит, создастся сравнительно спокойная обстановка для того, чтобы вместе с Леонтьевым перебраться через линию фронта; или, если даже будет выяснено, что «делегация» Ивановской области — фикция, то и в этом случае, раз «делегаты» все равно будут считаться погибшими, незачем будет их разыскивать. Словом, чем дальше Петронеску обдумывал свой план, тем больше он начинал ему нравиться. Оглянувшись, он увидел, что дорога примыкает к довольно большому лесному массиву, в котором можно будет пока укрыться и оттуда связаться по радио с Берлином, вызвав ночной самолет.
В то время как Петронеску лихорадочно обдумывал все детали своего нового плана, Бахметьев, шофер, девушки и «представитель областной интеллигенции» что-то рассматривали на самом дне глубокой воронки. Петронеску тихо подозвал к себе «пожилого пролетария», которого он считал наиболее надежным из всех своих спутников, и кратко рассказал ему о своем плане.
— Пора начинать, — шепнул он ему, — шофера надо ликвидировать, а Леонтьева придется временно успокоить.
Петронеску быстро достал из кармана вату и какой-то пузырек, открыл его, смочил вату жидкостью и, передав ее «пожилому пролетарию», сказал:
— Держите вату в кармане, подойдите к Леонтьеву и, когда я начну стрелять, немедленно ткните ему в нос. Можете особенно не миндальничать.
Взяв вату, старик пошел к воронке. Петронеску направился вслед за ним и перевел предохранитель револьвера на боевое положение.
Стоя на краю воронки, Петронеску видел, как «пожилой пролетарий» вплотную подошел к Бахметьеву, который, наклонившись, что-то рассматривал внутри. Тогда Петронеску вынул револьвер и, подойдя ближе к шоферу, выстрелил ему в затылок. Шофер упал навзничь. В то же мгновение «пожилой пролетарий» бросился сзади на Бахметьева и, схватив его одной рукой за шиворот, другою зажал ему рот и нос смоченной ватой. Бахметьев мгновенно выпрямился, нанес кулаком сильный удар «пожилому пролетарию» и, вырвавшись из его рук, бросился в сторону. Он успел было выскочить из воронки, но тут на него сбоку налетел Петронеску и свалил ловкой подножкой.
Бахметьев упал, на него навалились Петронеску и его соучастники. Бахметьев оказывал сильное сопротивление, но положение его было тяжелым.
— Вату!.. Вату!.. — прохрипел Петронеску, продолжая бороться. — Идиоты!.. Вату!..
«Пожилой пролетарий» быстро поднял упавший кусок ваты, издававший пряный, противный запах, и поднес его к лицу Бахметьева. Тот несколько раз судорожно дернулся, но потом наркоз все-таки подействовал, и он беспомощно вытянулся.
Петронеску встал, громко выругался, потом подошел к «пожилому пролетарию» и дал ему затрещину.
— Грязная свинья! — закричал он на старика. — Ты чуть не испортил все дело!.. Кретин!..
И ударил его еще раз. «Представитель областной интеллигенции», стоящий рядом, угодливо хихикал. Он не любил старика и почему-то его побаивался.
Все еще тяжело дыша, Петронеску подошел к «интеллигенту» и, улыбаясь во весь рот, почта с нежностью, сказал:
— А вы… вы молодец!.. Уфф… вы… вы… помогли… Дайте руку… Спасибо!..
«Интеллигент» осклабился и подобострастно протянул руку. Петронеску пожал ее почему-то левой рукой, но в тот же момент нанес ему правой, в которой был револьвер, страшный удар в висок. Тот упал, и Петронеску, наклонившись над ним, проломил ему тяжелой рукояткой череп. Это была еще одна деталь для задуманной инсценировки.
На этом предварительные приготовления были закончены. Петронеску сел на краю воронки и предложил сесть остальным членам «делегации».
— Коротко объясню, — сказал он, — надо торопиться, хотя это шоссе совершенно пустынно. Все мы погибли от немецкой бомбы. В этой самой воронке. Ясно?
«Делегаты» молчали. Петронеску продолжал:
— Леонтьев в наших руках. Чтобы нас не искали, я решил использовать эту воронку. Для большей достоверности нам пригодятся эти два трупа. Вот почему пришлось убить их… Впрочем, человечество не так уж много потеряло… Это был тупой скот. Теперь — скорее за работу. Вот две шашки тола, положите на них трупы и взорвите тол. К сожалению, тола на всю машину не хватит, придется взрывать некоторые ее части, а кузов машины запрятать в лесу.
Когда все было сделано, Петронеску и его спутники пошли вглубь леса и понесли Бахметьева. Шли долго, часто отдыхали и к вечеру прошли километров десять. Здесь Петронеску облюбовал подходящее местечко для привала. Это была глухая лесная поляна, расположенная, по-видимому, в самой глубине лесного массива. Никаких признаков жилья поблизости не было. По размерам поляны ее можно было использовать для посадки самолета.
Связав Бахметьеву руки, Петронеску начал приводить его в чувство. Он дал ему понюхать нашатырного спирта. Вскоре Бахметьев открыл глаза. Он не сразу пришел в себя и с удивлением рассматривал лесную поляну, лицо склонившегося над ним Петронеску и девушек, сидящих в стороне.
— Здравствуйте, — как ни в чем не бывало сказал ему Петронеску, — как вы себя чувствуете?
Бахметьев ничего не ответил и только поморщился от странной головной боли. Он начал вспоминать все события прошедшего дня.
— Нам надо серьезно поговорить, — сказал, наконец, Петронеску. — Не удивляйтесь тому, что случилось. Поверьте, все к лучшему. Не сомневайтесь, что придет день, когда вы меня поблагодарите от всей души за то, что я для вас сделал. Короче говоря, вы военнопленный и находитесь в руках германских военных властей. Вы нам нужны, господин Леонтьев, и если будете разумно себя вести, то у вас не будет оснований для недовольства Германией и своей судьбой. Говорю это официально, по поручению германского верховного командования… Пару дней, пока мы переберемся через линию фронта, вам придется помолчать. Предупреждаю; малейшее непослушание, попытка к бегству, обращение к случайным прохожим дадут мне право покончить с вами. Отныне инженер Леонтьев может существовать лишь как лицо, почетно состоящее на германской службе. Иначе он вообще не будет существовать. Вот все, что я пока могу вам сообщить. Сейчас я по радио снесусь с немецкими властями. Что прикажете им передать от вашего имени?
— Передайте им, — ответил Бахметьев, — что все, чем я до сего дня мог быть полезным немецким властям, я уже сделал. Надеюсь, что германское командование уже оценило мои «А-2» и не имеет оснований быть мною недовольным… Кроме того, во избежание лишних разговоров, я прошу передать, что все чертежи и расчеты «А-2» я с собой не взял, а отправил в Москву. Вот и все.
— Я вижу, вам угодно иронизировать, — ответил Петронеску, — но ничего, в Берлине вы заговорите иначе… Уверяю вас…
16. ГРУБАЯ РАБОТА
Было около трех часов дня, когда Дубасов и его сотрудники прибыли к тому месту, где Петронеску инсценировал гибель машины от прямого попадания фугасной бомбы. Дубасов сразу начал исследовать окружающую местность и, в частности, дно воронки.
На первый взгляд все подтверждало факт гибели «делегации» и машины, в которой она следовала. Искалеченные при взрыве и тем не менее опознанные тела водителя машины и одного из «делегатов» были налицо. Обломки автомобиля — дверца, радиаторная пробка, номер — валялись тут же. Сама воронка не вызывала сомнений; она свидетельствовала о том, что здесь разорвалась фугасная бомба в сто килограммов. Отсутствие остальных трупов могло быть объяснено силой взрыва.
— Все ясно, — промолвил один из офицеров, — взрыв был сильный, вряд ли кто-нибудь уцелел, тем более при прямом попадании. Судя по всему, машина с людьми находилась в центре бомбового удара. Разрешите, товарищ подполковник, доложить в штаб.
— Подождите, — сказал Дубасов, осматривавший дно воронки. — Доложить о том, что все погибли, никогда не будет поздно.
— А жаль Бахметьева, хороший был человек, — заметил Петренко, совсем еще юный, розовый, как девушка, офицер.
— Погодите хоронить Бахметьева, — возразил Дубасов, доставая со дна воронки какой-то предмет и тщательно рассматривая его. — И вообще, Петренко, при вашей торопливости лучше служить в кавалерии, а не в контрразведке.
Подполковник положил обнаруженный им предмет в карман, предварительно осторожно завернув его в носовой платок, и снова начал рыться на дне воронки.
Петренко не без ехидства подмигнул своему товарищу: он явно считал усердие Дубасова бессмысленным.
Между тем подполковник перешел к исследованию обнаруженных трупов, точнее — того, что от них осталось. Прежде всего он начал тщательно осматривать череп шофера.
Через несколько минут в густых обгоревших волосах покойного он нащупал то, что искал: входное отверстие пули. Дальнейшим исследованием было обнаружено, что выходного отверстия нет, следовательно, пуля застряла в черепе.
— Товарищ Петренко, — сказал Дубасов, — отправляйтесь на машине в ближайшее селение и привезите оттуда бритву. Если по дороге попадется телефон, срочн