Когда наше тело находится в состоянии борьбы, бегства или замирания, мозг целиком сосредоточен на выживании. Нередко люди с ПТСР забывают значительные фрагменты пребывания на службе или не помнят важных аспектов своей травмы – до тех пор пока не срабатывает пусковой механизм (триггер).
В когнитивно-процессинговой терапии мы называем это «точками застревания» – и действительно, мы приходим к состоянию, похожему на застревание. Мы начинаем рассуждать о жизни радикальным образом, например:
• Никому нельзя доверять.
• Я никогда не стану лучше.
• Этот мир в полной заднице.
Эти мысли заставляют нас винить себя или других. Самообвинение – обычное дело, даже когда мы знаем, что мыслим нелогично. Вот что мы говорим:
• Это я должен был оказаться в той колонне, а не мой боевой товарищ.
• Я должен был знать, что прогуливаться по базе в одиночку небезопасно.
• Если бы я не замерз, я мог бы сделать что-нибудь, чтобы спасти его жизнь.
Эти «кривые» мысли кажутся нам на 100 % убедительными, но мы все равно должны допустить сомнение: а может быть такое, что наши выводы неверны? Я не убеждаю вас думать определенным образом, но хотя бы спросите себя: возможно ли, что я ошибаюсь? Поговорить об этом важно вот почему: такие мысли приводят к желанию прикончить себя. Подробнее об этом позже, а пока давайте зафиксируем.
Раз есть вероятность, что наши мысли относительно окружающей действительности ошибочны, то, возможно, и самоубийство – неверное решение!
Разговор начистоту: о замирании
Мы постоянно слышим: «Бей или беги!», поэтому замирание – это, как говорится, «нелюбимое дитя» травмы. Все три желания – бороться, убежать и замереть – являются нормальными нейробиологическими реакциями на страх. Но если мы этого не сечем, мы можем чувствовать и вину, и злость, что-то вроде: «Как я это допустил!», когда наше тело замирает от «соприкосновения» с травмирующим событием.
Вот что важно осознать: мы можем только мечтать, чтобы у нас был выбор: сражаться, бежать или замереть, когда заблагорассудиться, – в действительности такого выбора нет. Когда мы в опасности, наш мозг активизируется и начинает защищать нашу жизнь. Мы ничего не решаем; за долю секунды наш мозг делает выбор за нас.
Вспомните всякие передачи о природе, где львы охотятся на газелей. Ни одна газель не встанет на ноги и не надерет задницу льву, поэтому ей остается лишь выбор: бежать или замереть – и оба действия являются рабочими методами выживания. Глаз видит движущийся объект («я стою – меня видно, пригнусь»), поэтому лев может не заметить неподвижную газель, застывшую в непосредственной близости от него. Люди, разрабатывающие программы военной подготовки, знают это и принимают все меры, чтобы научить нас замирать. Боевая работа под огнем, заучивание наизусть вопросов, которые, попадись мы в плен, нам зададут на допросе, отработка тактики «огонь и маневр» – мы снова и снова тренируемся, чтобы довести любые наши действия до автоматизма, даже если по нам ведется стрельба. Но никто не учит нас, как вести себя, когда товарищ умирает на твоих руках, или как реагировать, когда прямо при тебе кого-то пристрелили[13]. Мы не сопротивляемся, не бежим – мы замираем.
Самобичевание, которым мы занимаемся из-за того, что замерли в критической ситуации, бывает невыносимым. Мы можем продолжать мучить себя: «Если бы я тогда не впал в ступор, все могло быть иначе» или «Если бы меня не парализовало в тот раз, я бы дал отпор». Послушайте друга: скорее всего, вы ошибаетесь. Замирание – это не выбор; это воля вашего мозга, который сохранил вам жизнь.
Мы чувствуем себя паршиво – и очень часто.
Расслабление и развлечения могут казаться пустой тратой времени, проще остаться дома. Даже то, что раньше нам нравилось, теперь не годится: ни прогулки с друзьями, ни секс – даже секс низкого пошиба, такой как просмотр фильмов фривольного содержания или мастурбация.
Все это может отразиться и на нашей семье, потому что мы уже не уделяем ей время.
Наши ресурсы истощены, мой друг.
Когда разум занят борьбой с симптомами навязчивых состояний и избеганием происходящего, трудно сосредоточиться на чем-либо другом, особенно на отдыхе или развлечениях.
Чувство отстраненности и отчужденности встречается довольно часто. Это особенно проявляется по отношению к гражданским людям; тем, кто был «в обозе»[14], и вообще ко всем тем, кто, по нашему мнению, «не в теме» (камень в ваш огород, участники боевых действий).
Будет больно – но где же нам еще обсуждать это, если не здесь?
Итак, представим себе эмоции в виде шкалы. На одной стороне – все плохие эмоции, которые мы не хотим испытывать, например грусть, чувство вины или гнев. В середине – нейтральные чувства, такие как двойственность чувств (мы это еще называем «раздрай»), апатия или безразличие. А на другом конце шкалы – хорошие эмоции, которые нам нравятся, например счастье, удовольствие и радость:
Помните Критерий С «Избегание»? Это когда мы всеми силами стараемся избежать всего, что напоминает нам о травме, чего мы чувствовать не хотим, например сожаление, печаль. Логично, что мы хотим избежать тяжких ощущений и надеемся отделаться от них и наслаждаться только тем, что на нашей шкале справа.
Все это не лишено смысла, но чувства так не работают.
Видите ли, на представленной шкале чувства ослабевают с обоих концов в равной степени. Это означает, что когда мы избегаем тех неприятных чувств, что слева, мы становимся неспособными испытывать и все то хорошее, что расположено справа. Это совершенно неожиданный побочный эффект, но так устроен мозг. Мы избегаем чувств, показанных на шкале слева, и чувства справа в равной степени постепенно ослабевают, пока наша шкала не примет следующий вид:
Мы старались избегать неприятных чувств, но теперь мы буквально не можем ни радоваться, ни смеяться, ни испытывать счастье.
Мы оказываемся в этой ужасной стадии под названием «оцепенение»[15] – и это жуткое ощущение. Супруг или супруга подходят к нам и хотят обсудить то, что их крайне беспокоит, – и мы знаем, что они имеют полное право оказаться расстроенными чем-то, – но мы ничего не чувствуем. Наши друзья пытаются поговорить с нами о нашем поведении, и мы видим, что они волнуются за нас, но мы словно и не принадлежим себе, наблюдая за всем этим издалека. Наши дети подходят к нам и плачут, а мы ничего не чувствуем. Может быть, мы даже думаем: «Да перестань ты реветь, чертов ребенок». Блин! Неужели я действительно так подумал?
Ничего не чувствуем, но знаем: что-то ощущать мы должны.
Мы можем воскликнуть: «Что со мной не так?! Что это за бесчувственная тварь?! Может, я совсем стал зверем?» И вот уже идете в интернет, чтобы узнать, не психопат ли вы. (Успокойтесь: вы НЕ психопат.)
Какое-то время мы пребываем в этом оцепенении, а потом нас озаряет: «Я покончу с собой». Вдруг неожиданно мы хоть что-то да чувствуем. Это не радость, но это уже и не оцепенение. Фактически, впервые за долгое время мы почувствовали что-то, отличное от апатии, – впервые приблизились к ощущению радости за долгое время. Не потому, что самоубийство всегда исправляет ситуацию так, как нам хотелось бы, а потому, что теперь у нас есть ответ, в то время как раньше его не было. И это крутое ощущение. Мы можем сказать себе: «Вот он – явно наилучший способ, ведь если бы это было не так, то почему же я воспрял духом?»
Возможно, мы станем получать подтверждение этому от людей, которым небезразличны. Приятно видеть, что ты снова улыбаешься! Ты выглядишь так, будто тебе сегодня лучше! Это исходит от супруги, коллег, друзей, и вот мы еще больше верим в то, что наша идея должна оказаться удачной.
Забегая вперед, скажу: идея – дерьмо!
Чувства – это не факты.
В одной из следующих глав мы поговорим о самоубийстве, поскольку никто о нем не говорит, а нам это необходимо. Я не пытаюсь читать ваши мысли. Я просто сама пережила попытку суицида и буквально тысячи раз слышала эти истории от пациентов.
(Если вам не довелось испытать аналогичный опыт, то это здорово: в игре под названием «Жизнь» победитель – вы!)
Если вы чувствуете себя подобным образом прямо сейчас, отложите эту книгу и прочитайте книгу «Suicide: The Forever Decision» Пола Г. Куиннетта[16]. Доктор Куиннетт – блестящий специалист, и я настоятельно рекомендую вам эту книгу. Слышали вы о ней или нет – но мне она спасла жизнь.
Помните!
Проявление двух из семи симптомов уже свидетельствует о наличии Критерия D.
Понимаю, вы, должно быть, устали. Потерпите, остался последний критерий.
Критерий E. Значительные изменения возбудимости или эмоциональной реактивности, связанные с травмой[17]
Здесь мы говорим не о сексуальном возбуждении. В данном случае «возбуждение» означает, что ваши мозг и тело всегда бодрствуют, настороже и готовы к действию. В этом есть огромный смысл, потому что: