Если наш мозг не чувствует себя в безопасности, он будет держать нас в состоянии повышенной готовности, чтобы мы могли отразить удар.
Абсолютно логично с позиции мозга – но в повседневной жизни это нам не помогает.
Как и для Критерия D, здесь достаточно проявления двух симптомов, а не всех.
Вы – воин, и вы повидали в жизни всякого дерьма. А оно случается.
Рисковать при исполнении служебных обязанностей – для военнослужащего не редкость, но рискованное поведение при ПТСР в обычной жизни – это совсем другой случай. К саморазрушительному безрассудству можно отнести случаи (совершенно реальные), когда люди садились на мотоцикл – без шлема, пьяными – чтобы забрать ребенка из детского сада. Вспомните примеры, относящиеся к Критерию С «Избегание» – мы сами разрушаем свои крепкие браки, уничтожаем лучших друзей, появляемся пьяными на семейных встречах. Полнейшее саморазрушение – теперь вы знаете, как это называется.
Это вечная боевая готовность высшей степени и поведение, направленное на обеспечение нашей безопасности. Мы остаемся начеку, даже если логически понимаем, что все в порядке. Наши мозг и тело напряжены, всегда в ожидании подвоха и готовы к борьбе, бегству или замиранию. Долгое нахождение в таком состоянии выматывает, но расслабиться мы не можем.
Испуг (шок, ошеломление) – это неосознанная защитная реакция на внезапные шумы или предполагаемую угрозу. Мы всегда на взводе.
Наши ресурсы (жизненные силы), повторимся, истощены, поэтому, когда наше сознание занято симптомами вторжения и избегания, трудно сосредоточиться на чем-то другом.
Это могут быть проблемы, связанные с бессонницей, качеством сна либо беспокойными сновидениями.
Помните!
Проявление двух симптомов из шести подтверждает наличие Критерия Е.
Последние три критерия мы рассмотрим кратко, поскольку они несложные.
Критерий F. Проявление любых симптомов, названных выше, продолжается более одного месяца.
Критерий G. Ощущение дискомфорта от проявляющихся симптомов; влияние симптомов на нашу повседневную жизнь устойчиво.
Критерий H. Если симптомы являются результатом действия каких-либо веществ (например, лекарств) или физического заболевания, то это не ПТСР.
Глава 3Моральная травма из-за боевых потерь, военных преступлений и преступных действий руководства[18]
Прежде чем перейти к тому, как лечится ПТСР, мы должны вместе обсудить еще один вопрос – моральную травму. Когда я впервые познакомилась с исследованием моральной травмы, проведенным доктором Бреттом Литцем[19] и его командой[20], я была потрясена. Я подумала: «Почему же никто не говорит об этом?» Это касалось простых психотерапевтов, таких как я.
Хотя моральная травма не является диагнозом, который мы можем найти в классификаторе DSM-5, как, например, ПТСР, считаю, что аспекты данного вопроса нам очень важно понимать, чтобы принимать более осознанные решения и быстрее выздоравливать.
Корень ПТСР – в страхе; наш мозг выполняет настоящие психические кульбиты, лишь бы сохранить нам жизнь. Но моральная травма – куда более гадкое явление, ведь ее корень – это стыд. Она – результат событий, которые нарушают наши собственные, давно устоявшиеся ожидания в отношении себя и других. Моральная травма рождается в «долженствовании»: в том, как с кем-то «до́лжно» обращаться или как все «должно работать» – на войне и в жизни.
Это то, что мы сделали или не сделали; то, что сделали или не сделали другие люди, – то, что мы не можем отмотать назад.
В исследованиях, посвященных моральным травмам, их причины четко разделены на три категории.
1. Боевые потери.
2. Военные преступления.
3. Предательство руководства.
ПТСР – это потеря безопасности, а моральная травма – это потеря доверия.
Потеря доверия к себе, другим, своему долгу и даже армии. А когда мы теряем доверие, можем лишиться и всего остального.
Вот, например, новоиспеченный командир, еще без знаков отличия, оформляющий себе липовые командировки, чтобы заработать Знак участника боевых действий[21]. Вот видеоролики с обезглавливанием, которые нас заставляли смотреть, чтобы мы могли «понять, о чем идет речь» при допросе задержанных. Вдова нашего приятеля, с которой мы встретились по возвращении на родину; допросы, которые мы проводили; побои, которые мы получали и раздавали; мертвые дети; трупы собак – и «Господи, что за хрень, того парня арестовали вместо полковника?» Понятие моральной травмы включает все это и даже больше; судя по тому, что описал в своем исследовании доктор Литц, кажется, будто ему пришлось нажираться в стельку с каждым из нас, кто приезжал на ротацию, и так получились действительно правдивые заметки.
Определения
Моральную травму можно получить в результате ситуации, когда мы сами (военнослужащие) или кто-то из наших близких нарушил моральный кодекс. Некоторые исследователи называют это трансгрессивными действиями: что-то такое, вследствие чего происходит нарушение (или преступление) границ допустимого с моральной точки зрения поведения. Когда пережитое на войне ломает наши фундаментальные ценности, это нас разъедает. Медленно.
Что до причин нашего отношения к такому, надо вспомнить, кем мы были до службы. Чтобы служить в армии, требуется определенный тип людей, не зря же мы называем это «служением».
Большинство из нас были до неприличия молоды и без малейшего жизненного опыта, когда пошли в армию. Поначалу нам хотелось помогать людям, что-то менять к лучшему и все такое. Многих из нас мобилизовали после 11 сентября, после терактов во Всемирном торговом центре. Мы взяли на себя обязательства перед армией и друг перед другом, и в этом было что-то простое и чистое. Никогда не бросать товарища. Не предавать боевое братство. Вернуть всех домой.
Но так было не всегда. Мы применяли смертоносную силу, отдавали приказы и выполняли их, и это не было легкой прогулкой в белых перчатках.
Независимо от того, сами мы что-то совершили, или стали свидетелями, или помешать не смогли, – на войне происходит такое, что заставляет нас задуматься, кто мы есть сейчас и в кого можем превратиться потом.
Моральная травма – это разрушение души, и поскольку мы часто не можем говорить о том, что произошло (может быть, из-за Соглашения о неразглашении[22] или договора или потому, что это преследуется по закону), мы начинаем наказывать самих себя.
Исследования доктора Литца и других ученых показали, что мы наказываем самих себя, убивая собственное благополучие; они назвали это самоограничением. Сюда относится стремление к социальной замкнутости, употребление психоактивных веществ и самобичевание.
Говорить об этом у нас нет возможности, и потому мы изолируемся. Мы топчем собственные чувства, хватаемся за бутылку и превращаемся в заядлого самокритика. Снова и снова говорим себе: «Только чудовище могло сделать ____________, только животное способно на ____________ – и это всё я». Раз заполнив эту «анкету», потом мы снова и снова проигрываем в уме написанное.
Объясняя разницу между чувством вины и стыдом, Брене Браун[23] отмечает, что чувство вины – это «Я сделал что-то не так», а стыд – «Я и есть что-то не то».
Моральная травма – это стыд; это мысль о том, что в нас есть что-то морально и фундаментально неправильное.
Если идея израненной души кажется вам какой-то слишком сентиментальной, подумайте о моральной травме как о полноценном экзистенциальном кризисе, когда мы задаемся вопросом: «В чем смысл моего существования?» Будто из глубины души поднимается муть, которая отравляет нашу личность, нашу мораль и наши отношения – с самим собой, с семьей (особенно с детьми) и с человечеством в целом.
Иногда моральная травма сосуществует с ПТСР, но это не одно и то же. Это означает, что если мы одновременно страдаем и тем и другим, а лечимся только от ПТСР, то моральная травма может сохраниться и продолжит надирать нам задницу до тех пор, пока мы не займемся ею специально. Моральная травма и ее значение не должны быть оставлены без внимания. Нам нужно заглянуть зверю в пасть и поработать с предательством, гневом, ненавистью к себе и желанием нанести себе вред.
Три категории причин моральных травм
Во время боевого слаживания мы создаем уникальные связи и можем ощущать личную ответственность за безопасность каждого, кто находится рядом с нами в подразделении. Когда в ходе боевых действий кто-то погибает, это ощущается как поражение. Редко выдается возможность как следует прожить свое горе, потому что нам нужно продолжать выполнение боевой задачи и приходится отставить пораженческие настроения, чем бы для нас эта смерть ни была.
Трудно совладать с противоречивыми чувствами. Мы используем такие слова, как «герой» и «самопожертвование». Но разве они что-то значат, когда наш брат мертв и его не вернуть? И вот мы уже задаемся вопросом о ценности нашей миссии, задумываемся о коррумпированности нашего руководства и о том, действительно ли все должно идти таким путем. Мысли об этом могут привести к ощущению, что мы опозорили своего боевого товарища, поэтому, чтобы не чувствовать себя совсем плохо, нам остается засунуть такие размышления подальше.