В качестве преемника Пульхра А. Демандт безоговорочно признает некоего Валентина[235], и колеблется, вслед за В. Энсслиным, Д. Мартиндейл (PLRE II. 1139–1140). Любопытно, что сведения о его участии в исаврийской войне приводит только Палладий (Migne. PG. XLVII. 55), совершенно не сообщая ничего об Арбазакии, и, наоборот, наши основные источники — Зосим, Сократ, Созомен — молчат о Валентине. Может быть, назначение Валентина последовало вслед за разгромом исавров Арбазакием и отозванием последнего в столицу по обвинению во взяточничестве и грабежах?
А. Демандт столь же безоговорочно признает имеющиеся свидетельства о магистре Востока начала V в. Иордане[236];
Д. Мартиндейл выражает серьезное сомнение. Из сообщения Константина Порфирогенета (De them. I. Р. 61) известно что в императорском вестиарии была серебряная чаша с надписью: “Иордана стратилата Востока и прочих народов под Малой Азией”; хозяин чаши был стратилатом при Аркадии и был отмечен достоинством патрикия. Одна формула — micra Asia — не засвидетельствована ранее VII в. и потому Д. Мартиндейл предполагает индентификацию Иорданом, магистром Востока 466–469 гг. (PLRE. II. 619–620). К этим крайне скудным и противоречивым сведениям о ранневизантийской военной верхушке 401–408 гг. можно добавить также, что в этот период не было издано ни одного закона на имя магистров.
Таким образом, вряд ли можно говорить о том, что военная верхушка в последние годы правления Аркадия обладала политическим влиянием, будучи сама сокращенной до возможного минимума. Весьма примечательно в этой связи, что, принимая опекунство над Феодосием II Ездигерд подозревал в злокозненности по отношению к императору только сенат (Proc. BP. I. 2); ни об одном из военачальников речь не шла и, тем самым, им как бы отказывалось в реальной мощи и политическом влиянии. С другой стороны, ослабление в 401–408 гг. всех высших командных институтов плохо согласуется с традиционными концепциями антигерманистского курса в армейских кругах. Наконец, следует также заметить, что фамильных связей, позволивших бы влиять на выработку политики, между военной верхушкой и императором не сложилось. Хотя Аркадий и женился в результате удачной интриги Евтропия на дочери умершего на Западе магистра Баутона, скорее повысились шансы влиять на императора у евнуха, нежели у военных. Евдокия, после смерти отца, прибыла в Константинополь, где жила в доме у одного из сыновей магистра армии Промота (PLRE. II. 410) после гибели последнего; сыновья Промота, насколько это видно по источникам, не сделали военной карьеры. Поэтому в целом нет оснований говорить о какой-либо преемственности военной элиты Аркадия и Феодосия II.
Усиление значения Константинополя в империи, притязания Равенны на восточный Иллирик, варварские набеги на Балканах, мир на восточных границах привели к известной реконструкции оборонной стратегии Византии: большие средства были брошены на укрепление северных рубежей и подступов к столице. Реализацией этой новой оборонной программы занялось уже после смерти Аркадия правительство Анфимия. Восстанавливались укрепления, дороги и дунайская флотилия (CTh. VII. 17. 1). Представляется, что рост численности войск всех категорий в балканском регионе, расширение военной инфраструктуры, усложнение проблем армейского администрирования стали реальными предпосылками превращения прежней фракийской comitiva в ранг magisterium, впервые засвидетельствованного в 412 г. (CTh. VII. 17. 1). В какой-то мере, этому способствовала и изменившаяся после смерти Аркадия политическая ситуация. Правительство Анфимия отказалось от дальнейшей бесперспективной эскалации нагнетания напряженности между разными группами правящей элиты и столичной знати, выступив с программой их примирения, о чем свидетельствует положительная оценка его деятельности практически всеми источниками[237]. Ближайшим итогом такой политики, ориентированной не на “партийные”, а на государственные интересы, стало восстановление рангов magistri praesentales. Конечно, это можнo было бы считать естественным актом, последовавшим за смертью Аркадия при малолетстве Феодосия II. Однако Анфимий не пошел по пути Евтропия, сконцентрировавшего в своих руках командование презентальными силами, что только повысило бы уровень нестабильности и подозрительности в столице и в империи. Децентрализация высшего армейского командования была проведена Анфимием с установкой на то, чтобы не нарушать сложившегося хрупкого равновесия между разными правящими кругами: на презентальных должностях в 409 г. зафиксированы персы Варан и Арсак (Marc. Com. a. 409), мало известные в Константинополе и практически не связанные с противоборствующими группировками. Варан, кроме того, был, видимо, приглашен с Запада[238], где после гибели Стилихона он был магистром пехоты (Zos. V. 36. 3), вскоре замененный Турпилионом (Zos. V. 48. 1). Если верить, что у него было феодосианское прошлое (какая-то должность при дворе — RLRE. II. 1149), то нельзя ли в его назначении, а также его консулате 410 г. (CLRE. 335) усматривать дружеский жест Анфимия по отношению к остаткам прежнего режима?
Остальные высшие военные посты при Анфимии занимали римляне. Магистром Востока в 412 г. был Лупиан, которому адресован рескрипт на достаточно традиционную тему о недопущении куриалов в officia (CTh. XII. 1. 175). Преемником его в 414–415 гг. был Ипатий, вся информация о котором также сводится к адресам двух законов. В одном из них магистру Востока предлагается взять на себя решение гражданских и уголовных дел, касающихся apparitores его канцелярии (CTh. I. 7. 4); второй обращает внимание Ипатия на рецидивы совместных махинаций скриниариев и актуариев с анноной и требует пресечь это зло (CTh. VIII. 1. 15). Первым фракийским магистром именно при Анфимии засвидетельствован некий Константин (CTh. VII. 17. 1), с именем которого связана серьезная реорганизация дунайского флота на лимесах Мезии и Скифии. В 414 г., очевидно, за успешную реализацию оборонной программы правительства на Балканах Константин был пожалован консулатом (CLRE. 363). Интересны те места в CTh. VII. 17. 1, где правительство грозит штрафом дуксам и их канцеляриям в случае срыва строительства новых кораблей для дунайского флота. Думается, эти угрозы до известной степени отразили слабость аппарата недавно созданного фракийского магистерия и, наоборот, силу дуксов Мезии и Скифии, в распоряжении которых в приграничных провинциях были серьезные материальные и людские ресурсы, вкупе с ослаблением правительственного контроля за ними из-за недавних набегов Ульдиса, гуннов и скиров. Если сравнить эти места с формулировкой закон 413 г. (CTh. VI. 14. 3): “…мы приравниваем к дуксам, которые управляют в прочих провинциях, кроме Египта и Понтики, и тех, кто принял на себя для исполнения обязанности сиятельных мужей магистров войск”, то напрашивается вывод о том, что правительство Анфимия целенаправленно укрепляло административные позиции региональных магистериев. Не исключено при этом, что на местах существовали определенные трения между разными уровнями военной бюрократии. Оба закона в целом, на наш взгляд, зафиксировали как усиление реальной власти дуксов в первой половине V в., так и попытку Анфимия ее ослабить. Таким образом, политика правительства Анфимия по отношению к высшему военному руководству империи объективно была направлена как на восстановление, так и на усиление высших армейских командных институтов.
На достигнутых Анфимием результатах в персональной армейской политике основывался новый этап административных новаций в военной организации, проводившихся уже пришедшей к власти группировкой Пульхерии. Прежде всего, на постах magistri praesentales появились римляне Флоренций и Саприкий, о которых также практически ничего не известно кроме того, что оба упомянуты в законе 415 г. Этим эдиктом у них изымалось право назначения 40 препозитов армии и передавалось scrinium memoriae (CTh. I. 8. 1). B 424 г. последовали еще два закона о передаче контроля над всеми должностями laterculum minus; praepositurae, tribunatus, praefecturae квестору дворца (CTh. I. 8. 2–3). Исследователи считают, что в конечном счете этот контроль перешел к магистру оффиций[239]. Причины этого явления А. Демандт усматривает в борьбе за влияние между магистрами войск и гражданскими чиновниками[240]. По мнению М. Клаусса, это удалось совершить всесильному магистру оффиций Гелиону ”в связи с антигерманистской реакцией на Востоке”[241]. Однако, думается, что для борьбы за самостоятельность при формировании военной бюрократии и средних командных кадров армейская верхушка была слишком слаба в 401–415 гг.[242], тем более, что долгое время Аркадий оставлял презентальные магистерии вакантными. С другой стороны, учитывая, что “разгерманизации” офицерского корпуса Восточной империи в первое десятилетие V в. просто не было[243], передача должностей laterculum minus квестору дворца обусловливалась другими причинами. На наш взгляд, этот процесс находился в прямой связи с: 1) восстановлением и даже увеличением (создание фракийского магистерия в 412 г.) походных сил империи; 2) необходимостью исправления деформаций административной модели Констанция II по контролю над средним командным составом[244], происшедших в последние годы правления Феодосия I и в период политического кризиса 395–400 гг. В самом деле, трудно представить, чтобы ведомство квестора дворца осуществляло свое право на назначение офицеров в ходе крупномасштабных войн, с их неизбежными потерями, Феодосия I с Максимом и Евгением. Гайна, например, без оглядки на квестора дворца своей властью осуществлял чинопроизводство в армии (Soz. VIII. 4. 1; Socr. VI. 6). В 393 г. Феодосий I был вынужден сделать следующий выговор магистру Востока Аддею: “Корректор провинции Августамники, конечно же, заслуживает по причине нанесенной дуксу обиды быть осужденным вместе со своим оффикием; однако эта часть судопроизводства не должна узурпироваться должностью твоего превосходительства, поскольку всегда расслед