ование о находящемся на службе юдексе принадлежит сиятельной префектуре” (CTh I. 7. 2). И, наконец, последний из законов, реформирующий компетенции чинопроизводства среднего командного состава армии, кратко напоминает о конкретной эволюции административной модели Констанция II: “Отныне нашей милости угодно, чтобы все должности малого списка, которые, хотя, кажется, ранее были на попечении и заботе сиятельного мужа квестора, а затем же перешли либо все, либо половина под власть и распоряжение магистров войск были возвращены, восстановленным обычаем древнего времени, впредь к первоначальному состоянию” (CTh. I. 8. 3). Даже беглого взгляда на указанные законы достаточно для утверждения о том, что создание системы правительственного контроля над средним командным составом армии было поэтапным, причем на второй стадии он был распространен на все войска империи.
Назначение командиров армии ведомством квестора дворца не просто серьезно подрывало влияние военной элиты, но и ставило ее саму в значительной мере под контроль гражданской администрации. В какой-то мере также “попытка восточного правительства взять власть в гражданские руки находит отражение в консульских фастах” (CLRE. 5), поскольку консулат военным стал предоставляться, особенно после административных новаций 10–20-х гг. V в., только за персональные заслуги. Видимо, не следует сбрасывать со счета и также факторы, способствовавшие “деполитизации” армейской верхушки, как малолетство Феодосия II при отсутствии войн в 409–421 гг. Наличие последнего обстоятельства, на наш взгляд, объективно вело к консервации позднеантичных представлений о временном характере высших военных магистратур. Хотя в данном случае не исключена случайность, складывается впечатление, что в первой половине V в. стремились в нормальных условиях ограничить срок полномочий магистров войск пятью годами: Варан/Арсак — 409–414 гг.; Прокопий — 422 (? 423) — (?)427 гг.; Ардабур — 422–427 гг.; Φл. Дионисий — 428–433 гг.; Саприкий/Флоренций — 415–421 гг. Вся отлаженная система контроля за армейской верхушкой в условиях отсутствия войн и при регулярной сменяемости магистров и военных комитов, видимо, определила крайне скудное состояние информации о них в источниках, фиксировавших лишь какие-то неординарные, связанные с ними события, и сосредоточившихся, главным образом, на внутриполитической, в том числе церковной, борьбе. Например, после Ипатия (415–420 гг.) нам не известен для весьма продолжительного периода ни один магистр Востока, и достаточно проблематично признание этой должности за неким Максимином, о котором сообщается, что “на Востоке воины подняли мятеж и умертвили полководца (ductorem) своего по имени Максимин” (Marc. Com. a. 420). Сведения о всех прочих магистрах вообще отсутствуют на этот момент. На наш взгляд, такое реальное положение высших командных институтов в государстве противоречит, во всяком случае для времени правления Аркадия и Феодосия II, тезису о том, что “поскольку отсутствие восточноримских или византийских императоров на поле боя стало обычным, оно оставалось фундаментальным элементом, который определял природу внутреннего военного давления”[245].
С таким “багажом” ранневизантийская военная верхушка подошла к персидской войне 421–422 гг., к появлению в ее рядах варваров, к началу возвышения Аспаридов. Думается, что не изменение психологического антигерманистского климата и, как считают, устранение политических причин для назначения германцев магистрами[246], но военные факторы способствовали началу этого процесса. На службе империи в 400-х и 410-х гг. находилось, видимо, немало офицеров-варваров, иначе трудно объяснить внезапное появление магистров варварского происхождения в 420-х гг., что, в свою очередь, не согласуется с традиционной концепцией т. н. “разгерманизации” офицерского корпуса. Так, известно, что гот Плинта в 418 г. был комитом, подавляя мятеж в Палестине. Именно в награду за разгром мятежников он получил консулат в 419 г. вместе с рангом презентального магистра (PLRE. II. 892). Алан Ардабур до 421 г. также, очевидно, был комитом, назначенный после начала войны с персами, согласно Сократу (VII. 18. 20), стратегом. После победы над персами Феодосий II назначил его в награду презентальным магистром (PLRE. II. 137). Гот Ариовинд, по Малале (364), в 422 г. был комитом федератов, или, согласно Сократу (VII. 18. 25), έτερος των Ρωμαίων στρατηγός. Знаменитый Аспар, начавший военную службу с юности, около 424 г. обозначен как стратег (Ioann. Ant. fr. 195). То, что все эти офицеры-варвары выдвинулись в условиях ухудшения отношений с персами, противоречит мнению А. Джонса о том, что “фактически не было политических препятствий для назначения германских генералов во время последних тридцати лет правления Феодосия II, когда главными врагами империи были гунны, которых германцы имели причины ненавидеть столь же сильно, сколь и римляне”[247]. Однако, на наш взгляд, вряд ли межплеменные конфликты в варварском мире могли повлиять на кадровую политику империи уже в начале 420-х гг.[248] Например, в 423 г. в непосредственной близости от гуннов на должности магистра Иллирика или Фракии был не германец, но римлянин Македоний (CJ. III. 21. 2).
Восточный магистерий также чаще замещался римлянами. Так, в начале 420-х гг. стратилатом для войны с персами был назначен Прокопий (Socr. VII. 20). По Сидонию, после заключения мира в 422 г. он стал патрицием и магистром Востока (Carm. II. 89–93). Малала отметил, что в самом начале войны император “сделал стратилатом Востока патрикия Прокопия и послал его с экспедиционными силами (μετά έξπεδίτου) воевать” (Malala. 364). Несмотря на известную противоречивость данных источников, думается, что Прокопий был назначен главнокомандующим в войне с персами. Прокопий ранее не был засвидетельствован на военной службе и, следовательно, в его назначении можно видеть стремление гражданской верхушки не выпустить контроль над армией в течение войны, поставив во главе ее потомка одного из знатных восточноримских семейств (предком Прокопия был знаменитый узурпатор Прокопий, отпрыск Константиновой династии, а тестем — бывший префект Анфимий). То, что Малала особо подчеркивает отправку с Прокопием экспедиционных сил, наводит на мысль как об участии в войне с персами одной из двух презентальных армий, так и о вакантности одного из презентальных магистериев. Это подразумевает, что Плинта какое-то время не имел коллеги по magisterium praesentale. Видимо, это обстоятельство создало для младших современников иллюзию его могущества при дворе, к чему мы вернемся ниже.
После 424 г. Прокопий, очевидно, оставил военную службу, поскольку не встречается среди презентальных магистров, назначение на каковой пост было бы логическим следствием его карьеры. В этом плане его карьера вполне типична для 420–430-х гг., когда сложилось своеобразное размежевание по этническому признаку при замещении высших командных должностей: все магистры Востока были из римлян, почти все презентальные магистры — из варваров. Должность комита доместиков, одного из важнейших администраторов в ведомстве магистра оффиций, также занимали римляне. Некоторые из них (подчеркнем, что 104 это не закономерность), вне сомнения, пользовались при дворе большим влиянием, чем презентальные магистры. Так, Малала (352) сообщает об одном комите доместиков, который был отцом Паулина, друга детства императора и магистром оффиций в 430 г. Суммируя, необходимо отметить, что появление варваров на должностях презентальных магистров было подготовлено административными новациями 410–420-х гг., объективно принизившими значение этих постов в государстве по сравнению с региональными магистериями, управленческие функции которых были все же более широкими. На таких постах, во многом контролируемых гражданской администрацией, правительство предпочитало видеть тех из офицеров, которые обладали лучшим боевым опытом, вне зависимости от их происхождения. Офицеры-варвары, начинавшие службу в римской армии с низших рангов (как, например, Гайна), несомненно, были хорошими профессионалами, если они выслуживались до магистерских чинов.
Восточный магистерий также чаще замещался римлянами, Так, в начале 420-х гг. стратилатом для войны с персами был назначен Прокопий (Socr. VII. 20). По Сидонию, после заключения мира в 422 г. он стал патрицием и магистром Востока (Carm. II. 89–93). Малала отметил, что в самом начале войны император “сделал стратилатом Востока патрикия Прокопия и послал его с экспедиционными силами (μετά έξπεδίτου) воевать” (Malala. 364). Несмотря на известную противоречивость данных источников, думается, что Прокопий был назначен главнокомандующим в войне с персами. Прокопий ранее не был засвидетельствован на военной службе и, следовательно, в его назначении можно видеть стремление гражданской верхушки не выпустить контроль над армией в течение войны, поставив во главе ее потомка одного из знатных восточноримских семейств (предком Прокопия был знаменитый узурпатор Прокопий, отпрыск Константиновой династии, а тестем — бывший префект Анфимий). То, что Малала особо подчеркивает отправку с Прокопием экспедиционных сил, наводит на мысль как об участии в войне с персами одной из двух презентальных армий, так и о вакантности одного из презентальных магистериев. Это подразумевает, что Плинта какое-то время не имел коллеги по magisterium praesentale. Видимо, это обстоятельство создало для младших современников иллюзию его могущества при дворе, к чему мы вернемся ниже.
После 424 г. Прокопий, очевидно, оставил военную службу, поскольку не встречается среди презентальных магистров, назначение на каковой пост было бы логическим следствием его карьеры. В этом плане его карьера вполне типична для 420–430-х гг., когда сложилось своеобразное размежевание по этническому признаку при замещении высших командных должностей: все магистры Востока были из римлян, почти все презентальные магистры — из варваров. Должность комита доместиков, одного из важнейших администраторов в ведомстве магистра оффиций, также занимали римляне. Некоторые из них (подчеркнем, что 104 это не закономерность), вне сомнения, пользовались при дворе большим влиянием, чем презентальные магистры. Так, Малала (352) сообщает об одном комите доместиков, который был отцом Паулина, друга детства императора и магистром оффиций в 430 г. Суммируя, необходимо отметить, что появление варваров на должностях презентальных магистров было подготовлено административными новациями 410–420-х гг., объективно принизившими значение этих постов в государстве по сравнению с региональными магистериями, управленческие функции которых были все же более широкими. На таких постах, во многом контролируемых гражданской администрацией, правительство предпочитало видеть тех из офицеров, которые обладали лучшим боевым опытом, вне зависимости от их происхождения. Офицеры-варвары, начинавшие службу в римской армии с низших рангов (как, например, Гайна), несомненно, были хорошими профессионалами, если они выслуживались до магистерских чинов.