[281]. Серия же законов 458 г. свидетельствует о прямо противоположном подходе к этой проблеме, подходе профессиональных военных, давно мечтавших покончить с этим злом и навести дисциплину в армии. В такой психологической ситуации просто трудно представить, что Лев и Аспар публично “высекли” самих себя. Наконец, ни у одного ранневизантийского автора нет даже намека на какие-то поместья Аспаридов, которым нужен был бы управляющий. Можно лишь предполагать, что определенную недвижимость Аспар мог унаследовать от отца и в качестве приданого от первой жены (дочери Плинты — PLRE. II, 892). В основном же все-таки его благосостояние складывалось из военной добычи (например, Suda s. v. Zerkon) и “окладов”, получаемых в период пребывания его на соответствующих постах. В те моменты, когда он был частным лицом, находясь в резерве, Аспар жил скромно, поскольку, насколько это видно по законам, государство не оплачивало эксмагистров (CTh. VII. 7. 1–2= CJ. XII. 4. 1–2). Не случайно в связи с этим, что ни о какой благотворительности его не известно при Маркиане, и только при Льве на его средства (только ли на его?) была сооружена цистерна в столице (Chron. Pasch. 593), т. е. тогда, когда он стал презентальным магистром с соответствующим жалованьем. Видимо, в этом плане следует трактовать сообщение Малха (fr. 2) о притязаниях Теодориха Страбона на аспарово наследство (κληρονομιά), наряду с желанием остаться во Фракии, т. е. гот подразумевал движимое имущество, причем накопленное в основном в годы правления Льва. Из всего этого следует, что вряд ли Аспар знал Льва до 457 г. как ктитор своего бывшего прокуратора; скорее они вообще были не знакомы или мало знакомы: Аспар извлек из неизвестности первого ближайшего трибуна армии. Косвенным свидетельством этому может служить поспешность в определении кандидата: если между смертью Феодосия II и коронацией Маркиана прошел почти месяц, то Лев был провозглашен императором спустя десять дней после кончины предшественника[282].
На этой основе просто не могли не сложиться связи между императором и военачальником, предложившим его кандидатуру. В награду за его выдвижение Аспар получил от Льва (потребовал?) пост презентального магистра. Анфимий либо стал частным лицом[283], либо был отправлен в Иллирик воевать с остготами Валамира (Sid. Carm. II. 224–226; Iord. Get. 270–271)[284]. Если последнее верно, то речь должна идти не только о восстановлении иллирийского магистерия, на котором вплоть до провозглашения западноримским императором оставался Анфимий, но и о количественном увеличении военной верхушки. Положение Аспара, ставшего единственным презентальным магистром, в правовом отношении ничем не отличалось от статуса его предшественников, контролировавшихся гражданской администрацией. Влияние Аспара как военачальника с большим опытом, в это время отчетливо прослеживается лишь в вопросах военной политики. Думается, что помимо указанной попытки навести порядок в армии, Аспару удалось убедить Льва создать близ столицы дополнительные экспедиционные подразделения. В целом такое решение было подсказано реальным состоянием походных сил империи: восстановление фракийской и второй презентальной армии, видимо, не завершилось, поскольку оно шло в основном в рамках обычной конскрипционной практики. Дело осложнялось тем, что балканские провинции после варварских набегов середины V в. были не в состоянии дать необходимое количество рекрутов для армии. Например, данные о начальном периоде военной службы двух будущих императоров — Маркиана и Юстина — контрастно очерчивают разницу ситуаций с набором в армию в балканских провинциях в первой и второй половинах V в. Если Маркиан, сын ветерана, сам шел записываться в подразделение, где раньше служил его отец (Evagr. II. 1), то Юстин с двумя товарищами, устав бороться с нищетой, пешком прибыли в столицу для того, чтобы быть принятыми в армию (Proc. НА. 6. 2–3). То есть конституционный механизм в ряде провинций просто бездействовал. Федератские отношения с остготами Триария (Iord. Get. 270) проблемы не снимали, более того, в условиях незащищенности Фракии имперскими войсками они могли стать обузой для империи. Быстро создать мобильный боеспособный резерв можно было только путем вербовки наемников. В этом плане ситуация конца 50-х гг. V в. была аналогична обстоятельствам 394–395 гг., когда бóльшая часть византийских войск была на Западе, и Руфин срочно набрал отряд букеллариев. Ставка Руфина на персональный характер службы варварских наемников, а не в рамках договора с определенным племенем, оказалась удачной, и ее начали широко практиковать в V и VI вв.[285] Уже в первые десятилетия V в. такие наемники под именем федератов были как на Западе (Olymp. fr. 7), так и в Византии: например, около 421 г. Ариовинд был назначен комитом федератов (Soc. VII. 18; 25); иными словами, этот наемнический корпус обретал ярко выраженный государственный характер. Пока существовала держава гуннов, властители которой требовали возвращать всех перебежчиков (Prisk. fr. 5; 8; 10), такой корпус не мог существовать, если империя не хотела дать Аттиле столь очевидный предлог для вторжения[286]. И, наоборот, после разгрома гуннов у Недао для всех типов федератских отношений вновь открылась перспектива развития. Аспар не создал заново[287], но предложил, видимо, Льву воспользоваться этой практикой и даже распространить ее на презентальные силы. В одном из отрывков Малалы говорится, что Аспар имел “множество готов, многих комитов и других слуг и состоявших при них людей, которых он называл федератами и на которых отводятся федератские анноны” (Ехс. de insid. 161).
Думается, что после первой же удачной попытки создания Аспаром корпуса государственных федератов началось распределение наемнических отрядов по другим магистериям и тиражирование этого института на Балканах. Известно, например, что уже в 459 г. Ардабуром на охрану тела Симеона Столпника был послан готский отряд (Chron. Pasch. 594), видимо, предоставленный восточному магистерию Аспаром. Учитывая, что уже в 464 г. Василиск сменил некоего Фл. Рустикия на посту магистра Фракии (Malch. fr. 7), можно говорить о воссоздании фракийского магистерия, видимо, около 460 г. На наш взгляд, это смогло произойти быстро лишь за счет перераспределения федератских подразделений и включения их во фракийскую походную группировку, т. е. под прямым командованием Аспара осталось значительно меньше федератов, чем на момент создания корпуса.
Причины широкого распространения этого принципа комплектования армии, вне сомнения, коренились как в неудовлетворительной демографической ситуации, экономических интересах посессоров и государства, не желавших поставлять молодых колонов в качестве рекрутов, так и в расстройстве конскрипционного механизма в балканских провинциях, сильно пострадавших от варварских набегов середины V в.
Думается, что быстрое оздоровление вооруженных сил империи как следствие решительных и продуманных действий Аспара, создало ему авторитет мудрого администратора в столице. До 465 г. об Аспаридах источники дают скупые, но позитивные отзывы: постройка цистерны и личное участие Аспара в тушении пожара в Константинополе; жизнь в кругу актеров и философов Ардабура (Suda s. v. Ardaburios), наряду с подчеркнутым уважением к религиозным чувствам антиохийцев. Очевидно, они верно служили империи, не посягая на нечто большее. И, наоборот, начиная с 465 г. фиксируются, трения и разногласия между императором и Аспаридами. По Кандиду, Аспар поссорился, вплоть до словесной перепалки, со Львом из-за Татиана и Вивиана и “василевс вследствие этого избрал себе в друзья (ήταιρίσατο) народ исавров через посредство Трасикодиссы, сына Русумбладеота” (FHG. IV. 135). Практически это единственный прямо указанный в источниках мотив охлаждения отношений между Львом и Аспаром. В “Житии Даниила Стилита” (сар. 55) содержится намек на то, что этому послужила государственная измена Ардабура, рассказ о которой просто уникален. Автор “Жития” по-своему видит причину союза Льва с исаврами: Зенон, неизвестный ранее (τις) императору, принес в столицу письма Ардабура к персам и за это, как проявивший лояльность (εύνοια), был назначен комитом доместиков. Аспар на язвительную реплику Льва (“хорошо же то, что содеял сын твой по отношению к императорской власти и против римского государства”) заметил, что он внушал сыну лишь добрые намерения. Теперь же он передает свою отеческую власть императору и советует сместить Ардабура с поста магистра Востока и вызвать в столицу для оправдания, т. е. Аспар продемонстрировал не только непричастность к измене, но и выразил готовность судить сына. Завершения рассказ не имеет: Ардабур вызван в столицу, но о суде над ним ничего не сообщается. Если сопоставить оба эти свидетельства с информацией Приска о посольствах Татиана и Филарха к вандалам и Константина к персам (Prisk. fr. 31; 32; 40), то можно полагать, что разногласия возникли на почве определения направления и методов внешней политики Византии.
На наш взгляд, возможна следующая реконструкция: после смерти западноримского императора Севера в 465 г. при враждебности поддерживаемого из Константинополя Марцеллина (Prisk. fr. 30) Рицимер был вынужден просить у Льва помощи против вандалов. При этом он, видимо, согласился на выдвижение западноримского императора Константинополем[288]. В этих условиях Лев решился на серьезное изменение внешнеполитического курса Византии и, 127 прежде всего, на разрыв мирного договора 462 г. с Гензерихом, который, как считают, “должен был означать конец византийских иллюзий о существовании Западной империи только путем византийской поддержки”