[298] презентального магистра (в Антиохии, например, четко засвидетельствован — πραιτώριον του στρατηλάτου — (Malala. 417). В Notitia оффикий одного из презентальных магистров in numeris militat et in officio deputatur (Or. V. 67), другого — cardinale habetur (Or. VI. 70). Легкая победа экскувитов над Острисом и наводит на мысль, что он был оффикием претория, хорошо знакомым со всеми перипетиями долгой подспудной травли Аспара.
Итак, Аспариды после гибели экспедиции Василиска стали живым воплощением правоты курса на поддержание ровных отношений с Гензерихом и уже поэтому были обречены. Нападки на них не прекратились, в чем убеждает новое обвинение Ардабура в государственной измене, выдвинутое магистром Фракии Анагастом. В качестве причины мятежа Анагаста источники называют обиду последнего на то, что сенат отклонил его кандидатуру на консулат будущего 470 г. под предлогом его эпилепсии и, наоборот, поддержал назначение консулом магистра Востока Иордана, преемника Ардабура на этом посту. Обоих магистров разделяла вражда, потому что в 441 г. отец Иордана Иоанн был убит отцом Анагаста Арнегисклом. Некоторое время спустя он сказал посланникам двора, что к мятежу его склонил Ардабур, стремясь к тирании, и послал письма последнего императору (Ioann. Ant. fr. 206. 2). Результатом стало смещение Анагаста и Иордана с магистерских постов и назначение на фракийский и восточный магистерии соответственно Армата и Зенона (PLRE. II. 148; 1201); суд над Ардабуром не состоялся, очевидно, ввиду отсутствия улик. Не исключено, что оправдательный маневр: свалить вину за мятеж на Ардабура — подсказал Анагасту Зенон, хорошо понимавший намерения Льва в отношении Аспаридов и позволявший себе в их адрес оскорбительные высказывания или действия. Не случайно в источниках зафиксирована личная вражда только между Зеноном и Аспаридами. И последние впервые (!) позволили себе неконституционные методы именно по отношению к Зенону, пытаясь изнутри разложить экскувитов, которые никогда не были гомогенным исаврийским образованием[299], и их руками убрать его (Theoph. AM 5962; FHG. IV. 136), что и ускорило физическую расправу над Аспаридами.
Строго говоря, вражда Зенона и Аспаридов была борьбой родственников Льва, членов правящего дома: Зенон и Патрикий были зятьями Льва, не имевшего мужского потомства, но Патрикий, обладавший достоинством цезаря, потенциально был ближе к престолонаследию. Складывается впечатление, что 469–471 гг. прошли в противоборстве за определение наследника Льву, отражавшем стремление разных групп константинопольской и, шире, имперской аристократии обеспечить себе гарантии доминирования в правящей элите. Одной из таких групп была знать, социально и фамильно связанная с многочисленными эмигрантами с римского Запада, хлынувшими в Константинополь несколькими волнами после 410, 430 и 455 гг.[300]. Представляется, что именно она оказывала давление на Льва, вынуждая его принять участие в судьбе Западной империи.
В 455 г. в Константинополь, бежав от вандальского погрома Рима, прибыл Олибрий, зять западноримского императора Валентиниана III (Evagr. II. 7; Malala. 366). Вскоре после этого он стал родственником Гензериха, поскольку сын последнего Гунерих женился на старшей дочери Валентиниана III (Ioann. Ant. fr. 204). Гензерих в 461 г. после гибели Майориана стал активно поддерживать кандидатуру Олибрия на западноримский престол (Prisk. fr. 29). В 462 г. вандал отпустил из Карфагена в Константинополь жену Олибрия и вдову Валентиниана III (Hyd. 216), очевидно, рассчитывая на то, что такое количество представителей феодосиевой династии в византийской столице вынудит Льва выступить совместно с Гензерихом против Рицимера и Либия Севера. Лев попал в довольно сложное положение, из которого, впрочем, вскоре нашел устраивающий большинство “эмигрантской партии” и его лично выход. Предложив на западноримский престол Анфимия, зятя покойного императора Маркиана, а следовательно, дальнего родственника феодосиевой династии, он тем самым нашел основу для союза с Рицимером против вандалов. В случае успеха, т. е. разгрома вандальского королевства, он имел возможность удалить из Константинополя подавляющую массу западноримских эмигрантов, чьи имущества остались в Африке, Сицилии и Италии, удалить на Запад всех родственников Валентиниана III (Малала сообщает, что Лев всегда подозревал Олибрия в стремлении, по наущению Гензериха, стать вместо него императором в Константинополе — Malala. 374), с которыми фамильно он не был связан, и основать в Византии собственную династию. Лев рассчитывал на мужское потомство от своих дочерей, потому и выдал замуж в 466 г. Ариадну за исавра Трасикодиссу, который ни по одному параметру восточноримских традиций престолонаследия не подходил на роль преемника. Отсюда становится понятной та энергия и размах, с которыми Лев принялся за подготовку вандальского похода. В отличие от прежних африканских экспедиций Гензериху предуготовлялась война на нескольких фронтах: Марцеллин должен был очистить Сицилию и острова, византийский и римский флот переправляли десант к Карфагену, со стороны Пентаполя действовали византийские войска.
Катастрофа у берегов Карфагена похоронила надежды Льва на отсылку западноримских эмигрантов; единственной удачей было лишь провозглашение Анфимия императором. “Эмигрантская партия”, оставшись в Византии, становилась естественной союзницей Льва и его преемников от брака Ариадны и Зенона. Любой его шаг в обстановке нараставшего противоборства с наследниками тех тенденций неприятия политического универсализма, которые оформились после смерти Иовиана, не вызывал у них осуждения. Примечательно, что возмущение против исавров исходило только от народных масс (Ioann. Ant. fr. 206 1; Marc. Com. а. 473), и ничего не известно о каком-то осуждении их бесчинств со стороны правящей элиты и церкви, ровно как и о хотя бы малейшем порицании Льва за расправу над Аспаридами; обидное прозвище Льву было скорее всего дано народом. После убийства их противников в 471 г. они своим молчанием и поддержкой официальной версии способствовали созданию мифа об Аспаридах.
В гарантиях собственной безопасности нуждалась и оппозиционная курсу Льва группировка, влияние которой в столице после гибели флота Василиска неминуемо должно было возрасти. Во имя примирения с ней Лев согласился на брак своей дочери Леонтии с сыном Аспара Патрикием, который, хотя ему и был дарован титул цезаря, не был соправителем Льва[301]. Иными словами, группировка, неформальным лидером которой стал Аспар, стремилась иметь своего наследника престарелому Льву (умершему, по Малале (376), в 474 г. в возрасте 73 лет). Кедрин сообщает любопытную деталь: однажды от Льва Аспар потребовал назначить на пост префекта Константинополя своего единомышленника, что император отказался выполнить (Cedren. 607). Это можно понимать не как свидетельство имманентно присущего должности презентального магистра чрезмерного влияния на императорскую власть, но как стремление обеих группировок взять под свой контроль важнейшие посты в государстве. Видимо, в известной мере этими обстоятельствами и обусловливалась вражда Аспаридов и Зенона; покушение Ардабура на Зенона и попытки Зенона обвинить Ардабура в государственной измене, поскольку устранение одного из них резко повышало шансы их кандидатов на пути к престолу.
Тезис о проведении Аспаром при Маркиане и Льве I настойчивой Familienpolitik[302] в связи с вышеизложенным представляется надуманным: консульские отличия Аспар и Ардабур в свое время получили за их воинские заслуги; консулат же Патрикия, сына Аспара, 459 г. был частью признательности Льва за свое выдвижение (CLRE. 403; 429; 453). Родство Аспаридов со Львом было все-таки вынужденным и кратковременным. Как раз подлинным творцом Familienpolitik, используемой в политических целях, был Лев. Так, к 470 г. члены императорской фамилии, включая сюда и Аспара, заняли практически все высшие должности (за исключением иллирийского магистерия, на котором после Анфимия был германец Камунд — PLRE. II. 256) военной организации Византии. После убийства же Аспара презентальными магистрами стали Василиск, Зенон и позже Фл. Маркиан[303], сын Анфимия, зять Льва, получивший презентальный ранг и патрициат без долгой предварительной службы. Однако после гибели Аспаридов только в случае с Фл. Маркианом можно говорить о наследственной, с политическим влиянием, позднеримской военной знати; все прочие члены императорской фамилии (и Теодорих Страбон, получивший почетный магистерий — Malch. fr. 2) были высшими офицерами в первом поколении. Своей фамильной политикой Лев, таким образом, круто изменил неписаные конституционные принципы комплектования высшего эшелона имперской администрации, сложившиеся в результате реформ Константина I: родственники императора не должны были занимать высших военных постов. Преемственность ранневизантийской военной элиты вновь была нарушена. Той части правящей элиты, которая поддерживала Льва I в его западной политике, не нужны были инакомыслящие военные; она требовала только исполнителей, позволив Льву, намеренному создать собственную династию, сформировать, нарушив отлаженную традицию, новую армейскую верхушку из единомышленников-родственников. События ближайшего будущего ярко продемонстрировали порочность и взрывоопасность для государства таких принципов комплектования высшей военной администрации.
ВОЕННАЯ ЗНАТЬ ПРИ ЗЕНОНЕ И АНАСТАСИИ
Вступление на престол Зенона с чисто формальной стороны означало, что впервые в ранневизантийской истории представитель военной элиты, связанный фамильными узами с предыдущим правителем, стал императором. Однако представляется, что этот акт явился скорее случайностью, нежели был закономерным следствием его сильных позиций в государственном аппарате и при дворе. Сомнительно все же, чтобы Лев I пытался сделать своего зятя преемником. Кроме Кандида Исавра (FHG. IV. 136), ни один из источников даже не намекает на это. Кандид же, видимо, приводит пропагандистскую версию, исходившую от исаврийских правящих кругов, призванную (особенно до и после мятежа Маркиана) обосновать легитимность власти Зенона. Необходимо учесть при этом также и указание Фотия на сильные происаврийские настроения Кандида, равно как и определенный скепсис патриарха в отношении сведений, компилируемого им автора, подчеркнувшего, что последний пытается сочетать в своем труде самое несхожее (ανομοιότατοι). Представляется, что с этих позиций и следует трактовать фразу Кандида: “Лев сильно желал и беспрестанно замышлял публично провозгласить (ανειπειν) Зенона, зятя, императором, но не смог, поскольку подданные (υπηκόων) не согласились. “Если первая ее часть — явно версия ближайшего окружения Зенона, то вторая представляет, на наш взгляд, собой попытку самого Кандида разъяснить, почему все же Льву этот акт не удался. Обращает на себя внимание употребление Кандидом довольно расплывчатого термина “подданные”, в то время как все повествующие о коронациях V в. источники пользуются правовыми, официальными, понятиями — “войско”, “сенат”, “народ”. Под этими “подданными” нельзя понимать сенаторов, с которыми Лев I мог бы обсужда