[342]. Можно добавить, что эти деньги шли и на военное строительство, и на дипломатию (Ioann. Ant. fr. 215), но то, что первоначальным толчком послужила необходимость срочного восстановления количественного уровня вооруженных сил, несомненно. Значительные потери, понесенные балканскими походными группировками, заставили Анастасия уже в 497 г. приступить к реконструкции т. н. Длинных стен[343], что, однако, не снимало проблемы пополнения армии, коль скоро и презентальные силы (второе презентальное войско к этому времени так и не было восстановлено) которой были в известной мере потрепаны в ходе исаврийского мятежа. Конскрипционный же механизм восточных провинций, очевидно, просто был не в состоянии обеспечивать все региональные войска нужным количеством рекрутов. Например, у Комита Марцеллина под 502 г. читаем: “Ставшее привычным племя булгар часто разграблявшуюся Фракию, поскольку ни один римский воин не противостоит, вновь опустошило” (Marc. Com. a. 502; ср. Theoph. AM 5994). Ввиду неэффективности protostasia, в том числе и в отношении качества рекрутов (ср. Veget. De rei mil. I. 7), Анастасий прибег к prototypia. Адэрация же военной анноны, поставок лошадей и одежды, видимо, коснулась далеко не всех слоев налогоплательщиков. Учитывая то обстоятельство, что хрисотелия не повлекла за собой массового недовольства[344], а часто цитируемое место из Иоанна Лида (De mag. III. 61) о разорениях в результате принудительной адэрации все же относится к юстиниановой эпохе, можно предположить, что Анастасий предписал адэрировать лишь определенный объем военных налогов. А именно тот, который складывался из разницы натуральных поставок, предназначенных армии некоей полной численности, и тех, которые шли на содержание реально наличных войск. Видимо, в отрывке, “который Иоанн Малала, конечно же, в виде фрагмента перенял в свою Хронографию, т. к. он стоит в повествовании совершенно вне связи”[345], и сохранилась такая официальная мотивация планируемой Анастасием адэрации — не переплатить воинам натуральной анноной: “…чтобы не взимались натуральные продукты и не проедались воинами” (Malala. 394). Каков же был “военный” эффект хрисотелии? В. В. Прибыловский полагает, что “армия, во всяком случае, не много выиграла от этой реформы”[346]. Если понимать под этим прежнюю, основывавшуюся на конскрипционных методах пополнения, военную организацию, то она, действительно, скорее проиграла, количественно сократившись. В выигрыше оказалось все-таки, прежде всего, государство в целом, получив в сравнительно короткие сроки свежие войска, состоявшие из добровольцев-наемников. В самом деле, уже к началу персидской войны 502–506 гг., у Византии появилась вторая презентальная армия, впервые после поражения 468 г. Обращает на себя внимание совпадение по времени хрисотелии югов с завершением стадии позднеантичной “стабилизации” в ранней Византии. В конце V в. четко обозначился новый этап деградации мелких полисов и стагнации в крупных городах, роста заброшенных земель, пауперизации крестьянства и ремесленничества, наплыва в города неимущих[347]. В этих условиях prototypia Анастасия как один из элементов хрисотелии была реалистичной и продуманной мерой. С одной стороны, сокращалось разорительное для хозяйств посессоров изъятие колонов на военные нужды; с другой — государство вербовкой в армию, несомненно, возросшего количества добровольцев из социальных низов (рискнем в этом плане провести параллель со знаменитой военной реформой Гая Мария) снижало число недовольных в городах, предоставляя им возможность существования посредством военного ремесла. Разумеется, не исключено, что на полученные деньги — aurum tironicum нанимались и варвары, хотя и в явно меньшем количестве, чем римляне, поскольку после ухода Теодориха в Италию и в условиях успешных набегов булгар наемнический рынок на Балканах вряд ли был емким. Во всяком случае, Прокопий, перечисляя отправленные против Кавада войска, говорит лишь о готах, не пошедших за Теодорихом в Италию и оставшихся во Фракии (ВР. I. 8. 3; BG. I. 16. 2), поставлявших контингенты согласно федератскому договору (De aed. III. 7. 13). Из свободных наемников Анастасий, по образцу Гелиона и Аспара, начал формировать корпус государственных федератов, которым уже в 503 г. командовали Патрикиол и его сын Виталиан (Theoph. AM 6005; Proc. ВР. I. 8. 3; Иешу Стилит. 60). По Феофану (АМ 5997), Анастасий послал против персов армию “из готов и бессов и прочих фракийских народов”; видимо, из этих народностей и начал создаваться этот корпус.
Планомерное увеличение наемнических элементов всех видов в ранневизантийских войсках постепенно вело к снижению количества подразделений разряда στρατιώται, набиравшихся, очевидно, в массе своей посредством protostasia. На наш взгляд, именно так следует трактовать фрагмант Иоанна Антиохийского (fr. 215), согласно которому Анастасий “обратился к пагубной жажде денег, отчего в провинциях не стало καταλόγων”. Представляется, что в данном случае κατάλογοι употреблен в техническом смысле, который в первой половине VI в. соотносился только со στρατιώται[348].
Итак, результатом широкомасштабной адэрации стало, прежде всего, воссоздание второй презентальной армии и, соответственно, поста второго презентального магистра. По Прокопию (ВР. I. 8. 2; ср. Theoph. АМ 5997), на персидскую войну в 503 г. Анастасием были, посланы “командиры стратиотов в Византии фригиец Патрикий и Ипатий, племянник императора”, разделившие общее командование в кампании с Ареовиндом, магистром Востока очевидно, преемником на этом посту Иоанна Скифа), и магистром оффиций Келером. Малала называет Патрикия πρατηλάτης τον μεγάλου πραισέντον (Захария также обозначает его как “великого стратега” — VII. 4), а Ипатия — просто στρατηλάτης πραισέντου (Malala. 398), чем в данном случае подчеркивалось не столько старшинство ранга (и не главнокомандование) Патрикия, сколько тот факт, что в его армию были включены гвардейские подразделения, которыми командовал будущий император Юстин. Видимо, этим же отмечался также факт недавнего образования второй презентальной армии, еще только начавшей службу. Их войска были усилены подразделениями некоего Константина, которого Феофан называет Ιλλυρίον αρξας ταγμάτων (АМ. 5996). Видимо, он был комитом Иллирика и в качестве magister vacans получил назначение на восточную границу[349] (с подчинением “великому презентальному стратилату” Патрикию?). Вероятное отождествление его Д. Мартиндейлом (PLRE. II. 314) с насильно постриженным в 510 г. Константином все же остается проблематичным.
Вскоре Ипатий был отозван в столицу, а вместо него, согласно Малале (Malala. 399) и Феофану (АМ 5998), был прислан магистр оффиций Келер, который, как полагают, стал главнокомандующим[350]. Учитывая, что Келер прибыл на персидскую границу со свежими войсками (Theoph. АМ 5998), думается, Ипатий был отозван в столицу со второй презентальной армией: набег булгар 502 г. заставил перебросить ее в окрестности Константинополя; магистерский ранг за Ипатием был, видимо, сохранен. Сравнивая факт назначения Келера с аналогичными полномочиями магистра оффиций Гелиона в 424 г., можно считать, что Анастасий некоторое время пытался следовать административной модели эпохи Феодосия II, модели всеобъемлющего контроля магистра оффиций над магистрами войск, деформированной при Зеноне. Фактически в ходе персидской войны при Анастасии второй раз на традиционных византийских территориях было применено экстраординарное командование, в какой-то мере копировавшее структуру модели руководства войсками африканских экспедиций V в. Как и в вандальской кампании 441 г. (CJ. XII. 8. 2), практиковалась должность специального вице-префекта по снабжению действующей армии с широкими полномочиями (Proc. ВР. I. 8. 5; Иешу Стилит. 54; 70). Разница состояла в том, что на восточной границе Анастасий подчинил магистров армии префекту Апиону, объявив последнего чем-то вроде своего соправителя. По Феофану (АМ 5998), после отозвания Апиона и Ипатия в столицу из-за их раздоров с Ареовиндом главнокомандование перешло к Келеру и Ареовинду. Прокопий же категорично утверждает, что в этой войне не было “автократора войны”, но все стратеги, не желавшие соединять свои отряды с другими, были равны в ранге (ВР. I. 8. 20–21).
Резюмируя итоги второго опыта с экстраординарным командованием на византийских территориях, видимо, недостаточно отметить неудачу с назначением гражданских, дигнитариев на этот пост с соподчинением им армейских магистров, учтенную позже Юстинианом. Создается впечатление, что упорно ставя военных под контроль гражданских администраторов, Анастасий побаивался своих магистров. Думается, это было не случайностью, но прямым следствием новых методов комплектований армии, задевших и принципы персональной политики в отношении военной верхушки империи.
Как уже отмечалось, отличительной чертой персональной политики Анастасия после 498 г. было то, что магистерские посты практически не замещались безродными офицерами-варварами. Но и устойчивой тенденции к складыванию магистерских династий также не прослеживается: и Ипатий, и Ареовинд, и Патрикий были военными в первом поколении (PLRE. II. 577–581; 143–144; 840–843). Исключением в этом плане была карьера магистра Иллирика Сабиниана, сына Сабиниана Магна. На наш взгляд, все назначения в военном руководстве, произведенные Анастасием после 499 г., были во многом политически мотивированы. Сын удачливого и популярного в иллирийских войсках Сабиниана Магна был сделан преемником Ариста для того, чтобы поднять боевой дух разгромленной у Цурты армии. Ареовинда император намеревался использовать в целях пропаганды своей политики как продолжателя политики Маркиана, назначив его магистром Востока, т. е. на пост, который занимал при Маркиане его дед по материнской линии Ардабур. Популярность Ареовинда у константинопольского населения, как показал порыв недово