[58] Иными словами, вновь возрождаются представления о том, что император управляет не подданными, но гражданами, которым предоставлено право аккламацией выражать одобрение или порицание властям (CTh. I. 16. 6). На этой базе развивается и функционирует одна из основополагающих концепций позднеантичной политической идеологии — конституционная теория, признающая статус главных политических сил общества за армией, сенатом и народом. Основные же модификации были связаны с процессом разделения гражданской и военной властей, а также с учреждением новых административных структур: без изменений осталось положение imperium, а на месте одного носителя potestas эпохи принципата появилось несколько позднеантичных потестариев. Иоанн Лид (De mag. II. 7), например, повествуя о реформе префектуры претория, отметил, что вместо одной крупной быстро возникло множество магистратур (πολλαί αρχαί). Прямым следствием постепенного увеличения на разных административных уровнях (от позднеримской провинции и вплоть до префектуры) обладателей potestas был процесс усложнения позднеантичной ранговой и титулярной системы.
Думается, что диоклетианова концепция престолонаследия была уязвима именно вследствие рассеяния imperium, распространения его более, чем на одного обладателя, и, наоборот, жизнеспособнее в этом плане оказалось единодержавие Константина, поскольку в большей степени укладывалась в русло антично-магистратских традиций государственности. Конструкция тетрархии затрудняла (если не препятствовала вообще) распространение процесса модификации потестариев в верхних эшелонах государственного управления; в результате реформ Константина это противоречие устранялось. Обращает на себя внимание следующее обстоятельство: ни в кодексе Феодосия, ни в кодексе
Юстиниана термин imperium по отношению к власти должностных лиц, начиная с Константина, больше не применяется; используется, главным образом, potestas и dignitas (CTh. Ι. 5–33; VI. 4–19; CJ. I. 26–48; XII. 4–14). Окончательный (в смысле терминологического оформления) разрыв связи imperium и potestas стал не столько показателем усиления авторитаризма принцепсов, сколько следствием завершения уже de iure принципа разделения властей. Думается, что при принципате полномочия провинциальных наместников продолжали обозначать как imperium потому, что они исполняли функции и гражданской и военной власти, напоминая республиканских промагистратов[59]. И, наоборот, разделение властных функций изымало из сферы компетенции гражданских и военных магистратов, чьи полномочия как бы “уполовинились”, часть гражданства провинций, что уже не укладывалось в традиционную концепцию imperium. Аврелий Виктор, например, именно с т. н. “эдиктом Галлиена” увязывает утрату сенатом империя (De caes. 37. 5–6). Не случайно поэтому, начиная с Константина, термин potestas вновь стал широко применяться в публичном праве (судя по индексу О. Граденвитца, в кодексе Феодосия он употреблен в 221 случае)[60], а более поздние кодификаторы аппелируют именно к конституциям Константина как юридической основе собственного законо-творчества (CTh. I. 1. 5–6).
В техническом значении в позднеримском законодательстве он употребляется в качестве понятия публичной власти должностных лиц разных уровней администрирования: vicaria potestas (CTh. I. 16. 5); moderatoria et praesidia potestas (CTh. I. 16. 8); praefectoria potestas (CTh. VII. 18. 8); iudiciaria potestas (CTh. VII. 18. 12); magisteria potestas (CTh. VII. 8. 16.). Potestas предоставлялась лишь носителем imperium: ex imperiali numine iudex delegatus est; si a imperiali maiestate iudex delegatus non sit (CJ. III. 1. 16). Несанкционированная передача potestas должностным лицом его легату каралась штрафом в 30 фунтов золота (CTh. I. 12. 8). В Notitia Dignitatum термин potestas применяется только по отношению к публичной власти магистров войск (Or. V. 67; VI. 70; VII. 59; VIII. 54; IX. 49; Occ. VI.86); его синонимом для гражданских дигнитариев служит dispositio. Думается, что такое специальное выделение полномочий армейских магистров только как potestas было связано с необходимостью подчеркнуть, что абсолютное право распоряжения войсками, imperium, принадлежит исключительно императору; магистры же обладали лишь соподчиненной ему potestas, и всякое покушение на самостоятельные действия в отношении армии, т. е. претензия на imperium подпадало, как мы видели, под закон об оскорблении величия и квалифицировалось как usurpatio.
Нетрудно заметить, что в законодательстве potestas часто является синонимом dignitas и honos, а последние, в свою очередь, нередко отождествляются с magistratus (CTh. VI. 9. 2; CJ. III. 1. 13. 8), т. е. представляется возможным поставить знак равенства между всеми этими терминами. Собственно, уже в словосочетании cursus honorum, пришедшем на смену certus ordo magistratuum, potestas равнялась honos. Законы IV в. прямо зачисляют в категорию магистратов, помимо муниципальных, преторов (CTh. VI. 4. 14), префектов претория и магистров войск (CTh. VI. 7. 2). В V в. из массы магистратов вычленяли maiores magistratus, к которым относились префекты претория, префект Константинополя, магистры войск и магистр оффиций (CJ. I. 51. 11; ср. CJ. VII. 45. 13; cognitionales… amplissimae praefecturae vel alicuius maximi magistratus). Изъятие у префекта претория многих функций, сообщает Лид, вовсе не превратило его в малого магистрата (άρχοντα ου μικρόν), так же, как и так называемых стратилатов” (De mag. II.11).
В какой-то мере считать магистратами армейских магистров позволяют и данные Вегеция: “Но императорами к войску посылались легаты из бывших консулов, которым подчинялись легионы и все auxilia при упорядочении мира и необходимости войн, на место которых, как известно, ныне поставлены inlustres viros magistros militum, которые управляют не только парами легионов, но и многими numeri” (Veg. Epit. rei mil. II. 9). Магистратские же (точнее, промагистратские) полномочия легатов провинций в историографии обычно не оспариваются. Конкретный путь этой замены прослеживается по Иоанну Лиду (De mag. II. 7): после реформы префектуры претория возникли многие магистратуры (πολλαί αρχαί). Среди них и военные, ибо “так называемые стратилаты (магистры войск. — Е. Г.) издревле обладали достоинством (τιμή) комитов и только достоинством (…комитами же италийцы называют друзей и совместно путешествующих, а свиту императора — просто κομιτατον), должность же так называемого магистра (оффиций. — Е. Г.), хотя и не магистратура (άρχη), приобретенная таким образом…”
Представляется, что в поздней античности объем делегированной публичной власти магистратам-потестариям был в самой своей основе определен гораздо четче, чем в эпоху принципата. Несомненно, это было естественным следствием распространения Каракаллой в 212 г. римского гражданства на всех свободнорожденных в империи. Потестарии IV–VI вв. имели дело с гомогенным в правовом отношении населением, и им не нужно было часто запрашивать императора (как, например, Плиний Младший Траяна) о том, как поступить с теми или иными категориями провинциалов-неримлян. Все основные права, иммунитеты, привилегии, регулярно уточняемые в центре, по отношению к разным слоям honestiores и humiliores им “спускались сверху” (напр. CJ. I. 14, 12. 1: leges interpretari solo dignum imperio oportet).
Сохранялась в позднеантичный период и тенденция ограничения периода полномочий магистратов-потестариев определенными сроками. В этом плане важны наблюдения А. Джонса: “Должности, как правило, занимались только на короткий период. Префекты города Рима между восхождением на престол Диоклетиана и смертью Гонория в среднем приходились по одному на каждый год. Проконсулы Африки приходились в среднем по одному на каждый год. Наместники Египта между 328 и 373 гг. занимали должность менее, чем по два года каждый, и, если опустить один, чрезвычайный срок в семь лет, среднее число понизится до восемнадцати месяцев. Спустя век префекты-августалы Египта занимали должность примерно по году. На высших постах государства движение сперва было не столь быстрым. Только одиннадцать человек занимали префектуру претория Востока между 337 и 369 гг., в среднем по три года, но в пятом веке норма снизилась до восемнадцати месяцев. Сходны цифры и для префектов претория Италии. Военные посты в целом занимались на более долгие сроки. Duces Египта отправляли свое командование от трех до пяти лет, так же, как и magistri militum. Исключения из этого правила редки и обычно указывают на то, что министр или генерал, которого они коснулись, осуществляли особое политическое влияние… Фундаментальной причиной быстрой сменяемости на официальных постах, как кажется, было то, что они скорее рассматривались обладателями и императором как награды (honores, dignitates), нежели как административная служба (administrationes)”[61]. Целому ряду потестариев определялись магистратские инсигнии, изображения которых сохранились в Notitia Dignitatum, а высшим дигнитариям предоставлялись, как и при Республике, четко фиксированные аккламации (CTh. VI. 9. 2).
Правовые источники позволяют говорить не только о сохраняющемся магистратском начале характера полномочий позднеантичных потестариев, но и то, что в глазах современников их верхушка считалась знатью. Право высшего слоя дигнитариев на первоочередное получение консулата, т. е. основного критерия nobilitas, было закреплено законодательно: Universa culmina dignitatum consulatui cedere evidenti auctoritate decernimus (CTh. VI. 6. 1). К имперской же верхушке, к первому классу ранговой иерархии относились префекты претория, префекты Рима и Константинополя и магистры войск (CTh. VI. 7. 1). В V в. за префектами претория, префектами Константинополя, магистрами войск и магистрами оффиций закрепляется привилегия преимущественного получения патрициата (CJ. XII. 3. 3) — высшей ступени официальной позднеантичной знатности. В этом плане данные законодательства смыкаются со свидетельствами анонимного автора руководства по военному делу, современника Юстиниана. Описывая социальный строй первой половины VI в., он выделяет в особую группу архонтов, отделенных не только от подданных, но и от сената, духовенства, мелких чиновников. Архонты заняты лишь управлением государством (Anon. III. 1–15). Частью политики как сферы управления и науки об искусстве государственного управления является стратегика, обслуживаемая стратегами (Ibid. IV. 1–3), т. е. стратеги приравниваются тем самым к архонтам, служилой аристократии империи.