Исчезновение (или, точнее, истребление) этой группы военной знати было столь же стремительным, как и ее подъем. Удержать власть над воссоединенной империей, опираясь только на личную популярность в армии при отсутствии каких-либо защитных механизмов от узурпации, оказалось невозможно. В 282 г. опытный в делах гражданского управления Кар (SHA. Car. 5. 4) вновь возвращается к применению цезарата. Его сыновья провозглашаются цезарями; Карин был отправлен в Галлию, Нумериан вместе с отцом принял участие в персидском походе (Aur. Vict. De caes. 38. 1–2). Кар, иными словами, вернулся к модели цезарей Галлиена, видя бесплодность иллирийцев удержать власть только военной силой.
Со всем этим сложным политическим и военно-административным наследием кризиса III в. пришлось иметь дело Диоклетиану. Сложная конструкция первой тетрархии породила противоречивые оценки ее в литературе, чаще сдержанного и негативного характера. Недавно Ф. Кольб скрупулезно проанализировав строй власти тетрархии, пришел к выводу, что она была детально продуманным экспериментом в организации монархии. Тетрархия, по его мнению, явилась первым в римской истории случаем подлинной адоптивации, поскольку привлечение в императорскую коллегию наиболее способных людей осуществлялось путем сознательного исключения из престолонаследия ближайших родственников (например, Максенция, сына Максимиана, и Константина, сына Констанция Хлора). Диоклетиан, избравший с первых же месяцев правления модель Augusti fratres, сделал цезарей не просто apparitores, как полагал Аммиан (14, 11, 10), но подлинными младшими соправителями. Устойчивость системе придавала точно определенный (10 лет) срок правления Галерия и Констанция в качестве цезарей, после чего они получали августат. Будущие преемники должны были быть адоптивированы из числа наиболее талантливых офицеров: по одному в каждую из правящих фамилий — Иовиев и Геркулиев. Тетрархия, резюмирует Кольб, “была, с одной стороны, смесью из политического опыта и дальновидности, с другой — тенденции к систематизации”[102].
На нашем материале, добавили бы мы, конституционный эксперимент Диоклетиана был также и попыткой учесть все сложившиеся в течение III в. реалии, соединить их воедино. Видимо, сведение успеха первой тетрархии как устойчивой системы власти к тому, хотя и чрезвычайно важному, обстоятельству, что “в качестве политической концепции предписывалось длительное присутствие представителей императорского дома в особенно угрожаемых регионах“[103], не совсем точно. В период формирования тетрархии иллирийская военщина была достаточно серьезным политическим фактором для того, чтобы ее можно было игнорировать. Конструкция политической адоптивации гарантией императорской власти через службу абсорбировала честолюбие наиболее опытных и популярных в армии иллирийских офицеров; не случайно и первая, и вторая тетрархия включала в себя только иллирийских военных (Aur. Vict. De caes. 39. 26). Каждый август и цезарь имел собственный comitatus (Lact. De mort. 7. 4), обладал на него влиянием в силу персональной связи и обеспечивал его лояльность по отношению ко всей императорской коллегии. Впервые после долгого периода гражданских войн экспедиционные силы империи удалось объединить общей идеей и тем самым снизить уровень зависимости власти от армии. Не случайно в этой связи, что все немногочисленные узурпации эпохи первой тетрархии не поддерживались походными войсками. Не говоря уже о багаудских вождях Элиане и Аманде, о мятежах Ахилла в Александрии и Юлиана в Африке[104], даже Караузий узурпировал власть, опираясь на флот (Aur. Vict. De caes. 39. 20; Eutrop. IX. 21).
Своеобразие государственности первой тетрархии породило специфический тип военной знати. К ней, безусловно, относились цезари, назначение которых обусловливалось как прямой военной необходимостью, так и расчетом на долгосрочную стратегическую программу[105]. Впервые на долгую перспективу политической концепцией Диоклетиана намечалось регулярное использование цезарей как младших соправителей в императорской коллегии[106], т. е. они фактически вводились в конституционный механизм в качестве постоянного института государства, а не только наследников престола с камуфлирующим их реальный статус старой республиканской (в том числе princeps iuventutis) титулатурой. Ин-ститутизированный цезарат получил более или менее четко определенный объем полномочий. В свое время Ж.-Р. Паланк показал, что цезари тетрархии не обладали гражданской властью, т. к. не имели права на назначение высшей администрации и на самостоятельное законотворчество[107], а В. Сестон, проанализировав взаимоотношения августов и цезарей, метко назвал их “сотрудничеством командующих армиями и их легатов”[108]. Недаром Аммиан, стремившийся подобрать наиболее точный аналог цезарям первой тетрархии, в отличие от современных ему носителей этого ранга, употребил ut apparitores… obtemperebant (Amm. 14. 11. 10). Диоклетианова концепция цезарата предусматривала и точный срок длительности его для одного лица — 10 лет, т. е. в известной мере рассматривала цезарат как своего рода высшую имперскую магистратуру. Антично-магистратская традиция в плане социально-гражданственных характеристик отразилась и в титулатуре цезарей — Proconsul, Pater Patriae. Имела место и такая, разумеется, модифицированная, черта магистратур, как коллегиальность и привлечение к публичной ответственности за проступки. Аммиан (14. 11. 10) описывает любопытный случай, когда Диоклетиан в наказание за поражение заставил Галерия, облаченного в пурпур (= знаки высшего магистратского достоинства), пройти милю пешком на глазах у всего войска (= собрания имеющихся в наличии римских граждан; comitium imperii, пользуясь выражением Тацита — Тас. Hist. I. 14). Этот модифицированный временем и обстоятельствами магистратский статус цезарей соединялся посредством присвоения им титула nobilissimus с официальной знатностью. Помимо адоптивации цезари были породнены в рамках своих правящих фамилий (расчет только на сакрально-политическую родственную общность казался все же Диоклетиану не достаточным) с августами: Галерий был женат на дочери Диоклетиана (Lact. De mort. 7.9.); Констанций — на дочери Максимиана (PLRE. I.895). Таким образом, при первой тетрархии возник узкий верхушечный слой новой военно-императорской знати, фамильно и сакрально породненной, к которой, уже в качестве второго эшелона, примыкала столь же узкая группа префектов претория.
Безусловно, префекты претория и при первой тетрархии не относились к чистому типу viri militares, хотя в балансе их полномочий как наследие чрезвычайных обстоятельств III в. военные функции занимали довольно значительное место. Примечательно, что все немногие (CJ. V. 30. 2; 31. 9; 70. 4; VIII. 17. 9; VI. 24. 10). императорские рескрипты по гражданским казусам на имя префектов претория первой тетрархии были изданы после назначения цезарей: префектов претория вновь возвращали к гражданскому администрированию. Иными словами, функционально цезарат первой тетрархии, очевидно, вырос непосредственно из тех черт префектуры претория, которые особенно отчетливо выступили на первый план во второй половине III в., а именно, наряду с постоянным сопровождением, все учащающееся замещение императора в походе с правом самостоятельного принятия решений[109]. В этой связи представляется оправданным предположение при реконструции карьер Констанция и Галерия, что перед их назначениями цезарями они были префектами претория обоих августов[110]. Однако цезарат лишь частично “разгрузил” префектов претория от военных функций; и после 1 марта 293 г. им поручалось проведение крупных операций. Например, префект претория Асклепиодот в 296 г. отвоевывал у Аллекта Британию (Eutrop. IX. 22; Aur. Vict. De caes. 39. 42). Префекты претория и при первой тетрархии относились к высшему всадническому разряду eminentissimi[111]. Любопытно, что консулат (соответственно и статус знатности), а вслед за ним и сенаторский клариссимат они за свои заслуги получали до назначения цезарей (Аристобул в 285 г.; Ганнибалиан и Асклепиодот в 292 г. — CLRE. 105; 118); в 293–305 гг. префектов претория не делали даже суффектными консулами. Думается, это было сознательным актом: Диоклетиан возвышением цезарей стремился снизить значение префектов претория в государстве, ослабить их влияние, чрезмерно возросшее в течение III в. вплоть до того, что нередко судьба императоров была в их руках; Диоклетиан сам был свидетелем заговора префектов претория Апра и убийства им Нумериана[112]. В результате наметилась тенденция к превращению после 293 г. префектов претория в гражданских чиновников, и, соответственно, к постепенному выбыванию их из категории военной знати империи.
Относились ли к военной знати первой тетрархии duces? Какой-то строгой организационной системы ни в региональной пограничной обороне, ни в ее командовании к моменту прихода Диоклетиана к власти не существовало. Поскольку именно командующие дукатами чаще всего становились узурпаторами в середине и второй половине III в., правительство по возможности стремилось как избегать создания дукатов, на что указывает практика назначения цезарей (Валериан-младший, Карин) и личное присутствие августов в угрожаемых регионах (Валериан, Галлиен, Аврелиан, Проб), так и менять их территориально-административную структуру, варьируя количество входящих в них провинций. В полномочиях региональных дуксов III в. прослеживается одна тенденция: будучи наместниками лишь одной провинции (соответственно, обладая в ней военной и гражданской властью), они официально были командующими войсками и других сопредельных провинций